Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
В семье Дунаевых уже давно не принуждали Илюшу молиться. После отъезда Евгения с этим смирились и мальчика заставляли ходить в церковь только «для приличия» и лишь по большим праздникам. Но даже в этих случаях приказ не бывал обязательным.
Труднее приходилось Степе. В страстную субботу он забрался в сарай, залез под кадушку и сидел там до тех пор, пока крестная не ушла в церковь. Только тогда он выбрался из-под кадушки и помчался в нардом.
Там все было готово к началу карнавального шествия. Комсомольцы с песнями выходили на улицу.
— Стройся по четыре в ряд! Факельщикам — в голову колонны! — слышались слова команды.
Комсомольцы зажгли смоченную мазутом паклю, подняли ее на длинных шестах, и притихшие дома озарились красными сполохами, загремела песня:
Темное небо усеяли звезды. Улицы города ожили, разбуженные молодыми голосами:
Колонна выстраивалась в свете факелов вдоль деревянных домиков. Головная часть процессии упиралась в массивные Московские ворота, а хвост терялся в переулке, огибая здание нардома.
Вдруг послышался смех: из клуба стали выходить ряженые.
Впереди всех, с кадилом в руках, с пеньковой рыжей бородищей, облаченный в настоящую поповскую ризу, шел Митя Азаров. За ним поспешала божья матерь-троеручица с тряпочным младенцем на руках. Лицо богоматери было размалевано скорбными морщинами, и, если бы не черные брюки-клеш, видные из-под юбки, никто бы не догадался, что богородицей нарядился Пашка Булочкин.
Куда ни погляди — всюду ряженые. Казалось, ожили святые. Здесь был Иисус Христос с деревянным крестом, сколоченным из досок. На улице было довольно прохладно, и Христос, чтобы не озябнуть, накинул на плечи старый полушубок и надел стоптанные валенки.
Был здесь и буржуй. Парень не нашел цилиндра и напялил на голову гусарский клобук, срезав с него султан из страусовых перьев. «Буржуй», хвастаясь своим богатством, встряхивал над головой пачкой николаевских денег. Рядом с ним стоял красномордый кулак в кумачовой рубахе, с обрезом в руках.
Ребятишки со всего города сбежались к нардому. Они окружили артистов и весело кричали:
— Глянь-ка, ну и рожа!
— А этот пузатый с деньгами!
— Подушку подложили, потому и живот большой.
Неожиданно распахнулись ворота, и оттуда выехала кляча, запряженная в колымагу. Переднее колесо для потехи было овальной формы. Перекатываясь, оно шкандыбило, и телега тоже ковыляла, точно плыла на волнах. На телеге стоял короб с надписью: «Мусорный ящик истории», а в нем, чтобы не упасть, ухватились за края ряженые. Среди них был дьякон в черной рясе, ксендз с распятием, раввин в ермолке и полосатой тоге. За него держался мулла в огромной чалме, намотанной на голову.
— Степка, гляди на Мустая, — указывал Илюша пальцем на муллу. — Мустайчик, здравствуй!
Но Мустай не обращал ни на кого внимания, поглощенный своей необычайной ролью.
В центре ящика сидел Будда. Скрестив руки на животе, он вращал пальцами и таращил глаза на людей. По черным глазам Илюша догадался, что Буддой нарядилась Фрида.
Улицы заполнили толпы зевак. Над колонной колыхались разрисованные хоругви, покачивались боги с зелеными глазами.
По примеру Мити Азарова кое-кто из комсомольцев приспособил под кадила консервные банки. Дым от самодельных курильниц поднимался над толпой. Факельщики размахивали шестами с горящей паклей, вызывали веселый переполох.
А комсомолия в ожидании митинга горланила песни:
— Ну и выдумщики эти комсомольцы, бесстыдники! — ворчали обыватели.
Но песня, казалось, звучала еще громче:
— Бога побойтесь, ироды!
— Ну и молодежь пошла…
В раскрытых воротах с опозданием появился святой Георгий Победоносец, восседавший на вертлявом копе. Эту строптивую конягу изображали двое парней, накрывшихся одеялом. Один представлял собой переднюю часть лошади и держал в руке картонную морду коня, второй был задней половиной и вертел рогожным хвостом. Георгий, в медной пожарной каске, с пикой, сидел верхом на этих двоих, подгонял их, а «рысак» брыкался, припадал на задние ноги и грозил развалиться, потому что передний паренек с трудом удерживал на своей шее «святого». Зато второй усердно дрыгал ногами и потешал публику.
— Открывай митинг!
Представитель губкомола поднялся на телегу и открыл митинг словами:
— Комсомольскую пасху объявляю открытой. Сегодня мы выходим на улицу, чтобы сказать: нам не страшен поповский ад и не нужен небесный рай! Слушай мою команду: в наступление на бога, шагом марш!
Грянули медные литавры. Под крики «ура» взметнулись шапки, замелькали девичьи платки.
Шествие двинулось к центру города. Красное полотнище, прибитое к двум шестам, колыхалось и плыло над головами. А на нем крупными буквами были написаны волнующие слова:
«Бог казался нам великим потому, что мы стояли перед ним на коленях!»
Под звуки музыки развеселая богохульная процессия двигалась к центру города.
Старушки и мещане при виде живого Иисуса, обутого в валенки, плевались, осеняли себя крестами и уходили прочь.
Зато молодежь отовсюду спешила присоединиться к необычайному шествию. Шли из Подзавалья, со станции, от Хлюстинской больницы, даже из Ромоданова, что находилось за Окой. Комсомольская колонна обрастала людьми. В передних рядах пели: «Смело, товарищи, в ногу…», другие — «У попа была собака, он ее любил…»
К Московским воротам из центра плыла навстречу река огней. Это шла колонна губкомола на соединение с комсомольцами железнодорожных мастерских. Оба потока соединились, и комсомольский карнавал повернул к церкви Иоанна Предтечи.
На площади и без того было много народу, а когда подошли ряженые, все прилегающие улицы запрудила гуляющая молодежь, горластые ребятишки и кое-кто из верующих, кому не удалось протиснуться в храм, где шло богослужение.
Комсомольский праздник открылся пуском самодельных ракет. Под ликующие возгласы мальчишек и веселый визг испуганных девушек огненная ракета с шипением и треском взлетела в черное небо, осветив колокольню, и плавно опустилась на головы людей.
— Лови в шапку!
— Ой, на меня падает!
— Спалите, окаянные!..
Не успела погаснуть первая ракета, как взлетела новая, встреченная еще более восторженными криками:
— В господа бога стреляют!
— В небесную канцелярию…
Комсомольское «богослужение» должен был начать Митя Азаров. Стоя на колымаге и немилосердно дымя кадилом, Митя приступил к молитве, слова которой сочинил сам. Он осенил себя широким крестом и провозгласил гнусаво и торжественно:
