Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович
Счастливчик Джон согласно кивнул и продолжил любоваться Золотым Рогом. Сведения о британских госпиталях под Севастополем, как он надеялся, ему не пригодятся.
– Дмитрий Борисович, – сказала Катерина Михайловна, – не думаю, что нам следует торопиться. Сначала мы изъясним вам суть этой непростой истории, а потом вы решите, что следует делать.
– Да, Катерина Михайловна, – кивнул Сабуров, – вы правы, торопиться нам не следует. Мой денщик уже попросил хозяев дома не препятствовать нашей беседе, которую лучше начать здесь. В управлении неизбежны формальности, возможно, вам доведётся встретиться в следующий раз лишь во время очной ставки. Пока вы вместе, вам желательно обговорить будущие показания. Это относится и к нашим, и к вашим интересам: противоречия в показаниях только замедлят дело и ухудшат вашу судьбу.
– То есть вы предлагаете нам расписать заговор, как пьесу? – сказала Катерина Михайловна. – Но может быть, перед тем, как вы ознакомите нас с вашими фан… предположениями, вам будет интересно выслушать подлинную историю событий?
– Что же, слушаю, – сказал Сабуров, правда не зевнув, но дав понять, что любые объяснения интересны ему не больше объяснений мальчишки, пойманного возле яблони с карманами, набитыми плодами.
Зевнуть-то он зевнул, вот только притворно. Ротмистр явно интересовался столь долго преследуемой и наконец-то найденной англичанкой, оказавшейся, при очном знакомстве, совсем не той дамой, которую он предполагал обнаружить.
– Джейн, – сказала Катерина Михайловна по-французски, – вам предстоит длинный и нелёгкий рассказ. Наши страны сейчас воюют, поэтому полицейский интерес к истории вашего появления в России полностью оправдан. Расскажите как можно подробнее, это важно для успеха нашего путешествия. Александр, прошу вас, будьте подробны, когда это нужно. Расскажите о том, как вы встретились, и обо всем, что происходило в Рождествено.
– Причём честно. Впрочем, племянничку нашего польского либерала-англофила верю я не больше, чем его дядюшке, – зло бросил Сабуров, вспомнив некоторые подробности гостеприимства Льва Ивановича.
– Никакой чин не даёт вам право говорить о моем дяде в таком тоне, – чуть запинаясь, сказал побледневший Саша.
– Джейн, начинайте, – вмешалась Катерина Михайловна. – Как я поняла, у господина ротмистра нет причин не доверять вам.
И Джейн начала рассказ. С самого начала – с того самого дня, когда папа привёз их в Освалдби-Холл, – и очень подробно. Конечно же, говорила она по-французски, но иногда вставляла русские фразы, и это ей удавалось. Ротмистр слушал почти без вопросов, иногда делал записи в тетрадь.
Поначалу Джейн побаивалась, что Сабуров отнесётся к её истории скептически или будет торопить, требуя пропускать излишние подробности. Но нет, ротмистр слушал внимательно. И, как показалось Джейн, даже не только по своим профессиональным обязанностям. Ему просто было интересно. Ведь Сабуров никогда не плавал на британском корабле, даже пассажиром, не то что юнгой. Ему никогда не приходилось изображать из себя юного эстляндского барона, и если и доводилось быть участником псовой охоты, то волки за ним вряд ли гнались.
Джейн рассказывала, глядела в глаза ротмистру, и ей даже стало жалко этого человека. Из-за своих собственных приключений она научилась замечать, когда человек утомился, причём не за день, но за много дней, когда ему долго не удавалось как следует поесть, выспаться, вымыть лицо тёплой водой. «Ведь он полицейский, – думала Джейн, – его работа – находить преступников, а если он искал преступление, но не нашёл, то должен чувствовать себя, как человек, выкопавший пустой сундук, без сокровищ. Он надеялся, что я стану сокровищем для него, теперь же выясняется, что путь проделан впустую».
И она рассказывала как можно дольше и подробнее, стараясь вознаградить ротмистра своей историей. Рассказала даже о том, как Саша на Страстной неделе купил две огромные корзины постных лакомств, перечислила их. На лице Сабурова появилась улыбка, опять-таки добрая, понимающая, чуть ли не завидующая. Джейн подумала: может, его в детстве часто лишали сладкого?
