Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
— Пора… Ой, надо же еще помыть!
Они сварили картошку. Съели по несколько клубней, снимая с них тонкие кожурки и макая горячие картофелины в блюдце с маслом и луком и зажевывая посоленными горбушками. Потом завернули кастрюлю в старое Андрюшкино одеяльце, чтобы картошка была горячей, когда мама придет на обед.
— Симка, а пойдем сейчас… туда..
— Куда?
— К якорю. Достанем печать… Пусть получится, будто по правде нашли клад. Ну… чтобы все как раньше…
— Пойдем!.. Ой, Мик… А давай не сейчас…
— Давай когда хочешь… А почему не сейчас?
Симка опять скрутил в себе немалое смущенье.
— Давай, когда приедет Соня…
Мик мигал непонимающе.
— Ох ты… — виновато пробормотал Симка. — Я же ничего не рассказал… про вчерашнее…
И он торопливо поведал про грозу, про встречу с капитаном «Тортилы», про его племянницу Соню.
— Мик, помнишь, мы говорили… что, если бы она жила в Турени… могла бы быть с нами… Ты ведь помнишь?
Мик, он был… ну, если не самый лучший из людей, то уж точно самый лучший из всех на свете Миков.
— Помню, конечно!
Соню встретили на вокзале втроем: Вадим Вадимыч, Симка и Мик.
Соня не удивилась. Она смотрела так, словно уехала два дня назад и обещала вернуться и знала, что ее встретят вместе с дядюшкой эти двое мальчишек.
Симка сразу перестал стесняться.
— Соня, это Мик.
Она опять не удивилась.
— Здравствуй, Мик…
Потом пошла длинная-длинная неделя, про которую можно было бы написать отдельную книжку. Как сразу, с первого дня, их стало трое. Как Соня стремительно впитала в себя все сказки и тайны Симки и Мика. Как оказалось, что у Мика есть велосипед, только сильно поломанный и с продырявленными шинами (еще отцовский). Как Фатяня за день до своего отъезда «на картошку» починил это «транспортное средство» и они ухитрялись ездить втроем — один вертел педали, другой ехал на раме, третий на багажнике (только пришлось снять седло, с которого не дотягивались до педалей, и обмотать раму полотенцем). И как сперва ездили неуверенно, а вскоре научились носиться, будто на крыльях, хотя казалось бы, что втроем это невозможно. И как однажды загремели с мостика через канаву на Капитанской улице и Симка с Миком заработали немало шишек и ссадин, а Соня уцелела, потому что ехала сзади, на багажнике. И как она, мечтающая стать врачом, умело лечила мальчишек с помощью походной аптечки и скоро все на них зажило…
Еще можно было бы описать, как с дружным экипажем «Тортилы» съездили в лагерь «Юная республика» на закрытие третьей смены и совершили плавание по всей старице — туда и обратно. И как Симка и Мик устроили для Сони «открытие клада» — будто бы случайно наткнулись на тайник под якорем и отыскали печать. И как потом не выдержали, признались, что все было подстроено, а она не рассердилась и со смехом сказала, что «все равно интересно»…
В общем, написать можно было бы еще много всего. Но лето шестидесятого года кончается, а писать про осень автор не очень-то любит. Хотя, конечно, осенью бывает (и было!) тоже немало интересного.
Пора заканчивать эту повесть, которая незаметно превратилась по своим размерам в роман. Но надо рассказать еще об одном важном событии. Как будущий врач Софья Шестакова догадалась вылечить Станислава Львовича.
Хворь Микиного деда — это единственное, что омрачало последние дни теплого безоблачного августа. Станислав Львович кашлял и задыхался. Чуть не каждый день случались приступы…
Где-то совсем перед первым сентября Симка и Мик открыли тайник и посвятили Соню еще в один секрет — в историю старинной бутылки.
Соня долго разглядывала бутылку на свет, потом оглянулась.
— Миксы… — Она так звала их двоих, для краткости. — Миксы, я знаю… Жаль, что вы сами не догадались, давно еще…
— Что?! — сказали они разом.
— Надо, чтобы Станислав Львович глотнул воздуха из этой бутылки. Даже не глотнул, а вдохнул без остатка. Ведь это воздух его детства. А в детстве человек гораздо здоровее, чем потом…
Возможно, Соня рассуждала не так гладко, как написано здесь. Но Симке запомнилось именно так. Да и какая разница? Главное не слова, а суть.
