Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Борькины глаза стали круглыми. Он мигал ими, как оказавшаяся на солнечном свете сова.
— Решайся, Боренька, — продолжал Шурик. — В любом случае ты станешь знаменитостью. Войдешь в летопись нашего квартала... — И он похлопал себя по широкому карману с блокнотом...
— Или уже заслабило в кишечнике? — ласково спросил Лешка.
— У самого у тебя... — беспомощно огрызнулся Борька. И, видимо, не знал, что еще сказать. И сказал: — А тогда... он ведь тоже станет... знаменитостью... в любом случае...
— Ты — больше, — веско разъяснил Шурик. — Потому что вызов-то сделаешь ты. Ну? Согласен? Или уже раздумал мстить?
— Ничего я не раздумал... — промямлил Борька.
— Вот и молодец! — воскликнул Лешка. — Тогда иди за своим пистолетом!.. Фонарик, сгоняй к Севкину, позови его!.. А ты, Цурюк, жми домой, добывай патроны...
Борька побрел со Стрелки. Оглянулся.
— У нас Монька дома, опять начнет меня воспитывать...
— Давай, я схожу с тобой! — быстро сказал Фома. — При мне он не будет...
Когда Лодька и Фонарик пришли на Стрелку, почти весь народ (кроме Костика, не покинувшего поленницу) дугой стоял у колоды, как у ритуального камня. На ней лежал Борькин пистолет.
Все уперлись глазами в Лодьку.
— Ну? — сказал Лодька всем сразу (его противно подташнивало). — Я пришел. Зачем завали? — Хотя ясно было, "зачем".
Шурик Мурзинцев скрестил руки, глянул на Лодьку, потом стал смотреть поверх его головы и заговорил:
— Всеволод Глущенко! Ваш бывший друг Борис Аронский считает, что вы нанесли ему смертельное оскорбление... — Это звучало ужасно театрально, однако... надо признаться, внушительно. У Лодьки по спине пробежали колючие, как репейные головки, шарики.
— Он сам... — сказал Лодька. Получилось неуверенно и сипловато.
— Ты первый! — крикнул Борька. И его голос был вполне бодрым.
— Тихо! — велел Лешка Григорьев. — Противникам запрещено вступать в разговоры. За них говорят секунданты.
— Они ведь еще не противники, — разъяснил с поленницы Костик. — Потому что вызова еще не было.
— А кто они, друзья, что ли? — ухмыльнулся Рашид Каюмов. Изогнулся и почесал спину.
— Сейчас будет вызов, — пообещал Шурик Мурзинцев, который, видимо, считался секундантом Борьки. — Всеволод Глущенко, Борис Аронский вызывает вас на поединок и требует стреляться из пистолетов. Если только вы не принесете ему свои извинения...
Лодька глотнул и спросил:
— А почему я ему? А не он мне? Он ведь тоже...
— Потому что вызывает он! — вдруг сунулся вперед Фома. С непривычным для него возбуждением.
— Неверов, не вмешивайтесь, — строго произнес Шурик. — Хотя это правильно: у Аронского преимущество. Вы согласны принести ему извинения? Если нет, поединок неизбежен.
Фома снова качнулся вперед:
— Шур, скажи ему, что может не извиняться и не стреляться, а просто отпереться. Только пусть тогда порвет "герценское" удостоверение и больше сюда не ходит.
Он, конечно, имел в виду карточку из ватманской бумаги с со штампом страхового общества.
"Если и хотел бы, то не смог бы уже порвать", — мелькнуло у Лодьки. А утро вокруг было такое хорошее, с упругим солнечным светом, с пахнущим сосновой корой ветерком. И опять не верилось, что все это всерьез. Но стоило взглянуть на Борькино деревянно-беспощадное лицо, и ясно делалось: всерьез.
"Надо же, герой какой!.. А я что, хуже?"
Снова послышался голос Шурика:
— Ну так что, Глущенко? Вы готовы принести извинения Аронскому?
В Лодьке шевельнулись остатки благоразумия.
— Да, — выдохнул он. — Если он мне... тоже...
— Хрен с маком, — гордо произнес Борис Аронский.
— Ну и тебе такой же, — сказал Лодька почти с облегчением. И дальше сделал то, что со стороны выглядело, наверно, значительно и красиво. Твердыми шагами подошел к колоде и рядом с Борькиным положил свой пистолет.