От этой мысли ей захотелось прервать разговор и предложить Сабурову горшок с вишнёвым вареньем или кулёк леденцов. Но она решила, что такое угощение будет расценено как взятка, и довершила рассказ, уже подошедший к финалу.
– Господин офицер, – закончила она, – я понимаю, что нарушила законы вашего государства, не заявив о своём пребывании на территории России чинам таможенной или полицейской стражи. Я готова дать письменное объяснение этого поступка, но очень прошу вас, как офицера, джентльмена и просто человека, не препятствовать моему путешествию, а также отпустить моих русских друзей, которые мне помогли.
– Спасибо, Джейн, очень хорошо, – сказала Катерина Михайловна. – Дмитрий Борисович, – продолжила она уже по-русски, – надеюсь, услышанное вами стало устным подтверждением увиденного? Ведь вы увидели не странствующего британского шпиона, а ребёнка, сбежавшего из дома, чтобы спасти отца. Может быть, Джейн преувеличила причины, вынудившие её покинуть дом, однако вам не следует сомневаться в главном – перед вами именно ребёнок. Поэтому я прошу вас выполнить эту просьбу и позволить нам ехать дальше. Необходимые объяснения мы можем написать прямо сейчас.
– Да, написать, конечно, придётся, – рассеянно сказал Сабуров.
Его лицо было неспокойным; если он и пытался надеть маску скепсиса, то скоро в этом разочаровался. Он насвистывал, постукивал пальцами по столу, приговаривал «те-те-те». Он напоминал человека, шедшего давно продуманным маршрутом, лениво толкнувшим не просто заколоченную, замурованную дверь, а та взяла и открылась, подарив новую дорогу.
А ещё Джейн пришло другое сравнение. Она запомнила улыбку Сабурова, когда рассказывала и про постные пряники, и про кота-защитника на корабле, и про то, как Саша напевал ей стихи Байрона. Пожалуй, в эти минуты Сабуров ей верил больше всего. Или хотел поверить. Так человек, принявший ванну, видит, что кто-то положил рядом с его прежней, грязной, засаленной одеждой новую, чистую. И он перед выбором – какую надеть…
В некотором замешательстве Сабуров потянулcя пальцами к дорожной сумке Джейн, как будто там могло лежать разрешение его сомнений.
– Господин ротмистр! – возмущённо проговорил Саша.
– Отчего же, смотрите, – спокойно пожала плечами Джейн. – Честное слово, мне нечего скрывать.
К его чести, Сабуров обратил внимание только на те предметы, осмотр которых вряд ли мог бы сконфузить даму. Он начал с того, что извлёк из сумки дневник и убедился в том, что «его» страничка – оттуда, хотя, собственно, в этом уже не было необходимости. Других документов – ожидаемых письменных инструкций, зарисовок, корреспонденции – в сумке не было… если не считать грязноватого (Джейн когда-то прикоснулась к нему кровоточащими пальцами на «Пасифике») и слегка подмокшего (во время памятного приключения в проруби) маленького конверта с непонятным ротмистру именем.
– Вы позволите? – спросил Сабуров для порядка и, не дождавшись ответа, с профессиональной лёгкостью вскрыл конверт. С английским языком Сабуров был знаком, мягко говоря, поверхностно, но даже его лингвистических познаний хватило на то, чтобы понять, что записка в конверте написана не на английском языке. И не на французском. И вообще ни на одном из языков, известных ему хотя бы понаслышке.
– Позвольте-с, – ситуация становилась интересной, – позвольте полюбопытствовать, что сие означает?
– Не знаю, мсье, – впервые за время разговора смутилась Джейн. – Я и сама это не читала… писала Уна, моя горничная, она шотландка, с островов. У неё брат под Севастополем, она попросила меня отвезти записку. Это на гэльском языке. Вы, может быть, читали что-нибудь из романов сэра Уолтера Скотта…
Джейн, разумеется, не могла знать про историю с заговором гимназистов и про то, что с того времени одно только имя шотландского барда действовало на Сабурова, как вид мальчишки на Мистера Моргана. Более верный способ ввести ротмистра в сквернейшее настроение было трудно себе представить.
