Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович

Из метели вырвались четыре всадника.

– Слушаю очень внимательно и надеюсь, что рассказ окажется настолько ценным, что не вынудит меня после его окончания передать вас в руки полиции за бродяжничество. Собственно, я так и собирался сделать, узнав, что сэр Фрэнсис находится в России, а вы – здесь.

– Собирались, но не сделали, – усмехнувшись, ответил Счастливчик Джон. – Любопытство – не то качество, которым вы обделены. Но это не главное. Я скажу только одну фразу, и вы задумаетесь, что лучше – грозить мне полицией или думать, как вместе выходить из этой гнилой истории.

Мистер Стромли выжидающе взглянул на собеседника.

– А вот и фраза, которая родилась у меня пять месяцев назад, жаль, сказать было некому. Девчонка сбежала из дома, потому что подслушала наш разговор.

– Черт! – не сдержался мистер Стромли. – Тогда какого же черта…

– Какого же черта я сейчас не сижу в тюрьме в Йорке или Портсмуте, облегчив свою душу показаниями против вас? – усмехнулся Счастливчик Джон. Его голос стал окончательно хриплым, лицо вытянулось, стало серым, как зимний сумрак. Если он ещё чего-то боялся, то явно уже не стеснялся. – Да, сэр, если бы не моё решительное сопротивление этой перспективе, этим бы все и кончилось. Так что благодарите и ваше счастье, и меня лично. Но сейчас я голоден и хотел бы подкрепиться перед рассказом.

Дядя Генри отдал соответствующий приказ через тётю Лиз и обернулся к Счастливчику Джону, чтобы услышать следующее:

– Если еду уже несут, тогда продолжаю. Я проник на корабль, идущий на Балтику, причём на самых законных основаниях из всех возможных в моем положении – используя рекомендательное письмо, выкраденное моим приятелем у американского репортёра. На корабль я сел в Копенгагене – там было проще – и через четыре дня стал свидетелем неприятного открытия. Выяснилось, что, вопреки вашим сведениям, капитан Летфорд отплыл на крымский театр войны. Более неприятное открытие последовало через пару минут, когда стюард-бой, уронивший поднос с грязной посудой, признался, что он – дочь сэра Фрэнсиса.

– Черт! А как я надеялся…

– Что она попала под поезд или её растерзали лисицы в парке? – усмехнулся Счастливчик Джон. – Нет, сэр, вы сами научили меня мудрости: если человек пропал не на ваших глазах, он найдётся, когда вы сами желаете этого меньше всего. Согласитесь, мудрость получила блистательную иллюстрацию…

– Дальше! – перебил его мистер Стромли.

– Дальше отважная девочка приготовилась объяснить командованию корабля причины своего поступка, заодно обвинив и меня. Скажите мне спасибо: я смог объяснить ей взглядом, что лучше воздержаться. Вообще-то, я был готов познакомиться с ней поближе, но она сбежала той же ночью… Не перебивайте, да, сбежала в открытом море, прихватив пятерых русских пленных и русскую призовую шхуну. Вы славитесь умением разбираться в людях, сэр, но эту девчонку вы недооценили.

– Дальше! – тихо сказал дядя Генри, так же хрипло, как и его собеседник.

– Дальше мне известно только о себе. Девчонка с равными шансами могла утонуть в волнах, быть съеденной на берегу волками, попасть в Петропавловскую крепость или Сибирь, добраться до Севастополя. Принимая во внимание её ухватки, последнее вероятнее всего. Это произошло?

– Судя по письму от сэра Фрэнсиса, отправленному в конце января, ещё нет.

– Тогда я начинаю рассказ о своих несчастьях. Девчонка оказалась гениальной маленькой дрянью. Она не только сбежала, но и свалила вину на меня, тремя косвенными уликами. Для серьёзного обвинения их было недостаточно, но мне сохранили свободу лишь взамен на обещание дать объяснения полиции в первом британском порту. Так как американец мог предупредить легавых о возможном самозванстве, эта встреча мне не улыбалась.

Принесли еду, и беседа прервалась минут на пять. В дальнейшем Счастливчик Джон продолжал жевать и рассказывать.

– Мне надо было спасать и себя, и вас. К счастью, на обратном пути корабль зашёл в уже знакомый мне Копенгаген, к тому же – ночью. Я смог спустить шлюпку и простился с «Саут Пасификом». Боюсь, выгребая в гавани, я недостаточно возблагодарил все небесные и адские силы, поэтому фортуна повернулась ко мне своей костлявой и унылой задницей.

– Без поэтических фантазий!

– Что вы, сэр. Поэтические фантазии сыграли главную роль в том, что я сейчас сижу и доедаю этот замечательный ростбиф. Итак, началось невезение: почти у берега шлюпку опрокинула волна от проходящего парохода. Грех жаловаться на неудачу: меня не затянуло под винт, я не утонул, но лишился багажа и верхней одежды. Я стоял на датском берегу, мокрый и без гроша в кармане.

Глава 5, в которой Саша и Джейн выигрывают каждый своё сражение, Счастливчик Джон из подчинённого становится компаньоном, а ротмистр Сабуров превышает свои полномочия для блага государства

– Это вы, Александр Петрович, правильно сделали, что пистолеты не взяли, – заметил Данилыч, – вы и с сабелькой-то поосторожнее. В горло не колите, в фигуру не тыкайте, старайтесь насмерть не зарубить. Я-то человек богомольный: убью, так грех потом отмолю, а вам на душу брать ни к чему.

– Я же на войну еду, – улыбнулся Саша (а улыбаться ой как не хотелось!).

– Война – дело другое, – ответил Данилыч, – закон, опять же, смертоубийства не любит. Ладно, потом договорим. Слева от крыльца наледь, не поднимутся, а вот справа зайти мне могут за спину. Встаньте там и стойте.

Сам Данилыч занял позицию перед церковным крыльцом. В правой руке был кнут, в левой – пехотный тесак. «Я лучше всего с уставным оружием управляюсь, – заметил он, – а фузея со штыком не для поездок».

Увидев людей у церкви, всадники поскакали к ней. Как заметил Саша, зрителей на улице села не было. Если лихая тройка, а позже лихие всадники и вызвали любопытство, его удовлетворяли, не выходя и не высовываясь.

Не доехав, один из верховых остановился, свесился с седла и подцепил в снегу какую-то белую вещичку.

– Здесь они, сукины дети! – радостно гаркнул он. – Исповедуются в грешках!

– Ну, для пострела надо и отпевание заказать, чего дважды ездить, – хохотнул второй. – Э, а дружки-то [69] чего на улице? Места не хватило?

Всадники смотрели на Сашу и Данилыча, а те – на них. Данилыч – равнодушно, а Саша, пожалуй, с интересом. Дворни он видел всякой и немало – Лев Иванович любил принимать гостей, хотя визиты отдавал нечасто. Но граф Изметьев в Рождествено не жаловал, потому Саша такие рожи видел лишь в Петербурге, на Сенном рынке [70]. То ли граф нарочно отбирал в псари за наибольшее сходство человеческого лица с собачьей пастью, то ли это были черты, приобретённые на псарне.

И лишь в одном лица графских холопов отличались от собачьих морд. Пёс или свиреп без оглядки, или трусит. Здесь же под ухмылкой наглости и самодовольства виднелась неизбывная основа страха.

– Эй, а вы здесь чего? – спросил, подъезжая, псарь-здоровяк, в сдвинутой набок папахе. – Аль думаете, на вас арапников не припасено?

– Барыня в церкви молится, просила, чтоб не беспокоили, – ответил Данилыч, – а это Александр Петрович, молодой барин. Ни рук, ни языков распускать здесь не к месту.

– Бааарин, – протянул псарь. – У Дмитрия Львовича гостевали и баре – на конюшне их драли. А ну, дай дорогу! – И, видя, что приказ не выполняется, приказал: – Тимошка, пошевели!

Псарь помоложе, в таком же сдвинутом набок, правда драном, треухе, крепко свистнул, поднял нагайку, двинул коня каблуками и – вперёд. Места для разгона ему не было, да и Данилыч сократил это пространство, сам прыгнув навстречу. Когда же до надвигающейся конской морды было три аршина, он вдохнул и взревел коротким рёвом-ударом, выброшенным перед собой.

Саша чуть не выронил саблю от этого неожиданного медвежьего рёва и на миг зажмурился. Когда же раскрыл глаза, увидел, как отпрянувший конь скользит на наледи, дыбится, пытаясь удержаться. Устоял, но всадник слетел в сугроб. Данилыч же мгновенно отпятился и даже подскочил на две ступеньки вверх.