Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович
«Похоже, ему важнее узнать, смогла ли я достать шубу, чем понять, что дядя Генри велел негодяю обыскать папины вещи», – с обидой, близкой к злости, подумала Джейн. Правда, папа извинялся, говорил, что хочет услышать рассказ последовательно, даже напоминал, на чем Джейн остановилась.
Но говорить было нелегко. Когда добрались до морского путешествия, Джейн поняла: самая важная часть, а именно подслушанный на борту разговор Счастливчика Джона с матросом-преступником, тонет в бытовых мелочах. Слушать их папе было неприятно, а ведь Джейн и опустила происшествие с офицерской уборной, и не упомянула затрещины и оплеухи, полученные от Микки и кока.
– Кстати, а как ты познакомилась с этими симпатичными русскими? – в очередной раз невпопад спросил папа.
– Я уже почти дошла до этого, – с улыбкой ответила Джейн. И поняла: дальше улыбаться будет нелегко. Если сравнивать побег русского пленного и похищение финской шхуны с детской шалостью, то, по крайней мере, папа был обязан о ней знать. Педагогическую истину: простить можно все, если об этом сосед не сказал отцу раньше, чем виновник, Джейн и Лайонел знали с самого раннего детства.
И все же Джейн поняла, насколько трудной будет именно эта часть рассказа. Почему-то ей казалось, что, если она бы украла конфеты в лавке, ей признаться в этом было бы гораздо проще. Ведь в краже из чужой лавки труднее всего признаться папе, если папа – лавочник. А как рассказать отцу-офицеру о своём участии в побеге вражеского пленного?
Поэтому Джейн поймала себя на том, что рассказывает в мельчайших деталях о последних днях на корабле – о том, как в море встретили Сашу и как разоблачили её саму. Папа, кстати, вспомнил имя офицера с корвета.
Между тем они инстинктивно старались свернуть в те улицы и проулки палаточного города, где было поменьше праздных гуляк. Скоро Джейн поняла: для этого надо идти в ту сторону, где гремит. Тут тоже людей хватало, но у них не было лишнего времени.
Они поднялись из небольшой ложбины на холм, и уж тут неподалёку бабахнуло так, что Джейн захотелось заткнуть уши. Одновременно она увидела и несколько батарей, и нейтральную полосу, и сами севастопольские бастионы.
– Прошлой осенью, – спокойно заметил папа, – заходить сюда не стоило. Русским хватало пороха лупить и по нашим пушкам, и по лагерю. Сейчас они его берегут, бьют только по батареям, да и то не постоянно, а решают, какая из них особенно их тревожит, и уж тогда – короткий, но крепкий шквал.
И тотчас же, будто в подтверждение этих слов, одну из батарей закрыло дымом уже не от выстрелов, но от разрывов. Одни русские снаряды не долетели, одна граната, напротив, пронеслась по высокой траектории и разорвалась в ста шагах от Джейн и сэра Фрэнсиса, сбоку, даже чуть дальше за линией, на которой они находились.
Другие снаряды оказались метче. Джейн видела, что на ближайшей батарее четыре пушки, но в следующий раз выпалили лишь три.
– Орудия приходится менять раз в неделю, расчёты – чаще, – спокойно заметил папа. – Пойдём туда, где мы расстались с твоими друзьями, темнеет.
Действительно, солнце уже пошло на закат, небо оставалось ясным. Не будь этих страхов и переживаний, Джейн уже давно бы поняла, какая в Крыму отличная погода.
Однако быстро вернуться к центру лагеря им не удалось.
– Остановитесь, ну постойте, черти, хоть минуту! – послышался хриплый, полный страдания голос.
Джейн поняла, что обращаются не к ним. И не ошиблась. Рядом остановились двое санитаров с носилками. Голос раздавался с них – раненый был накрыт своим мундиром, но кровь, казалось, успела его пропитать.
– Девочка… Извините, мисс. Подойдите ко мне, во имя Господа. Нет, просто постойте здесь, не надо ближе. Я хочу посмотреть на вас. Просто посмотреть глазами, пока видят. У меня такая же дочь в Ливерпуле осталась. Мэри…
Джейн замерла. Даже прикусила губу. Солёный вкус напомнил ей о привычном хвастовстве. «Ты же не боишься крови. Тут просто можно увидеть её больше, чем ты видела раньше».
Папа о чем-то спросил санитара, тот ответил штампованным тоном.
