Рыжее знамя упрямства (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги txt) 📗
— Ваша подруга Люка зовет меня во Дворец детского творчества, на какую-то роль. Как вы думаете, идти?
— Конечно! Это же я посоветовала!.. Ты опять говоришь мне “вы”! Сколько можно?
— Ой… Раз в… ты советуешь, я обязательно пойду. Мама говорит, что мне давно пора заняться чем-то серьезным.
На следующий день Люка в классе сообщила мне:
— Твой Морозкин Петруше понравился, Немного зажат, но в процессе репетиций это легко снять. Зато типаж самый тот!
Я сказала, что сама она “типаж”. Уже нахваталась профессиональных словечек. И чтобы не вздумали мучить там ребенка, ему всего восемь лет.
— Под Новый, к премьере, будет уже девять. А ты давай берись за пьесу! Обещала ведь! Петруша ждет.
— Лючка, лучше я приду к вам и расскажу, как все это представляю. А вы записывайте и решайте. На то вы там режиссеры-постановщики… Книжку используйте…
Так и договорились.
…Сейчас Лючка догнала меня и Стаканчика у “Гастронома”.
— Ты всегда копаешься, — сказала я, чтобы она не начала: “Опять ушли вдвоем, да? Ладно-ладно…”
Она многозначительно произнесла:
— Я не копалась, а беседовала с Синим Булем. Между прочим, о тебе…
— Надо же! — хмыкнула я. А Стаканчик (я заметила) покраснел.
— Да. Он ухватил меня за рукав и говорит сиплым голосом: “Минтаева, передай своей Лосихе, чтобы она сказала своему Стакану, что ему будут кранты. Я даже не буду связываться, другие сделают. А Лосихе я выдергаю ноги сам…” И сказал, конечно, из чего выдергает, хам такой.
Стаканчик вдруг сдавленно проговорил:
— Это я виноват…
— Почему? Он опять пристает? — напружинилась я.
— Они подошли утром, втроем. У раздевалки. Он руки за спиной держит, все ухмыляются. “Ты видел, — говорит, — как стаканы наружу выворачивают?” И достает какую-то штуку, вроде кастета. А может, мне с перепугу показалось, что кастет. Я и двинул… как ты учила… Да не сильно двинул, опять же с перепугу, наверно. А он согнулся, замычал, сел. А Вовочка и Хомяк не двинулись, рты открыли. Я постоял и ушел… Они больше не подходили… Вообще-то я понимаю, что это гадость…
— В чем гадость? — спросила я.
— Ну… в том, что надо владеть какими-то зверскими приемами, чтобы к тебе относились, как к человеку…
— Се ля ви… — отозвалась Лючка.
— Надеюсь, больше они и не подойдут, — сказала я.
— Они-то не подойдут, — интригующе сообщила Люка. — Но Буль пообещал: “Я Лосихе и Стакану сделаю встречу с Гришей Капелькой. В тихое время в тихом месте. Он им устроит дискотеку при свете бледной луны… Слышала про Гришу Капельку?”
— Как страшно, — сказала я. Хотя по правде и впрямь стало страшновато. — Что за Капелька? Хоть бы знать, от кого погибнешь…
— Не знаю… Я бояться не стала и говорю: “Глупенький Буль. А ты Пашку Капитанова знаешь?” Он заморгал, как сова на солнышке. “Чё, — говорит, — такое? Кто такой?” А я: “Вот и скажи спасибо, Буль, что не знаешь. Если встретитесь, будет поздно. Из синего станешь зелененьким и сделаешь буль-буль прямо в брюки, убежать не успеешь. И Капелька твой тоже…” Знаешь, Женька, он задумался…
— Ох, Лючка. Ты правда артистка.
— А кто такой Пашка Капитанов? — неловко спросил Стаканчик.
— Это Женькин друг, — сообщила Лючка декларативным тоном.
— Наш, — буркнула я.
— Ну да… Но с Евгенией они подвинуты на одном интересе. На кораблях. Сидят вечерами и отрешенно погружаются в мир чайных клиперов…
— Язык мой — враг мой…
— А что? Разве это секрет? — Лючка театрально распахнула подкрашенные ресницы.
