Кусатель ворон - Веркин Эдуард (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Страус, конечно же, этим не преминул воспользоваться – подпрыгнул и вцепился Пятахину ниже пояса.
Пятахин заверещал.
Прошка куснул его еще несколько раз. Пятахин взвыл и взобрался по сосне. Но дерево было слишком широким, и удержаться на нем долго не получилось, Пятахин продержался минуту и возобновил свое роковое сползание в страусиный зев.
Прошка укусил снова.
Это повторилось несколько раз. Сползание, вопли, укус, сползание, вопли, укус, с каждым разом Пятахин взбирался все ниже и висел меньше.
– Пятак, держись! – крикнул я. – Отличная быдлеска получается!
– Он меня убьет! – завопил Пятахин.
– Потерпи немного, – посоветовал я. – Отсюда очень хорошие кадры. Терпи, войдешь в топ просмотров!
Страус изловчился, снова неловко подпрыгнул и клюнул Пятахина в шею.
Пятахин застонал. Наверное, больно. Если этот страус волков гоняет, то укус у него, вероятно, стальной.
– У меня кровь идет! – завопил Пятахин. – Он из меня мясо выкусил!
– Прекрасно, прекрасно, выкусил кусок…
Я продолжал съемочный процесс. