Неуловимая коллекция - Гусев Валерий Борисович (книги полностью TXT) 📗
Поиски увенчались успехом. У задней стенки гаража мы увидели непримечательный на вид обломок доски. Он почему-то не был присыпан снегом. Значит, появился здесь совсем недавно. Логично?
Я поднял эту доску, перевернул и понял, что она может стать вещественным доказательством: на доске была средних размеров вдавлинка, запачканная машинным маслом. Алешка, похоже, раньше меня сообразил, что к чему. Он пошарил глазами по сугробу и показал на вмятину. Похоже, будто в сугроб с силой швырнули что-то тяжелое, и оно ушло в снежную глубь.
Я ткнул туда носком сапога и почувствовал что-то твердое. Когда мы его, это твердое, раскопали, оно оказалось обрезком водопроводной трубы длиной метра полтора.
– Эй! – позвал нас дядя Федор. – Чего вы там застряли? Подкоп ведете?
«Не подкоп, дядя Федор, – подумал я, – тут все проще».
Мы вышли из-за гаража и показали ему обломок доски. Дядя Федор взглянул на него, на вдавлину со следами масла и сразу же сказал:
– Пятка домкрата отпечаталась.
Тогда Алешка протянул ему железяку, извлеченную из сугроба.
Дядя Федор взял ее в руки, покачал увесисто и еще увереннее высказался:
– Вот теперь все ясно. Этой бы трубой да кому-нибудь по башке. – Подумал, поскреб под шапкой затылок и решил: – Пошли-ка проверим. Проведем этот... как его? Следственный эксперимент.
Следственный эксперимент удался. По закону Архимеда. Или Пифагора.
Дядя Федор подсунул железяку под заднюю стенку гаража, крякнул, приналег – и она, скрипя и похрустывая, приподнялась настолько, что я без труда вставил в образовавшуюся щель домкрат, а Лешка втиснул под его пятку тот самый обрезок доски.
– Давай! – скомандовал дядя Федор.
Он отошел на два шага в сторону и стал там, волнуясь так, будто руководил первым испытанием свечи Яблочкова.
Я завертел ручку домкрата, и задняя часть гаража начала послушно подниматься.
– Хорош! – остановил меня дядя Федор. – Вполне достаточно.
Да, вполне достаточно, чтобы вытащить в эту дыру чемодан и сверток. И вообще все, что подвернется под жадную руку.
Удовлетворенный экспериментом дядя Федор сдвинул на затылок свой малахай с ушами и почему-то задумался.
– Вы чего, дядь Федь? – спросил я. – Расстроились?
– Думаю, – ответил он не сразу. – Рассуждаю о правах человека.
Мы одновременно открыли рты и навострили уши. Какой-то неожиданный поворот намечался в сложившейся ситуации.
– У меня Степка из восьмой квартиры канистру масла занимал, – продолжил задумчиво дядя Федор. – Два года уже прошло, а все не отдает.
Алешка подмигнул мне и незаметно, как он думал, постучал себя пальцем по виску.
– Не, – сказал дядя Федор, уловив его жест или услыхав стук. – Не в этом дело. Канистра с маслом у него есть, я знаю. В его «ракушке» стоит. А сам Степка – в отъезде. Имею я право ее забрать? Как думаете?
Ах, вот при чем здесь права человека. Особенно такого, как дядя Федор.
– Ну, вообще-то... – неуверенно высказались мы. – При определенных условиях...
Дядя Федор этот жалкий лепет принял за одобрение и согласие.
– Пошли! – сказал он решительно. – Честно! Заберем масло! Имею право! Ведь не отдаст добром! Поможете?
Мама часто говорит, что дурные примеры заразительны. Теперь я с ней согласен. Из-за этой злосчастной коллекции какая-то цепочка воровства получается. И главное, в нее включаются и честные до этого люди. Мы, например, профессионально врать стали. А добряк дядя Федор готов кражу совершить.
– Сейчас мы с вами, – он вовсю размечтался, – подберемся к Степкиной «ракушке», приподнимем сзади ее и – раз!
Мы промолчали, глядя себе под ноги.
– И – раз! – напористо повторил дядя Федор, пытаясь заразить нас своим энтузиазмом и сделать соучастниками. – Поняли?
Мы еще ниже потупили очи и переступили с ноги на ногу.
– И – два! – подсказал дядя Федор, несколько обеспокоенный нашей вялой реакцией. – «Ракушку» поднимаем, масло изымаем. Здорово?