– Никаких «вылечат»! – чуть не рявкнул раненый. – Когда потроха наружу, какое «вылечат»? Я даже воды не прошу.
Опять посмотрел на Джейн.
– Ребёнок… что им тут делать, в аду этом. Сэр, вы её отец?
– Да, приятель, – ответил сэр Фрэнсис.
– Да, видно. Вы похожи. – Джейн показалось, что раненый даже пытается улыбнуться. – Отошлите вы её отсюда. Вы офицер… Вы… можете… – Он явно начинал задыхаться. – Детям… нечего делать в аду.
Санитары двинулись дальше. Джейн подскочила к носилкам («Мы не боимся крови, сколько повторять, мы не боимся крови!»), спросила:
– Мистер, как зовут вас, какой ваш адрес?
– Томас Николсон… Ливерпуль, Портовая, 5.
И шёпотом добавил:
– Постойте несколько секунд. Просто постойте… пока меня уносят.
На обратном пути почти не говорили, потому что торопились. Джейн подумала, что военный лагерь не постоялый двор, где могут долго ждать возвращения. Она даже на миг обиделась на себя: столько ждала встречи с отцом, и в этот же день боится не увидеть замечательных, но все же посторонних людей. Поэтому Джейн не раз удерживала себя, чтобы не пуститься бегом и не потащить отца за руку.
Когда, свернув на очередную палаточную улицу, она разглядела вдали знакомую повозку, поняла, что действительно боялась – боялась не встретить больше Катерину Михайловну, Данилыча и, конечно же, Сашу.
Джейн подошла к возку. Возле него переминался Данилыч, уже не изображавший дряхлого старца. Внутри возка сидела Катерина Михайловна, а неподалёку, возле лошади, стоял драгунский корнет в такой же форме, как и капитан Гордон.
Саши не было ни внутри, ни снаружи.
– Вы вовремя, – сказала Катерина Михайловна с грустной улыбкой, – мистер Макферсон согласился подождать ещё пять минут. – Сэр Фрэнсис Летфорд, если я правильно поняла?
– К вашим услугам, мадам, – сказал папа. – А вы, очевидно, и есть Katarina Mihalovna? Спасибо вам, – сказал он уже по-французски, – за то, что моя дочь благополучно проехала по России.
Катерина Михайловна чуть не взмахнула рукой.
– Спасибо, сэр, но благодарите Александра. Он встретил Джейн, он стал для неё проводником в пути, он защищал её, а сегодня утром настоял, чтобы мы ехали в сторону британского лагеря. Сэр, примите участие в его судьбе!
– Что с Сашей? – чуть не крикнула Джейн.
Ей было не просто страшно и тревожно, ей было больно, будто зажали палец дверью. Он был здесь, совсем недавно. Как можно взять и куда-то увести человека, которого ты хочешь видеть?!
– Джейн, дай договорить с твоим отцом. Пожалуйста, отойди на пять шагов. Я очень прошу. Спасибо. Сэр, – продолжила она уже тише, – ещё я должна сказать вам несколько очень важных вещей. Наверное, то, что у вас смелая и добрая дочь, вам говорили не раз, но повторить не вредно. Теперь более важное. Сэр, наверное, Джейн уже рассказала вам о причинах своего побега. Дальше с этим разбираться вам, но пока вы не разобрались, запомните моё мнение. Мне очень часто приходилось иметь дело с сиротами, обиженными опекунами. Так вот, сэр Фрэнсис, среди немногих моих умений, в которых я уверена, есть умение отличать правду от лжи. Сэр, я не сомневаюсь, что Джейн говорит правду, какой бы странной она вам ни казалась.
Голос Катерины Михайловны был настойчивым и убеждённым. Папа улыбнулся, казалось, он больше благодарил за мнение о своей дочери, чем соглашался, что пожилая русская леди во всем права.
– Мадам, – ответил он, – мне ещё предстоит многое выяснить, но я сделал для себя хотя бы один вывод – Джейн никогда не окажется под властью этих людей.
– Хорошо, – кивнула Катерина Михайловна. – Джейн, подойди. Я должна сказать про Сашу. Он объявлен военнопленным и переведён в военную тюрьму или то, что здесь её заменяет. Джейн, дело повернулось так, что я сама предложила Саше настаивать на том, что он считает себя волонтёром русской армии. Дело в том, что он оказался на территории боевых действий с оружием в руках, не в военном мундире. Это может привести к таким серьёзным последствиям, что ему лучше самому стремиться стать именно военнопленным.
