Неприкосновенный запас - Яковлев Юрий Яковлевич (чтение книг .TXT) 📗
Впереди показалась башня Московского вокзала.
Маленький паровозик с одним-единственным вагончиком стоял под парами, ожидая часа отправления. Этот час определялся не расписанием, а совершенно другими обстоятельствами, не имеющими никакого отношения к законам железной дороги. Ждали, когда стемнеет и фашистские самолеты и артиллерия не смогут помешать паровозику двинуться к станции своего назначения, к фронту.
На безлюдном, заметенном снегом перроне никто ни с кем не прощался и никто никого не встречал, не сновали веселые тележки носильщиков, а паровозик, жаркий, дышащий со свистом, покрытый капельками пота паровозик казался существом инородным, выходцем совсем из другой стихии.
Мы сели в обыкновенный дачный вагон со скамейками, узкими столиками у окон, красными ручками экстренного торможения...
Вагон был заполнен военными, и мой маленький разношерстный отряд выглядел по меньшей мере странно. Но в эти трудные дни люди разучились удивляться. Никто не спросил, кто мы и куда держим путь.
Наконец вагон вздрогнул, качнулся и поплыл, поплыл навстречу быстро наступающей мгле. Потом резко стемнело, и вагон как бы оторвался от земли и полетел в неведомую даль. И только короткие жесткие толчки на стыках напоминали, что под нами земля, вернее, сталь.
Над землей светила луна, и заснеженные поля фосфоресцировали в ее свете. "Наверно, с неба видно, как по рельсам ползут два маленьких жука паровоз и вагон", - подумал я.
Состав ехал с темными окнами и погашенными фонарями. И только искры, вылетавшие вместе с дымом, выдавали его жизнь.
Сморенные усталостью ребята спали.
- Спишь? - шепотом спросил я Тамару.
- Нет. Все, что произошло, кажется сном. Поезд, идущий на фронт, и вы рядом.
- Тамара, помнишь игру в запрещенные слова? Десять копеек штраф.
Тамара кивнула головой.
- Вот тебе штраф, - я протянул девушке монетку. - Я люблю тебя.
11
Политотдел армии помещался в двухэтажном кирпичном здании пригородной школы, что стояла на берегу Невы. Чтобы алый кирпич не очень бросался в глаза, его замазали побелкой, и казалось, что школу занесло нетающим снегом. На окнах огромными знаками умножения - крест-накрест - бумажные полосы. Но ни побелка, ни бумажные кресты не могли уберечь бывшую школу от фашистских снарядов. Правый флигель был разбит, покорежен, покрыт ядовитой черной копотью. Средняя часть здания и левый флигель уцелели.
Был уже поздний вечер, когда мы с моими ребятами прибыли к месту назначения.
- Это фронт? Это уже фронт? - спрашивал Шурик.
- Фронт.
Ребята разочарованно переглянулись. У них было совсем иное представление о фронте. И тем не менее в предчувствии тревожных неожиданностей они жались ко мне.
Мимо нас прошел караул. На часовых были длинные, до пят, караульные тулупы. Они появились из темноты, как призраки, и исчезли. Снег похрустывал под их тяжелыми валенками.
У входа в политотдел путь нам преградил помощник дежурного.
- Кто такие? Куда?
- Это артисты, - сказал я удивленному сержанту, - по распоряжению полкового комиссара...
- Сейчас вызову дежурного.
Издалека послышалось глухое уханье орудий, небо опалил красный всполох. Где-то на переднем крае заговорили орудия.
Появился дежурный: высокий политрук с серым усталым лицом.
- Вот прибыли артисты, - доложил часовой.
- По приказу полкового комиссара, - пояснил я.
- Странные артисты, - буркнул дежурный. - Однако пропусти.
В физкультурном зале горела тусклая лампочка. На полу лежало много спортивных матов. На двух крайних спало несколько бойцов, накрывшись с головой шинелями. Их винтовки стояли в головах, прислоненные к шведской стенке. Посреди зала в печурке теплился огонь, рядом лежала горка угля.
Ребята не ложились, толпились вокруг меня.
- Сейчас главная задача подкормить вас, чада мои, дать вам набраться сил, - втолковывал я своим ребятам. - Но с первого же дня начнем занятия у станка. Экзерсис - наша боевая подготовка. Надо больше двигаться. Пусть каждая клеточка оживет от прилива свежей крови. А сейчас спать!
Утром к нам в физкультурный зал пришел пожилой человек в гимнастерке без петлиц, с ящиком на плече.
- Здравствуйте. Буду играть у вас на баяне.
- Здравствуйте. Как вас зовут?
- Павел Филиппович Белов. Но вы зовите меня дядей Пашей. Я ведь человек невоенный.
Он поставил на пол ящик и вынул завернутый в тряпицу инструмент. Критически осмотрел его. Взял несколько аккордов.
- Замерз баян, - сказал он и, сев на ящик, заиграл, словно хотел разогреть свой замерзший инструмент.
Я целую вечность не проводил занятий. Давно не испытывал такой радости от простого повседневного экзерсиса. Я ходил по залу без валенок, в носках и отсчитывал, отсчитывал под дяди Пашину полечку:
- Раз, два, три... Раз, два, три... Женя, разверни корпус. Так. Алла, тяни ногу, тяни ногу... Раз, два, три... Раз, два, три...
Но радостное чувство возвращения к своему любимому довоенному занятию было омрачено тем, что ребята - чада мои! - исполняли движения неумело и неэлегантно, как новички. То и дело мне приходилось хлопать в ладоши, и полечка замирала.
- Все забыли! Азбуку забыли! Ну кто так делает! Ну кто так делает! Жаль, нет зеркала! Вы бы сами удивились, как плохо у вас выходит. Но зеркало негде взять. Я буду вам показывать. Смотрите все на меня... Дядя Паша, прошу.
Я показывал ребятам, как надо, а они смотрели на меня широко раскрытыми глазами, все было для них как в новинку.
- А теперь вместе! Энергичнее! Энергичнее! Плавно! Раз, два, три!.. Раз, два, три... Уже лучше.
Неожиданно Шурик двумя руками ухватился за перекладину. Я не сразу заметил, как вся музыка слилась для него в одну протяжную бесконечную ноту. Зал закружился. Изображение превратилось в негатив: белое стало черным, черное - белым... Он потом рассказал мне.
Ребята обступили Шурика. Я оглянулся. В зале, напротив шведской стенки, стоял невысокий подполковник в меховой безрукавке и белых с коричневой кожей бурках. Из-под шапки, надвинутой на лоб, смотрели темные маленькие глазки - маленькие, но пронзительные, сверлящие.
Заметив старшего начальника, я вытянул руки по швам и, хотя был без валенок, пятки поставил вместе, носки врозь.
