Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Свернутый вчетверо листок он бросил в ящик на втором этаже. На ящике была надпись: "Для жалоб, заявлений и предложений в школьный совет. Рассматриваются ежедневно". Да, не то что в прежние времена. Как говорится, демократия…
После урока Федя изложил историю Борису.
– Ай да Дим-Толь, – вздохнул Борис. – Вот они какие – "свои парни".
– Я ему всегда верил. Думал, правда он за ребят горой, – сказал Федя. И вспомнил: – А теперь как в песне: "Жгли предательством те, кому верили…"
– Ты только не перегорай, – попросил Борис.
– Больно надо! На совете я все равно докажу…
– Я тоже приду. Обязаны пустить, мы ведь вместе на эту пленку снимали!
Из школы пошли не домой, а к Оле. Борька сказал, что у нее сегодня четыре урока и она, наверно, уже дома.
– Надо же, наконец, договориться, как стыковать юго-западный лист со всей картой. Там такая каша…
– Каша… – рассеянно отозвался Федя.
– А еще… Слышь, Федь, что-то царапает меня. Почему Нилка вчера какой-то кислый был? Обратил внимание?
– Нет… не обратил. Ну, он, наверно, тоже сейчас прибежит! Узнаем…
Оля и правда оказалась дома. И сказала, что Нилка уже заходил.
– Совсем недавно. И опять ушел… Ох, он зареванный такой. Говорит, родители опять в Штаты засобирались.
Еще не легче! Сразу почти забылся скандал с Дим-Толем.
– А может, снова передумают? – беспомощно понадеялся Федя. И понимал: нет, не передумают.
Пока сидели, горевали, рассуждали про свалившуюся беду, опять появился Нилка. Насупленный и будто виноватый.
– Что, правда? – тихо опросил Борис.
– Это все мама… Говорит: "Вы с ума с'сошли! Все бумаги оформлены, это единственный с'случай в жизни…"
– А… папа? – осторожно спросила Оля.
– А он… он маму жалеет. И еще тут, как назло, музей с'согласился взять в свои фонды прадедушкину коллекцию. Мама говорит: "Теперь тебя даже эти с'стекляшки не держат…" Но папа все равно не хочет. А она: "Почему мы должны маяться в этой нищей и бестолковой с'стране?.."
"Потому что наша", – подумал Федя. Но промолчал. Нилке-то какой прок от этих слов.
Борис грустно заметил:
– А тебя, значит, и не спрашивают.
– Меня как раз спрашивают: "С кем ты будешь, если разъедемся?.."
"Знакомо", – подумал Федя.
Нилка сидел у стола. Он лег на стол головой и тихонько заплакал. Открыто так, не стесняясь. Его успокоили, как могли. И разошлись. Ох и тошно было…
На утро в школе Флора Вениаминовна сказала Феде:
– Зачем уж так сразу – на школьный совет? Завтра будет классный час, давай на нем и разберемся. Пригласим Дмитрия Анатольевича, Ольга Афанасьевна тоже собиралась зайти.
Федя пожал плечами. Теперь ему было почти все равно. Сверлило одно: "Нилка… Нилка… Неужели уедет?"
К концу уроков разболелась голова. Борис проводил его домой, а сам отправился к Оле. Оттуда они позвонили уже под вечер. Сказали, что Нилка сегодня не приходил, а к нему идти боязно: родители там небось выясняют отношения…
– Дядя Федор, а ты-то как?
Федя был так себе. Голова болеть не перестала, температура – тридцать семь и пять. Если бы не классный час, можно было бы завтра с полным правом не пойти в школу. Но ведь решат, чего доброго, что Кроев струсил.
"А может, с утра отлежусь. Завтра ведь со второй смены".
Такое дурацкое было в школе № 4 расписание: по субботам восьмые классы учились с двух часов. Причина тут была в тесноте, нехватке кабинетов и прочих неурядицах. Народ роптал. Директор Ольга Афанасьевна и учителя уговаривали: дело, мол, временное, только на первую четверть…
Утром и в самом деле стало полегче. В середине дня, правда, опять загудела голова, но Федя терпеливо отсидел четыре урока. Классный час был пятым.
Федя понимал, что при своем "вареном" состоянии да еще при беспокойных мыслях о Нилке едва ли он сегодня сумеет крепко воевать за справедливость. Но когда все расселись, когда появились Дим-Толь и Ольга Афанасьевна, Федя опять ощутил нервное возбуждение. Жгучесть недавней обиды.
А Бориса Хлорвиниловна не пустила: "Извини, голубчик, но у нас автономия и суверенитет, а ты из другого класса… Ну и что же, что друзья! Потом все узнаешь…"
Дим-Толь, усмехаясь, устроился на задней парте. Ольга Афанасьевна села у стола.
– Ну, начнем, – вздохнула Флора Вениаминовна. – Хотела я говорить про успеваемость, да сегодня не до того. Иди, Федя, сюда, рассказывай…
И Федя вышел к доске. И сбивчиво, но с накалом поведал, что случилось позавчера. Дим-Толь при этом смотрел в темное окно. С таким лицом, будто ему хочется насвистывать.
Флора Вениаминовна прочитала Федино заявление в совет.
– Ну, времена пошли, – бросил с места Дим-Толь. – Скоро первоклассники в ООН писать будут.
– Дмитрий Анатольевич, ну зачем вы так, – укорила Ольга Афанасьевна. – Мальчик действительно имеет право, если считает, что он обижен. Давайте разберемся…
– Да в чем разбираться-то? Я его разве обвинял? – Дим-Толь разгорячился не хуже восьмиклассника. – Я сказал "утащил пленку". В том смысле, что забрал с собой. А не украл… А он в коридоре берет меня за грудки и кричит: "Кайся при всех!" Я кто ему, мальчик, да?.. И я действительно не помню, разрешал ли я ему брать пленку. Помню, что он унес, но с позволения или, так сказать, по своей инициативе, не знаю… Да мне не жалко, списанная же!
– Да в том, что ли, дело, жалко вам или нет! – вскипел Федя. – Меня теперь вором называют! По вашей милости!
– Кроев, Кроев, – сказала Хлорвиниловна.
– А чего "Кроев"? Я… официально требую извинения!
– Ну-у… – Дим-Толь поднялся. – Если так официально, тогда я тоже… Докажи, что эту пленку я тебе подарил. Есть свидетели?
– Дмитрий Анатольевич… – с улыбкой произнесла Ольга Афанасьевна.
– Нет, я официально: есть свидетели, Кроев?
"А совесть? Есть она у вас?" – чуть не сказал Федя. Но понял, что вот-вот разревется от такого подлого приема. И тогда в классе раздалось:
– Я свидетель. – И встал Гуга.
Ну уж чего-чего, а такого не ждал никто!
– Ага, я свидетель, – в тишине подтвердил Гуга. – Вы, Дмитрий Анатольевич, разговаривали с Шитиком… с Кроевым то есть в кабинете, а я в это время отодвигал от дверей куль с алебастром. Ну и весь разговор слышал. Вы говорили: "Да забирай ее, все равно это мусор". Ну, в общем, такой был смысл… Официально подтверждаю…
Опять повисла тишина. Вопросительная. Чем же, мол, теперь это кончится?
Дим-Толь иронически развел руками:
– Ну, если так… мы живем вроде бы в государстве, которое борется за звание правового. Вынужден принести Кроеву свои извинения. А засим – честь, как говорится, имею… – Усмехаясь, он сделал поклон и зашагал из класса. Все молча смотрели ему вслед. А когда вышел, загалдели – дело кончено, можно по домам.
Хлорвиниловна пыталась было угомонить "неуправляемую массу":
– Подождите! Еще вопрос об итогах сентября… А впрочем, ну вас, убирайтесь… Кроев, ты доволен?
– Вполне, – буркнул Федя.
Бориса в коридоре не было. Не стал ждать, значит. К Оленьке небось рванул… Ну и правильно! Как там Нилка?
Федю догнал Гуга:
– Вот так, старик. Выручил я тебя?
– Выручил… Даже не ожидал. Сколько я должен? – И вспомнил, как в сентябре честно вручил Гуге пятерку за летнее избавление от шпаны. Вернее, четыре пятьдесят. Полтинник-то Гуга был должен с июня.
– Нисколько. За справедливость бьемся бескорыстно.
– А ты уверен, что тут справедливость? – усмехнулся Федя. – Ты же наугад… Не был ты у двери и разговора не слышал.
– Не слышал. Но я же точно знаю, что он был.
– Откуда?
– Ну, Шитик ты мой ненаглядный! Посмотри на себя. Разве ты похож на тех, кто ворует в школьных кабинетах учебное имущество?
Федя уловил у Гуги свои собственные интонации. Сказал с досадой:
– А сейчас по внешности не определишь.
