Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
— Луи, смотри — они заходят слева! — кричал Симка Мику.
— Мик, осторожно! Она хочет прыгнуть сверху! — пронзительно предупреждал Симку Мик.
В игре было не так, как в жизни. Африканским Миком был Симка, а настоящий Мик превратился в Луи. И события раскручивались не похоже на те, что в поэме Гумилева. Здесь Мик успел на выручку к Луи, и они храбро отбились от хищников. И больше не расставались. Луи понял наконец простую истину — дружба дороже всякого королевства, и если уж воевать, то за эту дружбу и за справедливость…
— Луи, держись! Я прикрою тебя с фланга!.. Ага, получили по мордам! — И Симка-Мик перебрасывал из ладони в ладонь боевой топор.
Топоры были как у самых диких африканцев — из осколков гранита и бамбуковых рукояток. Рукоятки смастерили из обрезков лыжных палок. Острые камни нашли среди щебенки, которой рабочие заваливали ямы на улице Шверника. Вставили гранитные лезвия в расщепленный бамбук и перевязали крест-накрест мочальными жгутами…
Когда отправлялись на войну в овражные заросли, Симка обматывал себя снятой майкой, как набедренной повязкой. Мик набрасывал поверх белых лямок матросский воротник. Этот воротник по просьбе Симки раздобыл (специально для Мика-Луи) дядя Миша. Купил его в лавке речфлота (посторонним там форменный товар не продавали). В парусиновых штанах и синем воротнике Мик чувствовал себя настоящим сыном французского консула, сбежавшим в джунгли.
Мик сам захотел быть не Миком, а Луи. Откровенно заявил, что такой характер ему подходит больше, а до настоящего героического Мика ему далеко.
Симка для виду поспорил, но понимал, что друг его прав.
Каждому хочется, чтобы друг был без страха и упрека. Но на самом деле таких, видимо, нигде не бывает. И Мик был не такой. Порой доверчивый, добрый, ласковый даже и, случалось, храбрый (как в случае с Треножкиным и на пожаре), а иногда… Ну, прямо скажем, Симка чуть не стонал от досады.
Было в Мике что-то от лисенка — добродушного, но и хитроватого. Случалось, пообещает что-нибудь и не сделает, а потом изворачивается и плетет ерунду. Или договорятся они встретиться у Симки, а Мик забудет. Или того хуже — убежит на Камышинскую улицу, где каждый день играли в футбол мальчишки (те, что звали его Ржавым). И нет чтобы Симку позвать! Исчезнет на целый день, а потом:
— Ну, понимаешь, они пришли и просят: «У нас человека в команде не хватает, без тебя никак, ты же лучше всех бьешь левой ногой»… А к тебе я не успел…
Симка знал, что левой ногой Мик бьет по мячу, как больная курица, и только сопел от такого вранья и обиды.
Один раз Симка сказал Мику:
— Ты безответственный… — Это он вспомнил мамино слово, которое не раз слышал в свой адрес.
Мик стрельнул глазками, надул губы и нагнул голову.
— Да, я такой… Дай мне по шее.
Ну, как было злиться на него?
Несколько раз они ссорились почти по правде. И Симка сердито уходил со двора на Заовражной улице домой. Но оба знали, что ссора не навеки, а до утра. Утром или Симка бежал к Мику и вытаскивал его из гамака, или Мик прибегал к Симкиному дому и бросал мячом в стену между окнами — в доме раздавался гул, как в пустом корыте, по которому стукнули кулаком.
А один раз получилось, что Симка разозлился на Мика зря. Они собирались в кинотеатр «Победа» на фильм «Старик Хоттабыч», но Мик не пришел к назначенному часу. И вообще в тот день не пришел. И Симка, стиснув зубы, решил, что сам к Мику не пойдет. Наверно, тот опять «лупит левой ногой» по мячу на Камышинской. Ну и пусть!..
Симка держался до полудня, а потом помчался на Заовражную. Мик, будто так и надо, дрыхнул в гамаке, в тени между кленами. Симка в сердцах опрокинул засоню в траву. Мик сел среди одуванчиков и обалдело тер глаза. А Симку окликнула Алена.
Она сказала, что Мик не спал всю ночь, потому что у деда были приступы. Первый вчера вечером, а второй ночью. Он задыхался. Среди ночи пришлось вызывать «Скорую», а она приползла только через два часа. Медленней, чем пожарная команда. Деда хотели забрать в больницу, но он отказался, даже подписал какую-то бумагу. После укола ему полегчало, и он уснул. Но только под утро. Тогда уснул и Мик.