— Я тоже интересовался парусами, — вдруг признался Стаканчик. — Этим летом пошел в клуб “Паруса надежды”, про него в Новостях” показывали. Нашивки у них с якорями, черные пилотки. На шлюпке под разрезным фоком ходят, здорово так. Пришел, записали сразу. И пилотку дали. Только нашивку сразу не дали, потому что сперва кандидат. Стали заниматься, морские узлы учить. Это легко, я многие и раньше знал. И кое-что про такелаж и рангоут… Сначала понравилось, потому что ребята там как дружный экипаж, никого не дразнят, помогают, если надо… Дисциплина, конечно, но в морском деле так и надо, наверно… Зато по вечерам песни под гитару, все вместе сидят так, плечом к плечу…
— А потом что-то не так? — догадалась я.
— Потом… неделя прошла, а на пристани ни разу не были. Шлюпок я не видел. Каждый день узлы, устав да маршировка с деревянными автоматами. Если кто ошибся или отвлекается — десяток отжиманий перед строем. Мне, правда, не пришлось, но как-то все одно и то же… Я одного старшеклассника, он “юнг-капитан” называется, спросил: когда же под паруса? Тот будто даже удивился: “Не знаешь разве, что сперва нужна внутренняя настройка личности? Воспитание характера”. Я говорю: “А под парусами разве нельзя?” А он: “Главная задача моряка — не паруса, а защита отечества. Не слыхал?” Я опять спрашиваю: “А от кого защита?” Он даже глаза вытаращил: “Ты на какой планете живешь? Не знаешь об угрозе? О террористах, которые захватывают заложников?” — “Знаю, — говорю, — но как против них с деревянными автоматами?” — “С деревянными, — говорит он, — это сначала, а потом с настоящими…” — “Ну, это потом… а сейчас-то что? Паруса-то когда? Ведь морской клуб…” — “Не морской, а морскойвоенно -патриотический…” — “А чтобы просто морской, так не бывает?” Этот юнг-капитан усмехнулся и говорит: “Спроси, кандидат, у инструктора…”
— Ну и спросил? — с опаской поинтересовалась я.
— Там есть такой, взрослый уже, зовут капитан-инструктор Каницкий. В фуражке, в кителе. Я подошел после строевой подготовки, говорю: “Простите, можно спросить?” А он в ответ: “Вы, кандидат, обращаетесь не по уставу. Следует так: “Товарищ капитан-инструктор, разрешите задать вопрос”. Я повернулся и пошел. А он вслед: “Остановись”. Я обернулся: “Что?” — “Ты хотел задать вопрос!” — “Я раздумал.” — “Нет уж говори, раз начал”. — “Не хочу”. И тогда он встал навытяжку и рубит, как команду перед строем: “За пререкание с инструктором — пятнадцать отжиманий! Приступай!” Ребята кругом стоят. Я говорю: “Еще чего…” А он: “Хочешь вылететь из клуба?” Я снял пилотку, положил на спортивное бревно и пошел… Вот и все.
Мы минуты две шли молча. Стаканчик вдруг поддал ногой сумку, которую нес у земли, на длинном ремне, сказал со вздохом:
— А песни у них хорошие. Особенно одна, старая: “Прощайте, Скалистые горы…”
Осенние дни
1
Наш географ Дмитрий Витальевич любил свою науку. И хотел, чтобы ее любили другие. Когда он рассказывал о могучих силах природы, голос его порой начинал звенеть, как у поэта, который читает свои заветные стихи… Был Дмитрий Витальевич еще не старый, лет тридцати, и случалось, что в нем проскальзывало что-то студенческое, как у молодого практиканта (или даже как у Ильи). Никогда ни на кого он не кричал, на лоботрясов не обижался. Только говорил, если шумели чересчур:
— Господа, кому не интересна география, сидите и размышляйте об иных высоких материях, только не мешайте. В конце концов для минимума знаний вам хватит и учебника…
Однажды он примерно так сказал и Булю:
— Дорогой Булыскин. Я не настаиваю, чтобы ты уделял мне свое благосклонное внимание. Только сиди спокойно, не дергай и не толкай соседей. Хочешь, я дам тебе книжку про шпионов? Бери пример с Дубова. Наука о материках и океанах вне сферы его интересов, но он не портит жизнь другим и мирно читает под партой детектив… Кстати, Дубов, не мучайся, положи его на парту. У меня нет привычки конфисковывать чужие книги. Даже такого сорта…
Конечно Буль ответил:
— А чё я…
— Булыскину не нужна книга, — сообщила Люка (она сидит рядом со мной). У него уже есть. “Курочка Ряба”.
— Да, — протянуло за язык и меня. — Больше не надо. Процесс чтения для Буля это как таскание мешков на мельнице. Два абзаца в учебнике — предел. И то раз в неделю.
— Ну, Лосиха, — обещающе выговорил Буль.
Тут вежливо вмешался с предпоследней парты Стаканчик:
