Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
И снова Петрок сам по себе, с Филькою шастают по подмостям вверх ? вниз. А то в подклет заберутся, все подслухи, все потайные места облазили. Теперь дня три как в ризнице у иконописца Луки грелись, вместе с мазилкой Калиною краску терли. Однако не без корысти. Для готовли красок стояли в ризнице в широких лозовых кошах куриные яйца, собранные по весям монахами па построение храма, частью же доставленные купцом Ананасом Белым. Яйца хлопцы били в краску с разбором: которое с душком, то в лохань, а посвежее ? в рот себе. Сначала Луки смущались, тайком норовили глотнуть, а затем и хорониться перестали, видя, что старец и сам, ряскою принакрывшись, нет-нет да и высосет яичко. Однако за Калиной хлопцам было не угнаться ? тот, запасшись ржаной краюхою, чавкал беспрестанно. Отчего к вечеру и скорбел животом.
За несколько дней такой жизни щеки у ребят заметно покруглели, так что Степка как-то сказал с подозрением:
— Чтой-то вы оба лоснитесь, будто блины на масленицу.
Петрок уж и полудновать к тетке Маланье не ходил, чем крепко тревожил горбунью.
И долго бы длилось то блаженство, ибо коши с яйцами еще привезли ? для раствора, которым связывали плинфу в своде, однако Филька подвел. Вздумал попотчевать приятеля своего ? плотника Федьку Курзу. На ту беду оказался вблизи Амелька-артельщик. Он-то и зашумел. Коши с яйцами от Луки забрали, отдал их Апанас Белый под замок тому ж Амельке. А дойлид Василь приказал Амельке за хлопцами приглядывать и без него, Василя, к подмостям близко не подпускать. Амелька же и рад власть свою показать. Житья не стало от него, за всякий пустяк браниться рад. Филька уж и приходить перестал на гору. И не взлюбил же Петрок Амельку!
Однако, живя, всяк поживешь ? лешего отцом назовешь. Кузьма-мураль «штуку работает», все только о том и толкуют, а хлопцам путь наверх заказан, Амелька зорок, анафема.
— Хоть бы малость поглядеть, а, Амельян Иванович? ? пошел на поклон Филька.
— Брысь, огольцы! ? пыжится Амелька.? Вот я вас лозиною...
Кинулись к дойлиду Василю ? и там отказ.
— Еще свалитесь, головы свернете себе,? отвечал дойлид на слезные их просьбы.? Уж бегайте-ка понизу. И хлопот с вами, ребятушки! Каждый день на вас жалобы идут.
Уговорили Степку. Как ни петушился Амелька, на строгий дойлидов наказ ссылаясь, провел Степка хлопцев наверх.
— Только чур, к шее близко не подступать! ? сказал он.
Хлопцы и такому радехоньки. Облюбовали себе место возле кокошников ? и видно, а ежели что, спрятаться есть где.
За работой Кузьмы старые мурали наблюдают ? не слукавил бы против условия. Барабан выкладывать ? не в стену камень ставить. Особая тонкость надобна.
Покрикивает Кузьма на помощников, торопит. Старые камнедельцы переглядываются, покачивают седыми бородами ? напрасно-де малый суету затеял, то мастеру не к лицу. В горячке и напортить недолго. Однако Кузьме ни полслова, ни намека. Пусть себя покажет, а спрос опосля.
Долго ходил Кузьма в подмастерьях ? года два горб натирал, плинфу на подмости таская, пока доверено было ему самому лопатку взять в руки, стену выкладывать в местах, где особой тонкости да украсности не надобно ? в погребах, в подклетах. А как почуял Кузьма в себе уменье, собрал торбу с харчем, одежонкой да и пропал из места Мстиславльского, как делали до него многие. А видели его затем у могилевских белокаменщикоз. Через год из Вильни родичам весть о себе передал со старцами-лирниками. А сказывают, что и в немецкие земли попал. Теперь, набравшись ума-разума, должен был Кузьма, возвратившись, испытание мастерское пройти ? «штуку» сработать, как принято было то и в иных цехах, не только у камнедельцев.
Засмотревшись на Кузьму, Филька поскользнулся на кровле, пребольно стукнувшись коленками. В другой раз, может, и охнул бы, а тут смолчал, только поморщился да губу закусил. Прямо перед кокошником, за которым расположились Петрок с Филькою, остановился Амелька, тоже глядел на нового мастера. Когда Амелька обернулся на грохот, Петрок обмер ? все, вытурит их артельщик, благо Степки поблизу нет. Однако странен был взгляд Амельки ? и смотрел он на хлопцев прямо, а Петрок голову отдал бы на отсечение, что не видел их, будто сквозь смотрел. Было в том взгляде такое, от чего невольно вздрогнул Петрок, плотнее прижался к кокошнику. Взгляд этот был, как у голодного волка ? злобен и затуманен. А когда Амелька отвернулся, Петрок увидел его заложенные за спину руки: пальцы будто измазанные мукой, длинные, бескровные, что-то беспрестанно тискали.
Но вот Амелька выпрямился, сухощавое лицо разъехалось в усмешке ? на кровлю поднялись дойлид и Апанас Белый. Амелька заторопился к ним, заскользил крепкими сапогами по еще не тронутому дождями и ветрами желтому, будто натертому воском, тесу. Петрок не слышал, что говорил артельщик дойлиду и купцу. Однако ему невдомек было, как могли те со вниманием слушать этого человека и кивать ему дружелюбно и поощрительно. Амелька же показывал на обтянутый подмостями высокий барабан, где работали Кузьма с помощниками, и дойлид Василь по-дружески взял артельщика за локоть.
«Не слухайте Амелъку!» ? хотелось крикнуть сейчас Петроку. Но кто внял бы его словам? И почему? А ежели бы Петрок ответил, что у Амельки взгляд вурдалака, над хлопцем только посмеялись бы дружно. Амелька ? никудышный мураль и звяглив подчас, не однажды свары затевал, однако расторопней его не сыскать артельщика в месте Мстиславльском. И услужлив, шесток свой крепко знает сын былого стольничего князей Жеславских.
К вечеру народу собралось перед барабаном ? не протолкнуться. Многих же артельщик Амелька, справедливо опасаясь за кровлю, не пустил наверх. Те на мураве вокруг храма расположились, бороды выставя.
Теперь и хлопцы убежище свое покинули, втерлись в толпу ? кто их тут примечать станет в многолюдье? Му-рали-мастера на солнышко поглядывают: как оно скатится за шатер Ильинского собора ? Кузьке шабашить пора. А не управится к тому сроку ? на себя пеняй. Ходить тогда Кузьме в подмастерьях аж до следующего лета.
И вот уж Харитон приставил ладони ко рту, крикнул, задрав голову:
— Годе, брате, уж свалилось солнушко!
— А нам еще добрый окраец видно,? отвечал сверху Кузьма, постукивая и поскребывая лопаткой.
Внизу засмеялись:
— Тебе, лешему, оно видно буде, покуль и за небо-край не утонет.
Кузьма сказал что-то помощникам, те отряхнулись, пошли вниз.
Кузьма покидал подмости последним, тесины глухо поскрипывали под его ногами. Вот он мягко, по-рысьи спрыгнул на кровлю, растрепанный, с разодранным воротом льняной рубахи. Стал рядом с помощниками.
— Пошабашил? ? строго загудел Клим Иванов, еще чернобородый кряжистый старик.? Али нам и глядеть-то не надобно?
— Воля ваша,? отвечал Кузьма с напускной покорностью.? Однако сполнено, как условлено.
— Ну, тогда господи благослови,? перекрестился Клим Иванов.? Пойшли, браты, работу глядеть.
Старые мурали чинно ступили на подмости. Смотрели придирчиво, колупали крепкими желтыми ногтями швы,? клеевит ли раствор, схватил ли плинфу.
Все, кто был возле храма, притихли: строги старцы, не раз случалось, посмотрят-посмотрят, а затем и скажут: «Как на подмастерья, то сошло бы, а майстру такая справа не к лицу: кольца-то верхние сымать надобно. Работай новый срок, брате».
Или еще беспощаднее: «Слабко весьма. Все разбирать и до основы аж. Не поднаторел, учись с прилежанием».
И тогда быть в позоре молодому муралю целый год, до нового испытания.
Долго ходили старцы, и ни похвалы из их уст, ни порицания, молча обглядывали. И только обратно вниз сойдя, стали в кружок, пошептались.
Клим Иванов выступил наперед, строго кивком подозвал Кузьму. И с той же строгостью на лице вдруг поясно поклонился ему.
— Ухваляем твою работу, Кузьма Пилипов.
И дойлиду, но уже коротко поклонился Клим Иванов.
— Прими работу нового майстра, батюхна.
Дойлид Василь скорыми шагами подошел к Кузьме, облобызал трижды.
Вот когда зашумели люди! И как ни отгонял, ни увещевал Амелька, полезли на подмости ? тесины трещали и гнулись, грозя вот-вот обломиться, рухнуть с многосаженной выси. Слышалось восхищенное:
