Жизнь и приключения Заморыша (с илл.) - Василенко Иван Дмитриевич (читаем книги бесплатно txt) 📗
– В сновиде-ениях?.. Это как же? – не понял я.
– А так: ложусь, укрывшись с головой, и засыпаю. А во сне гуляю по Невскому проспекту, поднимаюсь на Эйфелеву башню, плыву на пароходе по голубой реке.
– А читать вы не любите?
– Я читать разучился, когда по полкопейки накапливал. Жалко было тратить на книжки деньги. Впрочем, одну книжку я много раз читал. Вон она, на подоконнике лежит: тридцать четвертый том энциклопедического словаря, все слова на букву «Л» от «Ледье» до «Лопарев». В помещичьем покинутом доме нашел. От скуки столько раз перечитывал, что выучил наизусть. Вот назовите какое-нибудь слово из этой книжки, первое попавшееся.
Я раскрыл том на 719-й странице и прочитал слово «Липанин». Аким Акимович тотчас же начал:
– «Смесь прованского масла с 6 % олеиновой кислоты, предложена взамен рыбьего жира, перед которым имеет то преимущество…» – и точь-в-точь рассказал все, что было напечатано под этим словом. Заметив мое изумление, он криво улыбнулся: – А вот что такое олеиновая кислота, не знаю. Это ж на букву «О».
Легли мы поздно. Хозяин уступил мне свою кровать, а сам скорчился на сундуке. Всю ночь мне снилось какое-то морщинистое дерево с двумя стволами, похожими на человеческие ноги. Оно что-то шептало, я вслушивался, но не мог понять ни одного слова, и от этого мне делалось невыразимо тяжело. Я просыпался, а когда вновь засыпал, то опять видел то же дерево и слышал его шепот. «Да что же оно шепчет, что оно шепчет?» – с тоской спрашивал я себя. Дерево дрогнуло, потянулось, и я увидел, что оно имеет совершенно определенную форму буквы «Л». И как только я это увидел, то сейчас же услышал и слово, которое оно шептало. «Лихо, лихо, лихо», – шептало дерево. «Да, конечно, – подумал я, – ведь слово «лихо» на букву «Л». А какие еще есть слова на букву «Л»?» И, будто отвечая мне, дерево зашептало: «Лихолетье, лихолетье, лихолетье. Лихорадка, лихорадка, лихорадка». «Да, да, – говорил я себе, – у меня лихорадка, потому мне и тяжело так, а лихолетье – это у Акима Акимовича. Бедный Аким Акимович: сколько есть хороших слов на букву «Л», но они в этот том почему-то не вошли. Бедный, бедный Аким Акимович!»
С этим чувством жалости к старому учителю я и проснулся. В комнату просачивался серый рассвет. Аким Акимович лежал на сундуке все в той же позе, и вид его скорчившейся фигуры еще сильнее сжал мне душу.
В свою школу я ехал опять с Панкратом Гавриловичем. Ему удалось добиться в волостном управлении какой-то отсрочки, и возвращался он домой повеселевший.
Гнилые тетради
Я познакомил детей с новой для них буквой «М» и пошел от парты к парте, проверяя, так ли ребята пишут эту букву в своих тетрадях. Если у кого буква получалась нечеткой, некрасивой, я подсаживался к ученику и сам вписывал ее в тетрадь.
– Э-э, Кузьма Иванович, – сказал я маленькому Кузе Надгаевскому, – что же это у тебя буква расплывается?
– Не знаю, я ее пишу, пишу, а она тает и тает, – плаксиво ответил мальчик.
Я взял у него ручку и показал, как надо писать. Но и моя буква расплылась в тетради. Ясно, тетрадь была из бракованной бумаги. Я насторожился.
– Ты где взял тетрадь?
– Батя купил.
– Где купил? В городе?
– Не… в нашей лавочке.
– А разве у нас уже есть лавочка?
Ребята закричали:
– Есть! Еще в воскресенье открылась! На Третьей улице!
– Что ж там продают?
– А все. И деготь, и керосин, и мыло.
– У кого еще буквы расплываются?
Трое подняли руки. Я отобрал у ребят негодные тетради и после занятий отправился с ними к попечителю. «Экий мерзавец, – думал я о лавочнике. – Аким Акимович тоже снабжал своих учеников подобной дрянью, но того жизнь изуродовала, а этот, видно, в два счета хочет разбогатеть. Наверно, Илька раньше знал его, если так точно предсказал, какими тетрадями он будет торговать».
Когда я вошел в дом, Василий Савельевич вырезывал на столе голенищи из хромовой кожи (он всегда что-нибудь делал).
– Василий Савельич, вы взгляните на эти тетради, – уже с порога начал я возбужденно, – это же безобразие! Все буквы расплываются. Я категорически вам заявляю, что с такими тетрадями ребята никогда не научатся писать. И кто же их сбывает ученикам? Наш лавочник! Только открыл свою лавку – и сейчас же принялся жульничать!
С доброй улыбкой попечитель раскрыл одну тетрадь и, будто увидев что-то очень приятное, заулыбался еще приветливее:
– Скажите пожалуйста, какой сорт бумаги! Вроде промокашки.
– Вот именно. Этой тетради в оптовой продаже полкопейки цена, а он, выжига, дерет по три копейки, как и за хорошую тетрадь. Я вас прошу, Василий Савельич, запретите ему заниматься кожедерством. Ведь вы – попечитель, это ваша прямая обязанность.
На минутку улыбка сошла с круглого лица попечителя. Он озабоченно сказал:
– Так-то оно так, но только правов у меня таких нет. «Я, – скажет лавочник, – никого не принуждаю. Не нравится – не покупайте». Да вы сами поговорите с ним. Вас он скорей послушает.
Помня, что мне наказывал Илька, я все так же возбужденно ответил:
– Ну, нет! Я к этому живоглоту на поклон не пойду! Я жаловаться буду! Уряднику!.. Старшине!..
Василий Савельевич с сомнением покачал головой:
– Что ж урядник! Урядник к такому делу не причастен. А там смотрите сами. Он как раз сейчас здесь, у Перегуденко ведомости проверяет.
Я попросил Василия Савельевича отвести меня к Перегуденко и, пока попечитель натягивал сапоги, оглядел комнату. Никелированная кровать с шишками, венские стулья, ковер на стене, граммофон с солидной стопой пластинок – совсем как в городе.
На улице Василий Савельевич вытянул хворостину из чужого плетня и пошел вперед, охраняя меня от собак. И, конечно, не обошлось без обычного «пишла, шоб ты здохла!».
Так вот кто выстроил себе этот пятиоконный дом с парадной дверью на улицу и застекленной террасой! А двор!.. Он весь окружен каменными постройками: здесь и амбар, и конюшня, и коровник, и хлев, и курятник. Богато живет Наум Иванович Перегуденко!
На наш стук в окошко дверь открыл сам хозяин. Спутанная борода его торчала как-то вбок, а маленькие глазки были красны, будто ему не дали выспаться.
– Чего надо? – спросил он недовольно. – Мне некогда, у меня урядник.
– Вот урядник и нужен учителю, – сказал попечитель. – Дело есть к нему.
Перегуденко поскреб в бороде, подумал и крикнул из сеней в комнату:
– Иван Петрович, учитель к тебе. Допустить?
– Допустить, – ответил из комнаты красивый сочный баритон.
В деревянном кресле, положив ноги в белых шерстяных носках на маленькую скамеечку, сидел черноусый мужчина. Он был без кителя, и только по шароварам с красными лампасами можно было догадаться, что это человек военный.
– Прошу, прошу, – протянул он мне руку. – Очень приятно познакомиться. Хозяин так натопил, что нет никакой мочи терпеть. Пришлось снять китель да заодно и сапоги, ха-ха-ха!
– Ничего, не стесняйтесь, свои люди, ха-ха-ха!.. – ответил я ему в тон.
Он настороженно взглянул на меня и спросил уже с официальным видом:
– Чем могу служить?
– Господин урядник, обращаюсь к вам как к представителю власти, – начал я, стараясь и себе придать официальный вид. – Правительство поощряет коммерцию, но живодерство никому не позволено. А наш местный «коммерсант», едва открыл свою лавчонку, принялся три шкуры с народа драть. Вот извольте взглянуть на тетради. – И я повторил все, что перед этим говорил попечителю.
– Ну уж и шкуры!.. – фыркнул Перегуденко. – Копеечное дело.
– Тем хуже! – горячо воскликнул я. – Из-за копеечной наживы он портит великое дело народного образования! Сразу видно паучка!..
Урядник внимательно осмотрел тетради и вернул мне.
– Да, бумага неважная. Однако ж никакого нарушения закона я тут не усматриваю. Вот ежели бы он водкой без патента торговал, я бы ему показал кузькину мать. Или табаком без акцизной бандероли. А тетради – это не предусмотрено. Кстати, Наум Иванович, ты где это покупал? – кивнул он на недопитую бутылку, стоявшую на столе.
