Неуловимая коллекция - Гусев Валерий Борисович (книги полностью TXT) 📗
Глава XI
ВОТ ЭТО ДА!
Итак, каникулы стремительно приближались к концу, а наше следствие по делу о краже оружия окончательно зашло в тупик.
Утром мы позвонили домой и спросили маму:
– Как там папа? Остыл?
– Думаю, можете возвращаться, – сказала мама. – Но он обещал вас выпороть.
– Когда?
– Он не сказал точно. Думаю, при встрече. Чего ты молчишь?
– Думаю, – ответил я.
– Раньше надо было думать, – отозвалась мама. – Ладно уж, возвращайтесь. Я вас прикрою.
Мы разбудили бабушку, поблагодарили ее за гостеприимство, забрали лыжи и пошли на станцию. По дороге Алешка задумчиво проговорил:
– Что-то мы с тобой упустили.
– Что?
– Не знаю. Но что-то потерялось в самом начале.
– Вспоминай.
Он достал из кармана плитку шоколада, освободил ее от обертки и фольги, разломил на три части. Одну мне, другую себе... А третью?
– Папе подарим.
– Не поможет, – вздохнул я. – Он взяток не берет.
Грустные и задумчивые, мы добрели до станции и остановились у табло с расписанием.
– Мальки! – раздался за спиной шепот. – Ходи сюда!
Мы обернулись – никого. То есть люди на платформе были, но никто к нам не обращался.
– Сюда, сюда, – послышалось снова, и из-за табачной палатки замахала чья-то рука.
Мы подошли – настороженно, готовые в любую секунду бросить лыжи и дать деру.
Это был Гоша. Он прятался.
– Мальки, – зашептал он трагически, – батю вашего менты повязали.
– Фиг с ним, – беспечно отозвался Алешка, позабыв о конспирации.
Но Гоша не обратил внимания на его реакцию. Он был в шоке.
– Сам видел, в натуре. Токо подвез, они и навалились. Я-то оторвался, а его так под гипнозом и увезли. – И с сочувствием посмотрел на нас. – Кто-то его ментам сдал.
– С чего ты взял? – с невольным испугом спросил я.
– У меня на ментов нюх. Даже на переодетых. Я их за сто километров чую. – Гоша говорил и все время вертел головой. Наверное, переодетых ментов в толпе высматривал. – Видал я в поселке одного подозрительного. Все бродил, высматривал, выспрашивал... И к вам на дачу заходил.
– Да мало ли кто к нам заходил, – «подогрел» я Гошу – что-то меня в его словах заинтересовало.
– Не, в натуре, вылитый мент переодетый. Пальтишко такое на нем неказистое. И главное – авоська с пустыми бутылками. Для отвода глаз.
Слышал бы его сейчас наш папочка. Надо будет у него спросить: он, когда на задании, авоську с бутылками таскает для маскировки?
– А может, он просто бутылки по домам собирает? – предположил Алешка.
– Мент? – обалдел Гоша. – Бутылки? Ты что гонишь, в натуре?
Совсем он нас запутал своей логикой. Но что-то в его словах есть. Только я никак не мог понять – что именно? Сидит что-то в памяти, как маленькая заноза – и не разглядишь ее, и не выдернешь.
Подошла наша электричка. Она была почти пустая, и нам удалось сесть у окошка. Что-то прохрипел динамик, зашипели то ли двери, то ли отпускаемые тормоза, и мы прильнули к стеклу. Электричка тронулась.
Гоша помахал нам и, все так же озираясь, побрел по платформе. У следующего табачного киоска его остановили два патрульных милиционера, что-то сказали, и дальше они пошли уже втроем. Как три неразлучных друга: Гоша – в центре, а непереодетая милиция – по бокам. Не учуял ее Гоша за сто километров.
– И чего они все воруют и воруют?.. – с недоумением спросил меня Алешка. – Жили бы спокойно.
Что тут ответишь?
– Они по натуре такие. Типа того.
– Елка сыпаться начала, – сказала мама, отворив нам дверь. – Мне уже пылесосить иголки надоело. Мойте руки, ужинайте и разбирайте елку.
Руки мыть мы не стали, а поужинали с удовольствием, надеясь, что про елку, глядя на наш аппетит, мама забудет. Но она не забыла, опять напомнила.
Мы заныли. И ныли до тех пор, пока мама не напомнила нам кое о чем:
– Забыли, что вам отец обещал? Не знаю, за что, но уверена – за дело.
Деваться некуда. Маму, мы знали по опыту, лучше иметь союзником, чем противником.
Я слазил на антресоли, достал коробку для игрушек, и мы стали разбирать елку. Я снимал украшения, а Лешка укладывал их в коробку.
Не люблю я это занятие. Оно грустное и какое-то нехорошее. Срубили елочку, привезли из родного леса в город, нарядили и украсили. Столько радости она принесла в дом. А мы ее за это выбрасываем на помойку, навсегда. Что-то в этом есть очень неправильное.
К тому же разбор елки означает конец каникул. Конец длинного, самого сказочного праздника. Никакой Женский день с ним не сравнится. Разве что день рождения. Но в день рождения ты один получаешь подарки, и как-то неловко перед остальными. А в Новый год подарки получают все. И все им радуются. А от этого и самому веселей.
Наконец мы сняли все игрушки, дождь, мишуру и бусы и отправили коробку на антресоли до следующего Нового года. Теперь предстояло самое неприятное – вынести елку во двор. Но тут мама нас выручила.
– Папа вынесет, – сказала она, – когда приедет. Поздно уже. Я вас и так все каникулы почти не видела. Соскучилась. – И доказала это очень просто: – Берите пылесос и начинайте уборку, вся квартира в иголках.
Ничего себе – соскучилась.
– Я пылесос достаю, – поспешил Алешка, – а ты пылесосишь.
Но тут пришел папа.
– Отроки дома? – спросил он с порога.
– Дома, – ответила мама. И немного солгала: – Посуду помыли, елку разобрали, пылесосить сейчас будут.
– Это не поможет, – заметил папа, переобуваясь. – Даже если они за хлебом сходили.
Он вошел в комнату и грозно вопросил:
– Ну?
– Здравствуйте, папенька, – учтиво произнес Алешка фразу из какого-то сериала о старинной жизни. – Как почивали?
– Он издевается? – Папа повернулся к маме. – Он что, намекает, что я на работе сплю, да?
– Не выдумывай, – сказала мама. – Лучше елку вынеси.
– А раньше ты не могла сказать? Когда я еще не разделся и не переобулся?
Мама ловко переключила его гнев на себя.
– А что это ты так со мной разговариваешь? – Она сделала вид, что обиделась. – Когда ты за мной ухаживал и уговаривал стать твоей женой...
Алешка включил пылесос – дальше слушать не было смысла. Мы этот мамин монолог наизусть знаем. Вплоть до бухгалтера и моряка дальнего плавания. И папа тоже. Поэтому он быстренько вытащил елку в прихожую, быстренько оделся и быстренько хлопнул дверью. Мама подмигнула нам и улыбнулась:
– За это будете всю неделю мыть посуду. И всю четверть носить из школы одни пятерки.
– Обязательно, – переорал я пылесос.
– Непременно, – постарался и Алешка.
Все это мы тоже не раз слыхали и научились с этим бороться.
Мы кое-как пропылесосили квартиру, даже вынесли к мусоропроводу ведро, но папа, когда вернулся с помойки, все равно пригласил нас в кабинет. Мама сделала было попытку принять участие в «разборке», но папа со словами: «Будешь подслушивать – и тебе достанется», – закрыл перед ней дверь.
– Рассказывайте, – строго сказал он, когда мы уселись на тахте.
Мы начали в два голоса нести всякую чушь, но папа умел допрашивать – на работе научился. И волей-неволей мы рассказали ему почти все. Не сказали, конечно, что побирались в вагоне, что катались на фролякинской машине, что украли у Карабаса собакинский пистолет, что похитили Карабаса и подвергли его «жестоким пыткам».
– Так... – сказал папа, выбираясь из кресла. – Если вы, паршивцы, еще хоть раз сунете свои любопытные носы не в свое дело, я посажу вас под домашний арест...
– В шкаф? – уточнил Алешка.
– В холодильник, – отрезал папа.
– Но мы же тебе помогали, – напомнил я.
– Помогали? – возмутился папа. – Да вы мне чуть операцию не сорвали. Думаете, мы не знали про это оружие? Прекрасно знали. Карабас приготовил его к продаже, и мы планировали задержать не только его самого, но и покупателя, а вы его спугнули.
– Ушел? – спросил глубоко огорченный Алешка.