Симка сел рядом с Миком на землю.
— Мик… я ведь не знал…
— Ага. Я не смог прийти и сказать, — простодушно отозвался Мик.
— Ты это… — Надо было попросить: «Ты не злись на меня, на дурака. Если хочешь, стукни меня по глупой башке…» Но слова застревали, и Симка лишь дышал так, словно неосторожно раскусил вынутую из кипящей воды картофелину.
А Мик сказал:
— Жалко, что вчера я не успел сделать рисунок…
Мик ухитрялся делать по картинке в день. Рисовал африканскую сказку. Когда он со стыдливым пыхтеньем показал Симке первый рисунок, тот вначале захлопал глазами. Пятна какие-то — черные, зеленые, красные. Мик виновато молчал: значит, мол, ничего не получилось, да? Симка моргнул еще раз, и… пятна вдруг превратились в черного африканского Мика.
Тот был нарисован быстрыми мазками. Эти мазки словно шевельнулись и сложились в фигурку тощего абиссинского мальчишки. Ребристое черное тело, грустное лицо с толстыми красными губами, ожерелье из крупных звериных зубов, серьги-кольца, мочала на поясе и на ногах… А вокруг — переплетение листьев, лиан, корней, гигантских вьюнков.
Симка вдруг вспомнил чешский фильм про стекло, когда из беспорядочных узоров выстраивались сказочные картины.
— …Непохоже, да? — понуро выговорил Мик.
— Во как похоже! — Симка вскинул большой палец. — Мик, ты неужели правда нигде не учился?
— Не учился я. Просто мне дарили краски, а я малевал на листах. С самого-самого детства…
— Мик!
— Что? — сказал он робко.
— Ты это… малюй дальше!
С той поры Мик почти каждый день показывал Симке новую картинку. Это получалось будто листки цветного календаря. День — рисунок, рисунок — день… Рисунки были замечательные. Так, по крайней мере, казалось Симке. Они были те самые. Как сама сказка.
Был Дух Лесов — на пылающем оранжевым и лимонным пламенем слоне, а сам похожий на взвихренную тучу с сердитыми человечьими глазами.
Был Ато-Гано после боя с отцом Мика. В боевом уборе и ожерельях, с грозным лицом, с зазубренным копьем, с черным мальчонкой под мышкой, который отчаянно дергал ногами.
Был Луи. Несколько взмахов бледно-бежевой кисточки — не поддавшиеся загару ноги, руки и шея. Три светло-желтых мазка — разлетевшиеся волосы. Две синие капли — бесстрашные глаза. Луи смеялся, протягивая ладони рабу-негритенку…
И еще Луи — в последней отчаянной схватке с хищниками. Уже израненный, но все равно гордый…
И Мик в мертвом царстве, где он безуспешно искал душу Луи. И громадный зверь с кошачьей мордой и рогами, который сопровождал Мика. На первый взгляд зверь казался страшным, однако морда у него была не столько хищная, сколько грустная…
И много чего еще было. Старый мудрый павиан, утес обезьяньего царства, лунные джунгли и гиена с горящими глазами, охотник за слоновой костью Дуглас, принцесса, которую встретили однажды Мик и Луи…
Симка, глядя на рисунки, не раз думал, что за них Мику можно простить все его фокусы. А Который Всегда Рядом тут же вставлял замечания: «А кто ты такой, чтобы прощать или не прощать? Чем ты лучше его?»
В самом деле…
Поссорившись и помирившись, Симка-Мик и Мик-Луи опять устремлялись на овражные откосы. Заросли пахли крапивным и репейным соком, полынью, пыльцой безымянных сорняковых цветов. От нагретой кирпичной стенки несло духом старинных развалин. Струйки сухой глины со змеиным шуршанием сбегали по склонам среди густых стеблей. Наверно, все это было похоже на джунгли с затерянными в чаще храмами и шелестом удавов и кобр…
— Мик, смотри, там притаились незнакомые воины!
— Ничего, Антикот их распугает!
Антикот — это и был как раз таинственный зверь с кошачьей мордой и рогами. Он подружился с мальчишками. Имя ему придумал Мик (не африканский, а настоящий). Оно означало вовсе не «Тот, кто против котов», а «Кот-антилопа». Потому что рога были как у антилопы-гну…