Ни Мик, ни Симка ни на минуту не усомнились в Сониной правоте. Все было правильно! Ведь они сами дышали воздухом детства и почти не болели. То есть болели иногда, но не годами же!
Станислав Львович что-то писал, низко согнувшись за столом. Он часто писал так, если не кашлял. Мик однажды признался Симке, что дед пишет письма другу Женьке Монахову. Конечно, он не знает, куда их посылать, но составляет из этих писем что-то вроде книги. Про свою жизнь…
— Зачем пожаловали? — спросил Станислав Львович. Без досады, но и без радости, потому что ему помешали.
Мик без лишних слов изложил Сонин рецепт и протянул запечатанную старинным пятаком бутылку. Симка и Соня в это время робко топтались сзади.
Станислав Львович озадаченно, по-мальчишечьи, почесал гладкую седую прическу.
— Ну, вы фантазеры… Уэллсы и Александры Беляевы…
— Ага… то есть да, — Симкиным голосом сказал его внук. — А чего? Ты попробуй. Хуже все равно не будет. Вот, мы и трубочку нашли, чтобы удобнее воздух сосать…
Станислав Львович хмыкнул, показывая, что не для него, старика, такие ребячьи выдумки.
— Вы вот что… оставьте все это здесь и гуляйте. Я… подумаю.
Через час Мик, уже один, снова проник в комнату деда. Бутылка была распечатана и стояла на полу. Крошки сургуча и стеклянная трубка валялись на столе. Дед спал, отвернувшись к стене. Дышал он без хрипов.
Мик осторожно взял бутылку с половицы…
На улице Соня велела:
— Теперь едем на берег. — Она часто бывала такая: спокойная, но решительная.
И они поехали на своем велосипеде. На то место, где когда-то стояла беседка и где реалисты Стасик Краевский и Женя Монахов полвека назад дали друг другу клятву.
Симка, Мик и Соня никакой клятвы не давали. Просто Мик вынул из-под рубашки бутылку, а Соня достала из подвешенной под рамой сумки для инструментов комок почтового сургуча. Из кармана своих клетчатых мальчишечьих штанишек извлекла спичечный коробок.
— Миксы, а пробку вы сделали?
Симка покачал на ладони вытесанную из куска сосновой коры (того, что нашел в июне на берегу) пробку с широкой плоской головкой — специально под печать.
Они постояли рядом, посмотрели на заречные дали. Облака были похожи на те, что в прошлом году Симка видел над Моск-вой-рекой. Не тяжелые, предосенние, а летние бело-желтые груды. Под облаками пестрели крыши Заречной слободы и сверкали окна нового пятиэтажного квартала. А дальше зеленели луга, отражали солнце озёра и синел гребень дальнего леса. Кузнечики рассыпали по травам стеклянную дробь.
Мик помахал бутылкой над головой — чтобы в нее сквозь широкое горлышко вошел этот прибрежный воздух нынешнего ясного дня — 30 августа 1960 года. Потом они вставили пробку, сели на корточки и, зажигая спичку за спичкой, стали обливать горлышко с пробкой расплавленным сургучом. Конечно, не обошлось без происшествия — сургуч капнул Мику на ступню, между ремешками сандалии. Мик заверещал.
— Тихо. Сейчас обработаю, — сказала Соня.
— Сначала печать, — мужественно решил Мик.
Старинная печать парохода «Полюсъ» оттиснулась аккуратно и четко — до последней буковки. Еще бы! Ей ведь давным-давно не приходилось ощущать сладкий вкус горячего сургуча…
Потом они ехали по заросшей мелкими ромашками обочине. Симка вертел педали, Соня сидела перед ним на раме, а Мик трясся сзади, растопырив ноги с белой маркой пластыря на босой ступне (снятой сандалией он размахивал в воздухе).
Дома у Симки они спрятали бутылку и печать в тайник — до лучших времен. До каких, они пока не знали.
Мик озабоченно переступал синей пыльной сандалией и голой ступней. Вздыхал и хмурился.
— Болит? — Соня посмотрела на пластырь.
— Не болит… Я думаю: как там дед?