Наступило молчание, в котором ощутилось увесистое к нему, к Всеволоду Глущенко, уважение. Только Борька пфыкнул губами.
— Тогда будем начинать, — подвел итог Мурзинцев.
И снова с высоты долетел голос Костика Ростовича:
— А как начинать? Ведь Цурюк еще не пришел!
Цурюк появился, словно только и ждал этих слов. Вид у него был вялый. Он посопел и раскрыл потную ладонь.
— Вот... Пороха нету, папка перепрятал патроны. А это я в старых карманах нашел...
На ладони лежали две свинцовые пульки от малокалиберки.
Все озадаченно помолчали. Наконец Фома выговорил:
— Тьфу... Цурюк ты и есть Цурюк. Все у тебя через спину. То есть ниже...
— А чё опять "Цурюк"... — заныл тот. — Я чё ли виноват, если он перепрятал? Я и так вон сколько раз... — Большие губы его искривились в скорбном изгибе, уголками вниз, в этих уголках запузырилась слюна. Маленькие глаза намокли. И в общем-то Цурюк был прав: он сделал все, что мог.
— Ладно, не хнычь, — бормотнул Лешка Григорьев.
— Я спички принес. Можно же спичками... — взбодрился Цурюк. — Во... — И выгреб из кармана два коробка.
— Теперь будем скрести до обеда, — угрюмо сказал Фома. — У кого ножик есть?
— У меня, — отозвался Валерка Сидоркин и почему-то вздохнул. И вынул свой старенький складешок. Лодька при этом сразу вспомнил другой ножик — тот, который он прошлым летом выиграл у Фомы и забросил во-он туда, за стену пекарни. И, кажется, остальные вспомнили. Только сам Фома сделал вид, что не помнит ничего.
— Давай, — сказал он Валерке.
Секунданты Лешка и Шурик переглянулись.
— Стоп! — сказал Лешка.
— А чего? — удивился Фома.
— "А "того", — сердито усмехнулся летописец Шурик. — Это вам не по ржавым жестянкам стрелять. Это дуэль... — И они с Лешкой переглянулись опять. — Соображайте маленько. Правила соблюдать надо... Если кто кого угрохает или ранит, будут потом говорить: спичечным зарядом. Такое даже в дневнике не напишешь, смех один...
— Да. Нету пороха — нефига затевать волынку, — поддержал летописца Лешка.
Видать они с Шуриком сразу поняли друг друга. Но только что именно поняли? Или то, что всё зашло слишком далеко и самое время теперь — тормозить эту затею? Или по правде они считали, что дуэль на пистолетах со спичечными зарядами — дело глупое и неблагородное?
Лодька при словах "кто кого угрохает или ранит" очередной раз ослабел — причем так, что сам себе стал противен. И тут же обрадовался, что поединка, видимо, не будет. И хорошо, что слабость и радость его никто, кажется, не разглядел.
Но радоваться было рано.
Гнусный, наглый и (увы!) совсем не трусливый Борька Аронский заявил:
— Я так не согласен! Сперва договорились, а теперь все по домам, да? На кой черт было затевать!
— По домам не насовсем, а пока не достали порох, — вдруг деловито разъяснил Шурик Мурзинцев. — Вот добудет Цурюк пару патрончиков... или кто другой... и тогда пожалуйте к барьеру. Главное, что за каждым остается право выстрела...
— Как у Пушкина в рассказе "Выстрел", — опять подал с высоты реплику интеллигентный Костик Ростович и снова качнул белыми носочками.
"Или в повести Конрада "Дуэль", — мелькнуло у Лодьки. — Хотя там и там не совсем так... Это что же, ходить в ожидании пули неизвестно сколько дней?"
— Севкин, не соглашайся! — вдруг вмешался Толька Синий. — На кой фиг тебе быть на привязке у Арона? Он где-нибудь достанет порох и будет тебя держать на крючке: когда захотел — айда стреляться...
Да, Синий был совсем не дурак! И Лодька испытал к нему горячую благодарность.
Но Борька — он сидел в пяти шагах на перевернутом ведре — злорадно сказал:
— Ага! Как в книжке. Только захочет Лодик жениться на Стасе Каневской, как тут же секунданты: айда, Севкин, порох готов...
— Сволочь... — вздохнул Лодька. Но страха не показал.
— Тихо вы! — прикрикнул Лешка. — Ну, давайте решать. Согласны на такие условия?
— Я не согласен, — сразу сказал Лодька.
