Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Ефетов Марк Симович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
ЗДЕСЬ ШЛИ БОИ
Этот день неожиданно оказался днём отдыха для Бориса. Ещё несколько минут назад он торопливо, но осторожно вёл самосвал. Потом бежал сюда, к карьеру. Это было какое-то спрессованное время — в минуту происходило больше, чем обычно за час, за два. Одна только мысль, одно стремление, одно желание: скорее! И вдруг всё оборвалось: он, Борис, сидит не двигаясь на какой-то горушке, поверх которой лежит плоский камень. Тут же стоят мальчики — один круглолицый, краснощёкий, в очках, другой худой и высокий. Мальчики молчат, иногда только перекинутся словом-другим, но так тихо, что Борис не знает, о чём они говорят.
Чуть поодаль, на старой автопокрышке, сидит сгорбившись тот долговязый молодой человек в клетчатой ковбойке, который остановил на дороге его, Бориса, самосвал, когда Борис ехал на работу и вёз с собой регулировщицу.
Работы сегодня нет. Регулировщица стоит на своём обычном месте, но стоит так неподвижно, что кажется статуей. И два самосвала застыли на обочине дороги.
Тишина.
Там в котловане идёт борьба с притаившейся смертью.
Там, в глубине котлована, идёт борьба с притаившейся смертью. Кто кого перехитрит? Успеют ли первыми обезвредить эту смерть сапёры или она погубит их?
Деревья шепчутся листвой. Борис никогда не слышал их голоса. И не мудрено: тут, в карьере, всегда был грохот — лязгал челюстями экскаватор, рычали на крутом подъёме самосвалы, звенела в рельс регулировщица, мало ли какой шум был от моторов, колёс, лопат, ломов. Разговаривать здесь можно было только криком. А сейчас тихо. Так тихо, что пролетела птица, совсем маленькая, а Борис услышал шум её крыльев.
Нет, со дня приезда в Новгород не было у Бориса такой паузы, не было вокруг него такой тишины, как в эти минуты неожиданного безделья.
И вспомнилась ему мать. Как называла она его Бориско, как ставила на стол отцовскую чашку, как вспоминала отца все годы, все месяцы, все дни. Она говорила о нём так, словно не верила, что отец погиб, словно он был в отъезде, в отпуске или на работе. И ждала — верила, что откроется дверь и он войдёт.
И ещё вспомнил Борис, как глухо стучали комья земли на могиле матери. И дорогу вспомнил в Новгород, разговоры об отце в музее, в военкомате.
Борис почти забыл, где находится. Ему казалось, что вокруг него клубилась не пыль, а дым: курились воронки, вырытые снарядами, стелились завесы дыма от горящих домов и медленно плыли по воздуху жёлтые шарфы взрывчатки. И он видел отца — такого, каким был Феофан Сергиенко на единственной фотографии у мамы на комоде. Красивый, чернобровый и чуть скуластый…
Вот из котлована поднялся один из солдат-сапёров. Он подошёл к регулировщице, что-то сказал и снова спустился в карьер.
Борис на мгновение будто очнулся от сна и опять перенёсся в войну. Мины. Снаряды. Взрывчатка. Целый склад. Значит, здесь шли бои. И не здесь ли, на этой же земле, на которой сейчас сидит Борис, бежал в атаку отец? И упал. И не поднялся.
ВЗРЫВЫ
Сапёр Игорь Каляга не ошибся. Когда осторожно вынесли первый снаряд, за ним оказался угол металлической рамы.
«Как быть теперь?» — думал лейтенант.
Он был молод и не видел войны — той войны, которая осталась в истории, как Великая Отечественная. В те годы Каляга мог только играть в войну со своими сверстниками. Но опасные сражения один на один со смертью были для Каляги и в мирные послевоенные годы. Это была война с коварными ловушками, оставленными врагом.
Каляга не стал трогать металлическую раму. Он копал землю рядом и прямо вглубь. Сначала ножом, потом маленькой лопаткой. Глубже, глубже, ещё глубже. Теперь уже удалось просунуть руку, осторожно прощупать землю под рамой. Похоже, что здесь нет никаких сюрпризов. Теперь можно было подозвать свистком солдат. Они, как только услышали сигнал, стали быстро опускаться в котлован, осыпая сухую землю. Потом начали выкапывать металлическую раму. Копали осторожно, черпая лопаткой, как хозяйка снимает шумовкой пенку.
Теперь уже здесь работала вся группа разминирования. Подкопали металлическую раму, и оказалось, что это не рама, а металлическая кассета, внутри которой лежит бомба.
Сапёры работали на карьере до тех пор, пока не достали из земли последнюю смерть в стальной оболочке. Ржавые, местами словно тронутые оспой, бугорчатые снаряды эти выглядели особенно страшно. Казалось, что они шептали: «Не трогайте нас. Мы можем взорваться».
Каляга стал на колени и осторожно гладил шершавую поверхность снарядов. И снова, со стороны глядя, казалось, что он чародействует.
Потом лейтенант отошёл в сторону леса и жестом позвал с собой солдат. У шершаво-бугристых снарядов остался только один часовой. А лейтенант и солдаты курили. При этом они молчали, как молчат люди перед опасной и тяжёлой работой.
Каляга, казалось, мечтательно смотрел на сизый табачный дым, повисший меж сосен.
Много снарядов и мин обезвредил молодой офицер. Он знал по опыту, что враг, закапывая снаряды с боеприпасами, часто минировал их, оставлял коварные ловушки. И вот теперь он думал о том, как же ему быть, откуда ждать удара, чего опасаться, по какому пути пойти.
Каляга привык советоваться сам с собой. Он быстро обдумывал и взвешивал каждую из возможностей и принимал решение.
Говорят, что, если лётчику в критическую минуту приходят в голову два решения, это равносильно смерти. Ведь в жизни колебания, нерешительность, шатание из стороны в сторону самое опасное. А уж сапёр должен принимать решение быстро и безошибочно, как хирург у операционного стола…
— Пошли, — сказал лейтенант, загасив окурок.
Теперь все эти снаряды и бомбы надо было перевезти в безопасное место и взорвать. Но как?
Самое, казалось бы, простое в этот день было самым сложным. Даже специальная автомашина не могла пройти по размытой земле к лесу без риска.
А ведь авария с машиной, в которой снаряды и бомбы, — это почти наверняка взрыв.
Как же преодолеть эти полкилометра ненадёжной разбухшей земли?
Лейтенант Каляга принял решение: перенести снаряды на руках. Осторожно, с большими интервалами двинулись солдаты растянутой цепочкой в сторону леса. И так несколько раз: туда — обратно, туда — обратно. Со стороны глядя, это могло показаться обычной работой грузчиков. Разница была лишь в том, что груз был смертоносным и в любую секунду мог взорваться, похоронив тех, кто его нёс.
Когда перенесли последний снаряд и все миноискатели перестали пищать в наушниках, невдалеке от озера, в лесу, раздались взрывы, как двадцать лет назад. Только в те годы взрывы несли с собой разрушение и смерть, а эти извещали, что смерть обезврежена — побеждена.
КОСТЯ ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ
В тот день на карьере всё было необычно. Самосвалы подходили, но, остановленные регулировщицей, застывали на дороге. Автомашины подрагивали, от них веяло жаром, сквозь щели капота пробивался сизый дымок. Казалось, шофёры верили и не верили, что произошло нечто необычное, что в карьер спускаться нельзя, что там среди привычных бугорков, ям и отвалов земли происходит что-то таинственное и опасное.
И все люди вокруг котлована разговаривали шёпотом, будто боялись громкими словами сотрясти воздух и вызвать взрыв.
В полдень на карьер пришла Ираида Андреевна с шеренгой учеников. Никто не догадался оповестить школу, что сегодня на карьере не до экскурсий.
Товарищи Кости Сахарова быстро разобрались, что к чему. Они окружили Костю, и со всех сторон посыпались вопросы:
— А ты там был?
— Ты был в самом-самом низу? И видел снаряд?
— Трогал взрыватель?
— Врёшь!
— Только честно.
— Да что вы пристали! — отмахивался Костя, а окружившие его при этом школьники смотрели на него с восхищением. — Честное слово, — говорил Костя, — самое распречестное: был возле самого снаряда, трогал его, окапывал…
