Блин – охотник за ворами - Некрасов Евгений Львович (серия книг .txt) 📗
Ее пальцы опять забегали по кнопкам. Этот номер Блинков-младший прекрасно знал: он отличался от маминого только на последнюю цифру. Она звонила своему сослуживцу майору Василенко.
– Андрей Васильевич, что там происходит в музее? Почему никого нет?
Блинков-младший слышал бубнивший в трубке голос майора, но слов не различал.
– Совсем обнаглел! – заметила в ответ мама. – Но его хоть задержали?
Василенко ответил одним словом, слишком длинным для «да» или «нет». «Преследуют»? «Скрылся»?
– А почему мне не сообщили? – спросила мама. Голос у нее был злой.
Майор что-то горячо забубнил в ответ.
– Ну, спасибо, а то я сама не знала, когда мне служить, а когда спать ложиться! – саркастическим тоном поблагодарила его мама. – Андрей Васильевич, это кто же так заботится о моем здоровье, ты или полковник?
Василенко опять забубнил, но мама не стала его слушать.
– Я выезжаю! – отрезала она и швырнула трубку.
– Что случилось? – спросил Блинков-младший.
Мама не стала скрытничать. Видимо, не считала служебной тайной то, что сказал ей майор.
– В музее был посторонний, – сообщила она. – Пришел, наткнулся на милиционера в форме и ушел… Иди к себе, Митек, я переоденусь. Потом проводишь меня до метро и по дороге расскажешь, что не успел.
Дожидаясь маму, Блинков-младший обдумывал происшествие в музее. Конечно, у него было маловато информации, чтобы построить полноценную версию. Но все же из десятка сказанных мамой слов можно было вытянуть многое.
Ясно, что «посторонний», или, точнее, подозреваемый, – это не экскурсант, которых в музее побывали сотни за день. Он потому и подозреваемый, что оказался в неположенное время в неположенном месте. Вошел через служебный вход (значит, имел ключ?!) и нос к носу столкнулся с милиционером! Тот, должно быть, принял незнакомца за оперативника в штатском. Потом растяпа милиционер спохватился, но было поздно – подозреваемый ушел.
Зачем он приходил?
Неужели вор настолько обнаглел, что вернулся за второй партией картин? В это Блинкову-младшему как-то не очень верилось. Он допускал две возможности.
Первая – подозреваемый был мельчайшим воришкой «на удачу». Такие ходят по подъездам, пробуют двери квартир и, если открыто, цапают все, что плохо лежит: пальто с вешалки, сумку из прихожей…
Мог кто-нибудь из оперативников не запереть дверь служебного входа? Да запросто. В музее работают оперы-«важняки», старшие офицеры – цвет российского сыска. Они, конечно же, справедливо считают, что преступник, если ему не надоела свобода, должен обходить их за версту. Вот и не заперли дверь. А ни о чем не подозревающий воришка сунулся, наткнулся на милиционера и удрал.
Тот, кого Блинков-младший называл про себя Монтером, не стал бы надеяться на слепую удачу. Ведь он имеет информатора среди музейщиков. Он должен знать, что в музее допоздна работают сотрудники спецслужб.
На этом строилось второе предположение Блинкова-младшего. Подозреваемый, которого спугнул милиционер, – все-таки Монтер. Он отлично знал, что идет прямо в руки оперативникам. Но все же шел! Само собой, не за другими картинами. Ведь понимал же он, что если попадется, то не получит и тех картин, которые уже успел украсть. Но в таком случае зачем он так невероятно рисковал?!
– Митек, я готова! – крикнула из-за двери мама.
Блинков-младший вышел в прихожую. Мама была одета в штатский деловой костюм, который она сама называла то спецовкой, то кителем, потому что ходила в нем на службу. К ее обычной сумочке с пистолетом прибавился непрозрачный полиэтиленовый пакет. По очертаниям Блинков-младший угадал в нем дверную ручку.
– Мам, а окурок ты не забыла? – спросил он, выходя за ней из квартиры.
– Не забыла… Единственный сын, ты разве не знаешь, что изъятие вещдоков оформляется документами? Представь, мы задержим преступника, и окурок будет важной косвенной уликой…
– Почему косвенной? – удивился Блинков-младший, хотя прекрасно знал почему. Он просто уходил от неприятного разговора.
– А потому что генетическую экспертизу слюны у нас не проводят. Я не уверена, что это вообще возможно. Другое дело – кусочек ногтя или волос. А по слюне эксперты тебе скажут, какая у человека группа крови, и только.
Они вышли на улицу. До метро было десять минут пешком по парку или семь – по задворкам, где ряды гаражей чередовались с помойками. Мама свернула на задворки, хотя терпеть не могла там ходить. Блинков-младший подумал, что выгаданные три минуты сейчас ничего не решают, и, выходит, мама просто нервничает.
– Но, например, у тебя и у меня одна группа – вторая, – продолжала мама. – Экспертиза бы написала, что данный окурок мог оставить Д. О. Блинков. А мог и не он, а любой из десятков миллионов людей, имеющих вторую группу крови. Она самая распространенная… – Вдруг мама умолкла и с подозрением покосилась на единственного сына. Ее глаза сузились, как будто глядели в прицел. – Митек, по-моему, я тебе это уже рассказывала.
– Рассказывала, – признал Блинков-младший. Да, задурить голову контрразведчику – трудная задача (хотя, между нами говоря, выполнимая). – И насчет того, что вещественные доказательства нельзя даже страгивать с места, ты рассказывала тоже. Но что мне было делать? А вдруг пришла бы уборщица и вымела этот окурок?
– Даже не знаю, хвалить тебя или ругать, – вздохнула мама. – У нас в контрразведке в таких случаях смотрят, чего у сотрудника больше – выговоров или благодарностей, – и добавляют то, чего не хватает.
– Добавь мне долларов пятьдесят на модем, – высказал свое мнение Блинков-младший. – Купим его пополам, и получится выговор с благодарностью.
– А выговор-то в чем заключается? – не поняла мама.
– В том, что второй «полтинник» ты не дашь, и мне придется заплатить свой, – объяснил Блинков-младший.
– Знаешь, единственный сын, чем отличается оптимист от пессимиста? Они видят полстакана воды, и пессимист говорит: «Стакан наполовину пуст», а оптимист – «Стакан наполовину полон!»… Я думала, ты жадина, а ты, выходит, просто пессимист. Хорошенькое наказание – полсотни долларов!
В конце концов мама придумала для единственного сына благодарность с ограниченным сроком действия:
– Модем попросим на месяц у Андрея Васильевича, он все равно в отпуск уезжает.
Блинков-младший повеселел. Месяц в Интернете все же лучше, чем ничего. И тут коварная контрразведчица нанесла ему сокрушительный удар!
– А заниматься расследованием я тебе запрещаю. Это не наказание, а восстановление порядка вещей. Контрразведчики контрразведывают, ученики учатся. Выучишься – милости просим к нам. Я еще успею тебя поднатаскать, пока на пенсию не выгонят.
Блинков-младший молчал. Обычно мама не имела ничего против его расследований. (Да и как запретить человеку наблюдать и думать?)
– Ты знаешь, я не сторонница запретов, – продолжала она. – Мне вовсе не хочется, чтобы ты втихаря от меня занимался своими делами. Сначала ты будешь скрывать правду, потом начнешь врать. А еще позже станешь гордиться тем, что ловко обманываешь эту старую курицу. Я все понимаю, единственный сын. Но именно в это дело тебе и, разумеется, Ире категорически нельзя соваться:
– Чем же оно такое особенное?! – пробурчал Блинков-младший.
– А тем, что шесть работ Ремизова из коллекции Шварца застрахованы на четыре миллиона долларов, – спокойно пояснила мама. – Считается, что это не предел, и на торгах с аукциона они уйдут дороже. Но только на Западе, потому что у нас Ремизов не очень известен. Значит, кто бы ни украл картины, за ним скорее всего стоят международные преступники. Мировая мафия, как любят писать некоторые газеты. И вот представь: с одной стороны, мировая мафия, а с другой – мой единственный сын… – Мама на ходу приобняла Блинкова-младшего за плечи и вздохнула: -… который полдня таскал в кармане окурок да еще и всем его показывал. Один этот окурок, если его действительно оставил преступник, мог стоить тебе жизни!
– Я его не показывал. Лейтенант сам… – начал Блинков-младший.
