Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями) - Сиснев Виссарион Иванович (читать книги полностью .txt) 📗

— Недурно вы устроились, — похвалил папа. — Тишина, как на даче.

— Именно! — с энтузиазмом подхватил дядя Алёша. — Летом по утрам даже соловей в саду поёт. А ведь до центра всего двадцать минут на машине.

— Ну, насчёт соловья это ты уж загнул, — не поверил папа.

— Честное благородное! Так заливается, будто в Курске практиковался. И белки по деревьям прыгают, ёжик иногда забредёт.

— Просто джунгли, — засмеялся папа.

— Не джунгли, а Хэмпстэд. Это один из старых жилых пригородов. То есть когда-то был пригород, а теперь становится фешенебельным районом. Скоро нашему брату здесь жить будет не по карману. В северном Хэмпстэде уже не поселишься, там денежная публика концентрируется, а здесь пока ещё можно. Ну-с, прошу в наш сад.

Мама осталась с тётей Лизой в доме, а мы гуськом прошли по узенькому проходу между боковой стеной дома и забором и попали в садик размером с волейбольную площадку. С трёх сторон за забором виднелись такие же садики.

— В Хэмпстэде, — сказал дядя Алёша, — люди устраивались на жительство истинно по-английски — продуманно, основательно. Тут каждый квартал — это прямоугольник, заполненный внутри зеленью и опоясанный тоже зеленью. Видите — к каждому коттеджу такой же садик примыкает сзади. И понимаешь, что получается? Кварталов таких сотни, вместе составляется немалый зелёный массив. Значит, и воздух приличный, несмотря на все машины.

— А что сие должно означать? — указал папа на кусок садика, отгороженный от остального участка металлической сеткой.

— Сие означает, что моя лендлордша, миссис Мэй, особа весьма предприимчивая, хотя ей, я полагаю, стукнуло лет семьдесят пять. Раньше сад принадлежал всему дому, а она отрезала кусок для нижнего этажа и на этом основании увеличила квартплату так раза в полтора. Я с ней спорил, спорил и бросил.

— Взял бы да переехал куда-нибудь поблизости, ты же вольная птица.

— Поблизости! Поблизости, брат, всё принадлежит той же миссис Мэй. У неё домов двести в этой округе.

— Да ну?

— Факт. И потом, ты что думаешь, другие лендлорды лучше? К ней я уже привык, она крайне колоритная особа, я о ней когда-нибудь напишу. Миллионерша, но скупа до анекдота. Электрические пробки сама чинит, ей-богу. Придёт, снимет норковую шубу и возится. У них с покойным мужем прежде была целая трикотажная фабрика. Они от неё избавились и начали скупать доходные дома. Я её спрашиваю: «Миссис Мэй, почему вы фабрику-то продали?» Она отвечает: «Мистер Синэлникоу (так она меня величает), вы не представляете, сколько хлопот с фабричным производством. Профсоюзы, цеховые старосты, коллективные договора, забастовки, дорожание сырья — с ума можно от всего этого сойти». Понятно? Дома-то — капиталовложение надёжное, бастовать они не будут, а прибыль уже небось на пятую тысячу процентов перевалила.

Следующие часа полтора мы ездили на синем «ровере» по Хэмпстеду и везде видели ряды похожих домов, отороченные травой и кустами. Я наконец спросил о том, о чём все забывал спросить: что это за красные круглые тумбы установлены на углах улиц то тут, то там? Оказалось, что это у англичан такие почтовые ящики в мой рост и весом, наверное, тяжелее дяди Алёши и папы вместе взятых — эти круглые тумбы отливают из чугуна, чтобы их ни вскрыть, ни утащить нельзя было.

Красивых деревьев, сплошь покрытых лиловыми соцветиями, которые я впервые заметил по соседству с домом дяди Алёши, в Хэмпстэде было не сосчитать. И очень много разных оттенков. Кусты росли здесь не как у нас, а непроницаемой зелёной массой; во многих палисадниках их подстригали фигурно — где квадратом, где шаром, а в одном месте я даже видел «крокодила» и «моржа».

Потом дядя Алёша вспомнил, что обед, наверное, уже ждёт нас на столе, и мы поспешили обратно к маме и к тёте Лизе.

