Предпоследняя передряга - Сникет Лемони (книги онлайн полностью TXT) 📗
— Вы мне поможете открыть эту дверь, — сообщил он пленнице с гнусной усмешкой.
— Не стану делать ничего подобного! — ответила судья Штраус. — Бодлеры помогут мне оттащить вас обратно в вестибюль, и там свершится правосудие!
— В вестибюле не свершится никакого правосудия! И нигде не свершится! — зарычал Граф Олаф.
— Вы уверены? — спросила судья Штраус и сунула руку в большой карман. Бодлеры с надеждой затаили дыхание — но надежда покинула их, когда они увидели, что же судья там прятала.
— «Отвратительные и Лицемерные Аферисты-Финансисты», — прочитала судья, подняв всеобщую историю несправедливости Джерома Скволора. — Здесь достаточно улик, чтобы упрятать вас за решётку до конца дней!
— Судья Штраус, — сказала Вайолет, — ваши коллеги по Верховному Суду — союзники Графа Олафа. Эти негодяи ни под каким видом не упрячут Олафа за решётку!
— Не может быть! — ахнула судья Штраус. — Я же знаю их много лет! Я сообщала им обо всех коллизиях вашей жизни, и они всегда выражали крайний интерес!
— Ещё бы не выражали, дура вы набитая, — сказал Граф Олаф. — Они передавали все эти сведения мне, чтобы я мог поймать вас, сироты! Все это время вы мне помогали, сами об этом не зная! Ха!
Судья Штраус оперлась на узорчатую вазу, утирая слезы.
— Я снова подвела вас, Бодлеры, — сказала она. — Как бы ни старалась я вам помочь, я лишь навлекала на вас все новые опасности. Я думала, справедливость восторжествует, как только вы изложите свою историю Верховному Суду, но…
— Их история никого не интересует, — с язвительной усмешкой сказал Граф Олаф. — Даже если бы вы записали её всю до последней подробности, все эти ужасы никто и читать бы не стал. Я победил этих сирот — и всех тех, кто оказался настолько глуп или настолько благороден, что пытался мне помешать. В этом таится разгадка моей истории — или, как говорят французы, noblesse oblige.
— Denouement, — поправила его Солнышко. — Развязка.
Однако Олаф притворился, будто не слышит, и стал смотреть на замок.
— Этот недоумок-библиотекарь говорил, будто первая фраза — это медицинское описание состояния, в котором одновременно находятся все три младших Бодлера, — пробормотал он и повернулся к судье Штраус. — А ну говорите, что это, или приготовьтесь отведать гарпуна!
— Не дождётесь! — отчеканила судья Штраус. — Может быть, я и подвела этих детей, но Г. П. В. я не подведу! Чем бы вы мне ни грозили, сахарницы вам не видать!
— Я скажу вам первое словосочетание, — спокойно подал голос Клаус, и сестры уставились на него в ужасе. Судья Штраус поглядела на него в изумлении. Граф Олаф казался несколько озадаченным.
— Правда? — спросил он.
— Конечно, — сказал Клаус. — Все идёт именно так, как вы говорили, Граф Олаф. Благородные люди подвели нас — все до единого. И зачем нам тогда защищать сахарницу?
— Клаус! — воскликнули Вайолет и Солнышко, охваченные одним ужасом на двоих.
— Не надо! — воскликнула судья Штраус, которой пришлось переживать своё изумление в одиночку.
Граф Олаф снова принял несколько озадаченный вид, а затем пожал посыпанными перхотью плечами.
— Ладно, — сказал он. — И в каком таком состоянии находишься ты со своими сестрицами-сиротками?
— У нас аллергия на мятные карамельки, — ответил Клаус и быстро напечатал на замке: «А-Л-Л-Е-Р-Г-И-Я-Н-А-М-Я-Т-Н-Ы-Е-К-А-Р-А-М-Е-Л-Ь-К-И».
И тут же из недр механизма раздался приглушенный щелчок.
— Разогревается, — заметил Граф Олаф, радостно присвистнув. — Отойди, четырёхглазый! Второе словосочетание — это оружие, из-за которого я остался сиротой, так что это я и сам могу напечатать. «А-Т-Р-А-В»…
— Стойте! — закричал Клаус, не успел Олаф коснуться клавиш. — Это неправильно! Не бывает слов, которые так пишутся!
— Какая разница, как пишется? При чем здесь олафография? — взвился Граф Олаф.
— Очень большая! — возразил Клаус. — Скажите, из-за какого оружия вы остались сиротой, и я вам все сам напечатаю!
Граф Олаф улыбнулся Клаусу медленной улыбкой, от которой Бодлеры вздрогнули.
— Скажу, конечно, — произнёс он. — Отравленные дротики.
Клаус взглянул на сестёр и в угрюмом молчании напечатал: «О-Т-Р-А-В-Л-Е-Н-Н-Ы-Е-Д-Р-О-Т-И-К-И», отчего замок начал тихонько жужжать. Граф Олаф, сверкая глазами, смотрел на затрепетавшие провода, которые протянулись к краям двери, ведущей в прачечную.
— Работает, — заметил он и провёл языком по гнилым зубам. — Сахарница так близко, что у меня уже сладко во рту!
Клаус вытащил из кармана записную книжку и несколько минут внимательно её просматривал. Затем он повернулся к судье Штраус.
— Дайте мне, пожалуйста, эту книгу, — попросил он, показав на труд Джерома Скволора. — Третье словосочетание — это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта. Ричард Райт — американский романист реалистического направления, сочинения которого посвящены расовой дискриминации. Скорее всего во всеобщей истории несправедливости должны быть цитаты из его романов.
— Не будешь же ты читать всю эту томину! — испугался Граф Олаф. — Толпа нас найдёт, не успеешь ты дойти до конца первой главы!
— Посмотрю в указателе, — ответил Клаус, — как я делал в библиотеке Тёти Жозефины, когда мы расшифровали её записку и обнаружили её убежище.
— Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, — сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался исследовательскими способностями среднего Бодлера. А указатель, как вам, не сомневаюсь, известно, — это список всего, что содержится в книге, со ссылками на те места, где об этом можно прочитать.
— Райт Ричард, — прочитал Клаус. — Непостижимый вопрос в романе «Родной сын», страница пятьсот восемьдесят один.
— Значит, на пятьсот восемьдесят первой странице, — объяснил Граф Олаф, что было совершенно излишне, а это здесь означает «Не было нужно никому из находившихся в коридоре».
Клаус поспешно пролистал книгу до нужной страницы и быстро её просмотрел, поблёскивая глазами из-под очков.
— Нашёл, — сказал он вполголоса. — И правда, очень интересный вопрос.
— Интересный-шминтересный! — завопил Граф Олаф. — А ну печатай!
Клаус улыбнулся и забарабанил по клавишам. Его сестры подошли поближе, и каждая положила руку брату на плечо.
— А почему? — спросила Солнышко.
— Солнышко права, — кивнула Вайолет. — Почему ты решил пустить Графа Олафа в прачечную?
Средний Бодлер напечатал последнее слово — это было слово «Н-Е-Б-О-С-К-Р-Е-Б-Ы» — и посмотрел на сестёр.
— Так ведь сахарницы там нет, — сказал он и распахнул дверь.
— Чего? — заорал Олаф. — Как это нет? Есть!
— К сожалению, Олаф прав, — сказала судья Штраус. — Вы же слышали, что сказал Дьюи. Когда ворон подобьют из гарпунного ружья, они упадут на липучку для птиц и уронят сахарницу в трубу…
— Якобы, — хитро усмехнулся Клаус.
— Хватит городить чушь! — закричал Граф Олаф, потрясая гарпунным ружьём, и зашагал в прачечную. Однако почти сразу же стало ясно, что средний Бодлер говорил правду. Прачечная отеля «Развязка» была очень маленькая, и помещалось в ней всего лишь несколько стиральных и сушильных машин, груды грязного постельного белья и несколько пластмассовых бутылок, в которых, по всей видимости, хранилось некоторое количество крайне горючих химикалий, как и говорил Дьюи. В углу, под потолком, виднелась толстая металлическая труба, по которой пар из машин выходил наружу, но не было никаких признаков того, что сахарница попала в эту металлическую трубу и вывалилась на деревянный пол прачечной. Граф Олаф с хриплым яростным рёвом принялся открывать и тут же захлопывать дверцы стиральных и сушильных машин, а потом подхватил груду грязного постельного белья и раскидал её по полу.
— Где она? — прорычал он, и из свирепо перекошенного рта полетели брызги слюны. — Где сахарница?!
— Тайна, — ответил Клаус. — Тайна, которую Дьюи Денуман унёс в могилу.
Граф Олаф развернулся лицом к бодлеровским сиротам, которым никогда ещё не доводилось видеть его таким страшным. Никогда ещё не сверкали так ярко его глаза, и никогда ещё улыбка его не была такой извращённой — здесь это слово означает «Отмеченной столь сильной жаждой зла, что это казалось нездоровым». И при этом лицо его напоминало лицо Дьюи Денумана, когда он тонул, словно злоба негодяя причиняла ему самому ужасную боль.
