Улица младшего сына - Поляновский Макс (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Резкая граница света и тьмы пронеслась перед самыми их лицами. Мрак объял их. Дыхание глубин легким сквознячком заструилось навстречу снизу.
Через полчаса, когда на шахтном дворе уже не оставалось ни души, страшный взрыв грохнул у входа в главный ствол.
Высоко взлетели балки, доски, камни. Землю в этом месте вспучило и разворотило. Сдвинутые глыбы ее завалили ствол. Медленно осела известковая пыль.
Наверху теперь было безлюдно и тихо.
Земля поглотила отряд.
Глава VI Подземная крепость
Так Володя уехал к бабушке…
Когда клеть доставила мальчиков на глубину каменоломен, там еще горел электрический свет. Серовато-белесые, пористые, шероховатые стены из ракушечного известняка подпирали тяжелый, каменный, гладко отесанный свод, через который проходил ствол подъемника. Слева и справа видны были рельсы, которые терялись в сумраке пересекавшихся здесь подземных галерей. Партизаны откатывали вагонетки, груженные ящиками, тюками, узлами. Заканчивались последние приготовления перед окончательным переходом отряда на подземное положение. И, глядя на яркий свет электрических лампочек, на прочные, надежные стены подземелья, на деловито катившиеся вагонетки, Володя сразу успокоился и подумал, что ничего особенно страшного тут пока нет: «Прямо как в метро».
Мальчики несколько минут вертелись возле главного ствола, не зная, куда им приткнуться. Все были заняты делом, и никто не обращал на них внимания. Но вот из галереи, сгибаясь, чтобы не задеть головой проводов и деревянных креплений, быстрым шагом вышел командир:
— Давайте весь народ сюда! Быстро! Пока свет есть, а то каждую минуту выключить могут.
И со всех сторон стали собираться к подъемнику люди. Тут были пожилые шахтеры каменоломен, старокарантинские и камыш-бурунские рыбаки, рабочие железорудного комбината в своих синеватых спецовках, уже обмелившихся о стены подземелий. Среди партизан Володя заметил нескольких пожилых женщин и двух молоденьких девушек, которых встретил возле часового. Были тут также ребята: маленькая девочка лет четырех, державшаяся за руку мальчугана — на вид первоклассника. Подошли еще двое мальчиков, в одном из которых, постарше, Володя узнал Толю Ковалева, приятеля Вани Гриценко.
— Давайте, товарищи, проведем перекличку. — Командир вынул из кармана список. — Важенин Влас Иванович!
— Есть, — отозвался партизан, которого вчера Володя видел возвращавшимся из разведки.
— Гриценко Иван Захарович!
— Я! — браво, по-солдатски отвечал дядя Гриценко.
— Гриценко Иван Иванович!
— Ну, что ж ты? — прошептал Володя и подтолкнул Ваню, который от волнения, что его назвали Иваном Ивановичем, не мог собраться с мыслями. — Да вот он! — крикнул за него Володя.
— Ты что, сразу онемел? — спросил командир. — Ты привыкай к порядку. Вызвали — разом откликайся.
— Тут, — тихо пискнул Ваня.
— Ну, вот теперь слышу, что тут, — усмехнулся командир и продолжал перекличку. — Так… Дубинин Владимир Никифорович!
— Здесь! — оглушительно крикнул Володя.
— Сильно сказано. — Командир покачал головой и весело взглянул в сторону Володи. — Так… Ну, Жученков тут, Зябрев тоже налицо.
Перекличка продолжалась, и Володя все время вертел головой, стараясь разглядеть и запомнить откликавшихся партизан. Ваня, уже всех хорошо знавший, давал ему шепотом пояснения:
— Шульгин — это той Надьки отец, которая с часовым схватилась.
— Лазарев Семен Михайлович — налицо, — называл командир.
Ваня пояснял:
— Это начальник штаба, а до войны был всех каменоломен начальником, которые и в Аджи-Мушкае и тут. А Жученков — вон черный такой — это наших каменоломен начальник.
— Лазарева Акилина Яковлевна!
— Это начальника жена, тетя Киля. Ее все знают.
— Любкин Ефим Андреевич!
— Ох, отчаянный, веселый! Я с ним уже знакомый.
— Манто Яков Маркович!
— Это вон тот длинный. Он повар. Смешной! Увидишь.