— О, ростбиф! — восхитился папа, когда тётя Лиза подала нарезанное тонкими ломтиками розовое мясо. — Насколько я разбираюсь, более английского во всей Англии ничего нет. Так или не так?

— Так и не так, — посмеиваясь, ответил дядя Алёша. — Согласно легенде — так. Ростбиф — тире Англия. Но ведь легенды про англичан, как и про других, создают не столько они сами, сколько туристы. В то время, когда создалась легенда про ростбиф, иностранцы сюда приезжали только весьма состоятельные. Приедут, поселятся в хорошем отеле, спросят блюдо получше, им и притащат ростбиф. Так оно и пошло: «Вы едете в Англию? Тогда очень рекомендую попробовать их ростбиф».

— Алексей, — сказала тётя Лиза, — ты своими байками подрываешь мою поварскую репутацию.

— Это не байки, а факт. Или почти факт. Потому что истинно английское блюдо это не ростбиф, а «бэнгерс», свиные сосиски, которые действительно едят и те, кто побогаче, и те, кто победнее, с самого детства. Когда их жарят, они издают стреляющий звук — бэнг! бэнг! — отсюда и название.

Взрослые проговорили, не выходя из-за стола, часа два. Потом тётя Лиза предложила пойти в кино или куда-нибудь ещё, остальные с радостью согласились и решили «забросить» меня домой. Я нисколько не расстроился, потому что мне с ними стало скучно, а так я мог весь вечер провести с Вовкой.

9. ВЕЛОСИПЕД КЛИФФОРДА ДЭЯ

Как-то утром я спустился вниз и увидел на крыльце незнакомого мальчишку с рыжеватыми вьющимися волосами почти до лопаток. Через плечо у него висела большая парусиновая сумка, набитая газетами. В утреннем воздухе витал запах свежей типографской краски.

— Хелло! — поздоровался незнакомец приветливо и бросил на крыльцо несколько толстых английских газет.

— Хелло! — ответно кивнул я, поняв, что передо мной маленький англичанин и я могу ещё раз попробовать свой английский. — Ты что делаешь — газеты разносишь?

— Да. По субботам и воскресеньям.

— Ты бедный?

— Почему ты так думаешь?

— Раз тебе работать приходится.

— Я собираю деньги на велосипед.

— Разве папа не может тебе купить?

— Может. Но разве не приятнее иметь велосипед, который ты сам себе заработал?

— Наверное… — неуверенно согласился я. — Только все равно у нас газеты взрослые доставляют. Тяжело же.

— Ничего. Когда тяжело, я мамину коляску для покупок беру.

— Значит, родители тебе разрешают?

Он посмотрел непонимающе. Я подумал, что плохо построил английскую фразу, и повторил:

— Значит, родители разрешают тебе так рано по утрам ходить с газетами?

— У нас многие ребята так делают. Некоторые действительно должны помогать родителям, другие, как я, копят на что-нибудь. Мой отец говорит, что это очень полезно для нашего брата, когда мы на собственном опыте узнаем, как даются деньги. А ты здорово говоришь по-английски. Наверное, давно уже здесь? Странно, что я тебя раньше не видел, других-то ребят из вашего дома я знаю в лицо.

Услыхав, что я в Лондоне совсем недавно, а английский язык учил в московской школе, он ещё раз меня похвалил и добавил, что очень хотел бы побывать в Советском Союзе. Отец его тоже хочет, считает, что, пока не увидишь Россию собственными глазами, невозможно получить о ней правильное представление, а без такого представления невозможно правильно судить, что происходит в мире.

— Он кто, твой отец? — спросил я.

— Зубной врач. Но мне кажется, он стал зубным врачом потому, что его отец тоже им был и дедушка тоже. Больше всего его интересует история. У нас весь дом набит книгами по истории.

— Зачем же он стал зубным врачом, раз его на самом деле интересует история?

— Видишь ли, — терпеливо, как маленькому, растолковывал он, — дедушка хорошо зарабатывал, у него было много пациентов, и он передал их потом папе, который тоже теперь хорошо зарабатывает. А история дело ненадёжное, её по наследству не передашь.

— Значит, ты тоже станешь зубным врачом?

— Скорее всего. Папа делает на этом хорошие деньги.

— А ты хочешь?

— Вообще-то я бы, пожалуй, стал капитаном дальнего плавания, но ведь это тоже малонадёжное дело — то ли станешь, то ли нет.