Я подумал – сколько мы уже наврали за это время... Но воровать не будем. Эту грань мы не перейдем. А Лешка, прочитав мои мысли, так сказал, использовав Гошину лексику:
– В натуре. Типа того. Блин.
Невнятно, но по существу. И дядя Федор его понял. По интонации, наверное.
– Вот так, да? – горько обиделся он. – Как что – помоги нам, Федя. А как не так, так ну его на фиг, да? – Он сдернул с головы шапку и ударил ее оземь.
Что слова, что действие – достаточно выразительные.
И тут нам стало совестно. Ведь верно: дядя Федор – бескорыстный человек. Всем помогает, даже когда его не просят. А мы... Словом, мы переглянулись и согласились. К тому же масло ведь ему Степан из восьмой квартиры должен. Два года уже.
На дворе меж тем сгустились сумерки. Ранние, зимние. Солнце упало за дальние дома, а в ближних зажглись окна. Там уже «добры люди» пили чай и включали телевизоры. И о проблемах криминала узнавали только с их экранов. Не то что мы, окунувшиеся в самую гущу преступных событий.
Дядя Федор поднял шапку, смахнул с нее снег и вернул на прежнее место. На голову то есть, а не на землю. Вроде как бы подал сигнал к действию.
Мы взяли трубу, доску, домкрат и перенесли эти воровские инструменты к соседней «ракушке» Но дядя Федор все еще таил обиду, она обжигала его доброе сердце.
– Совестливые больно, – ворчал он, устанавливая домкрат. – Как ихнюю машину с пустым баком гонять, так вот они, нарисовались. А как Федору помочь – так их нету.
Из-за этой обиды он задрал гараж Степана так, что чуть не перевернул его на спину. Теперь не то что канистру можно было вытащить, а и саму машину задним ходом выгнать на простор. Конечно, я немного преувеличил. От страха, наверное.
Дядя Федор стал на четвереньки и, как ящерица в норку, дрыгая ногами, шмыгнул в темное нутро гаража.
– Посветили бы, соучастники, – глухо проворчал он и задним ходом выбрался обратно, волоча за собой алюминиевую канистру.
– Вот она, родная, – довольно сказал дядя Федор. – Теперь в расчете. – И вдруг нахмурился: – А это что?
«Это что» оказалось зацепившейся за горлышко канистры веревкой. Она тянулась внутрь гаража и где-то там, наверное, кончалась. И где-то в другом месте мы ее уже видели.
Лешка толкнул меня в бок и, подмигнув, приложил палец к губам. Но я уже и без его сигналов вспомнил, где эту лохматую веревку видел. Ею был обмотан сверток с саблями. С теми самыми, которые всю жизнь, не отходя от мольберта, собирал Собакин. Которые украл у него Карабас по фамилии Толстой. Которые спер у него пьяница по фамилии Фролякин. У которого похитил их бандит Вадик. А у Вадика – кто?
Мне захотелось плюнуть изо всех сил, сесть на снег и тоскливо завыть в полный голос. Так мне это все надоело! Да пропади она пропадом, эта коллекция! Вместе со всеми этими жуликами. Воруют, воруют – и все им мало. Ненасытные! Когда же это кончится? Когда они наворуют столько, что скажут с облегчением: все, хватит?!
Никогда! Всегда будут люди, которым все время чего-нибудь мало. И всегда будут люди, которые будут бить их по жадным рукам. Вроде нашего папочки и его орлов-сыщиков. А мы что, хуже, что ли?
В Алешкиных усталых глазах я прочел те же мысли и торопливо сказал дяде Федору:
– Постойте, я сейчас ее отцеплю, – и скрылся в гараже.
Там было темно. Но не настолько, чтобы не увидеть: чемодан и сверток лежат себе за кормой Степанова «Москвича». На всякий случай я щелкнул замками и поднял крышку чемодана. Да, оружие было там и блестело в темноте так же, как в былые времена блестело, наверное, на поле битвы.
На душе стало светло и легко. Как после контрольной.
Я дал задний ход, выполз на волю и, ожидая взволнованного Алешкиного вопроса, стал отряхивать колени. Но вместо него услыхал за спиной жесткое и грубое:
– Стоять! Руки за голову!
Сказано было так, что мои руки сами подскочили к затылку.
– Ты дурак? – послышался звонкий и дрожащий от возмущения Алешкин голосок. – Мы же для вас стараемся.