Так Володя узнал почти всех людей, с которыми ему предстояло теперь жить под землей. Тут были целые семьи: Ковалевы, Шульгины, Емелины, Лазаревы. Многие не захотели расстаться со своими мужьями и отцами и предпочли суровую подземную жизнь, лишенную света и свежего воздуха, существованию на земле, захваченной врагом.
— Сейчас, — сказал командир, закончив перекличку, — все должны окончательно разместиться по указанию товарища Жученкова, как было намечено командованием отряда. Закрепленное за каждым место прошу не менять. Семейных тоже просил бы обосноваться там, где им отведено, и уж больше не кочевать. Иначе у нас тут будет табор. Понятно? И сейчас же прошу, товарищ Лазарев, выставить караулы во всех секторах, в первую очередь, на секторе «Волга», и поставить охрану у штаба. Вообще, товарищи, объявляю, что с этой минуты мы перешли на военное положение. Прошу помнить, что мы ушли сюда не укрываться, а воевать. Это, — он показал на землю, обвел пальцем помещение, — это фронт. Линия нашей обороны. Ну, вот и все. Вот еще Иван Захарович хочет сказать вам два слова.
От стены отделился коренастый, чрезмерно плечистый человек с крупной головой, которая как будто от тяжести ушла немного в плечи. Весь он словно был сразу, единым махом, вырублен из одного куска. На нем был светлый комбинезон под цвет ракушечника, и сам он, казалось, только что вышел из камня. Он сделал два медленных шага и стал. Глаза его были опущены. Когда он поднял их, Володя невольно обрадовался и удивился: такой спокойный, зоркий свет был в этом взгляде, оказавшемся неожиданно пронзительным, словно способным пробиться сквозь камень.
— Это Котло, комиссар, — сообщил Володе Ваня.
Комиссар сказал:
— Я очень коротко, товарищи. От нас всех ждут не слов, а дела. Нас тут около полусотни. Не так много, но и не так уж мало, если каждый будет помнить, что он советский человек, гражданин такой страны, какой еще никогда на свете не было. Нас ждут трудности. Подготовились мы, правда, хорошо. Все нам дали: и оружие и питание. Но экономия, конечно, прежде всего: сколько нам тут придется воевать, сейчас сказать трудно. Партия поручила нам, коммунистам, возглавить это партизанское подполье под землей, на которую вот-вот вступит враг. Что он несет на нашу землю, с чем он явился, вы знаете. Повторять не стану. Но покоя ему не будет на нашей земле. Мы, пока живы, отсюда не дадим ему покоя. Временно наши войска уходят из района Керчи, возможно, и из самого города. А мы остаемся. Мы остаемся, товарищи, тут. Командир уже сказал вам, и очень хорошо сказал, что мы сюда спустились не отсиживаться, а воевать. Это наша подземная крепость. Будем действовать отсюда. Тихой жизни не обещаю, но в победе нашей уверен. И верю твердо, верю в вас, дорогие вы люди… товарищи… верю, что каждый из вас — и старый и малый, и коммунисты и беспартийные товарищи, и комсомольцы и пионеры наши, — каждый все сделает для того, чтобы долг свой перед Родиной выполнить. И когда пробьет час, придет нам срок выйти наверх и увидеть снова там, наверху, над землей нашей, красный флаг, так люди поклонятся нам с добрым уважением, а народ скажет: «Вот это доподлинно советские люди живут в Старом Карантине. Недаром на них крепко надеялись». Так оправдаем же эту надежду!
Стоявший возле комиссара круглолицый и белобрысый Любкин закричал: «Ура!» — но комиссар квадратной своей ладонью закрыл ему рот:
— Ты, горластый… Нет, давайте уж «ура» про себя покричим. А то сверху оцепление мы сняли, — неизвестно, кто там наверху возле ствола шатается. Нам лишний шум ни к чему. И давайте, раз сердце того просит, тихо, без крика, скажем Родине нашей: «Ура!»
И полсотни людей, зажатых в подземных камнях — и пожилые, и совсем еще юные, и дети, — все вместе трижды тихо произнесли:
— Ура… Ура… Ура…
Володе показалось, будто сердце у него обмыло теплой волной.
Трижды мигнул свет. И трижды екнуло в груди у Володи, когда лишь на мгновение все вокруг становилось непроглядно черным. А как же будет, когда станция наверху перестанет работать и свет под землей совсем исчезнет?
