Куда ведет Нептун - Крутогоров Юрий Абрамович (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Звенела в его письмах еще одна струна — Таймыр! Какая в нем жила жажда разгадать эту загадку. И не пустое мальчишество им владело — нет, замысел был обдуман, серьезен, прям.
Каждому свое. Каждый свою дорогу выбирает.
В последнее время между Харитоном и Дмитрием пролегла легкая тень. Дмитрий считал, что они должны идти вместе, — вот возможность наиболее полно выразить себя, испытать себя. Они, кажется, впервые разошлись во мнениях. Ему интересна и дорога служба на Балтике. Что грешного в том, что он хочет здесь утвердить себя достойной офицера должностью!
Каждому свое, каждому свое…
Между тем в то самое время, когда наши путешественники, оставив Тобольск, углубились в самые дебри Сибири, в жизни Харитона произошли события чрезвычайные. Он попал в водоворот самых бурных конфликтов, связанных с внешней политикой державы.
Россия начала военные действия в Польше. Страсти разгорелись по поводу того, кому восседать на польском престоле. Политическая интрига напоминала своего рода запутанную шахматную партию: как и куда ходить королю. Возможно, это упрощенный взгляд на вещи, но что поделаешь… Порою и хитроумные узелки, завязываемые великими державами, расплетаются весьма просто, обнаруживая всю непритязательность, казалось бы, сложных дипломатических ухищрений. Словом, Франция желала возвести на трон тестя французского короля Людовика XV — Станислава Лещинского. Тут был прямой фамильный интерес. Россия настаивала на Августе III, сыне покойного монарха. Русские войска вступили в Варшаву, заставив Лещинского бежать из страны. Но тот делать этого не собирался и обосновался в Данциге. В ответ на этот, можно сказать, дерзкий королевский ход Россия к армии сухопутной привлекла флот военный. Флоту поручалось осадить Данциг, перекрыв Лещинскому все пути к отступлению. Но что же за осада без предварительной разведки: какова обстановка в гавани, суда каких стран в ней находятся?
Произвести морскую разведку поручили фрегату «Митау».
В мае 1734 года фрегат поднял вымпел и снялся с Котлинского рейда.
Ветер благоприятствовал плаванию.
Лаптев держал вахту.
Еще накануне Дефремери напомнил мичману, какой держать курс, каких противников опасаться. Во всем этом была одна странность: в ордере, то есть приказе командира эскадры, среди враждующих сторон не значилась Франция. Более того, предписывалось остерегаться любых действий, которые, говоря языком сегодняшним, могли бы спровоцировать войну с этой страной.
25 мая в шестом часу пополудни марсовые, о чем свидетельствует судовой журнал, «усмотрели со стеньгов пять кораблей под парусами на расстоянии две или три мили. Скоро признали, что это были французские суда. Легли на правый галс. Французы повторили курс, преуспевая в скорости. Корабли вскоре догнали „Митау“. Был поднят российский флаг и морской вымпел…».
Пришла шлюпка с нарочным. Французский офицер являл саму любезность; Дефремери приглашался посетить с визитом борт французского флагмана.
Еще раз прочитаем судовой журнал: «Посовещавшись с офицерами и полагаясь на резон, что войны России с Францией не объявлено, Дефремери отбыл на французский корабль».
Князь Вяземский, оставшийся за главного, был спокоен:
— Мы в водах свободных, ни в чем не замечены.
Вообще же во всей этой ситуации для русских моряков было что-то унизительное. Ордер нарушить было нельзя. Да если бы и нарушить? Фрегат «Митау» был совершенно беззащитен рядом со стопушечными французскими судами. Притянутый якорным канатом ко дну, он напоминал белокрылую птицу, пойманную в капкан.
Пришла ночь.
Дефремери не возвращался.
Решили ждать до утра, а там…
Несмотря на перевес со стороны «нейтральных» французов, русские моряки были полны самого боевого духа.
Но произошло то, чего никак не могли ожидать на «Митау».
Воспользовавшись кромешной мглой, шлюпки с французскими солдатами почти бесшумно приблизились к фрегату и взяли его на абордаж. Операция длилась не более десяти минут.
Силы были неравные.
Когда солдаты стремительно ворвались в каюту Харитона Лаптева, он схватил пистолет, выстрелил несколько раз. Три француза замертво свалились на пол. Тяжелый удар обрушился на голову мичмана. Сознание его отключилось.
Так вероломно был пленен фрегат «Митау». Его доставили в один из ближайших портов, весь экипаж вывезли на берег, заключив в каземат.
Через полтора месяца две державы договорились об обмене пленными. Час от часу не легче. Возвращенных офицеров, не дав им опамятоваться, тут же заключили в одиночные камеры Петропавловской крепости.
Приказано — учинить следствие.
Определена следственная комиссия во главе с контр-адмиралом Дмитриевым-Мамоновым.
Это был почтенных лет морской служака. Знал отменно устав, выше всего на свете чтил флотскую честь. И во имя утверждения ее не гнушался самых жестоких средств. Лютые наказания выносил. Вот образчики сохранившихся за его подписью приговоров: «повесить за ребро, дондеже не умрет», «уморить, закопав в землю», «казнить смертью отсечением головы». Рассказывают, что при исполнении приговора нередко сам присутствовал, покрикивая на палачей за непроворство.
Покрыть позором честь русского флага! Сдаться в плен!
Громы и молнии метал Дмитриев-Мамонов. Одно лишь презрение испытывал к трусливым, как он полагал, офицерам фрегата «Митау».
За время пленения и следствия Харитон поседел. Глаза ввалились, взгляд выражал полную обреченность.
С потемневшим лицом, в простой матросской робе стоял он перед членами следственной комиссии.
— Понимаете ли вы, Лаптев, степень своей вины?
— Виновным себя не считаю.
Голос контр-адмирала взорвался петардой:
— И это после того, как растоптал русский флаг?! Трус!
— Ваше превосходительство, смерти я не боялся. И не боюсь.
— А вот как за ребро-то подвесят?
Харитон спокойно ответил:
— Каждый исполняет свое дело. Палач свое.
— Он о деле заговорил! — с бешеным сарказмом воскликнул Дмитриев-Мамонов. — Дело офицера принять смерть в честном бою. Это для француза Дефремери ничего не значит русский флаг. Но ты — русский!
— Я решительно отвергаю обвинение Дефремери в небрежении службой и отступлении от присяги. Кровь француза ни при чем. Он честнейший человек!
— Себя защищай, а не француза.
— Ваше превосходительство, я не могу отделить себя от моего командира. И в защиту всех нас скажу одно: мы ничего худого не ждали. Французская корона, как говорилось в ордере, нейтральна. Она не значилась среди врагов. Мы не могли предполагать подобного вероломства. Когда же пришел час обороняться, было поздно.
— Так кто виноват? — взвился Дмитриев-Мамонов. — Начальник эскадры?
— То не могу знать. Я лишь мичман.
— И, слава богу, уже не будешь лейтенантом!
И опять комиссия долбила свое: то, что можно простить французу, непростительно для русского офицера.
И опять Харитон вступался за командира. Спокойно и решительно доказывал — жестоко и несправедливо подозревать Дефремери в изменнических целях, исходя только из того, что в жилах его течет французская кровь.
Харитона обвиняли в бесчестии, а он требовал торжества истины, и только истины.
Дмитриев-Мамонов понял: раскаяния от этого мичмана не добиться. Как спокоен, как уверен в себе. Он порочен уже тем, что в нем живет ложное чувство товарищества — и с кем, с изменником! Тогда ты сам дважды изменник.
Контр-адмирал костяшкой пальца постучал по кожаной обложке «Книги морских уставов».
— Вот где истина! По главе X, по артикулам 73 и 146 ваше подлое деяние карается казнью через смерть.
Харитон сказал:
— Ваше превосходительство, смерти, как уже говорил, не опасаюсь. Куда страшнее ложные обвинения в трусости и бесчестии.
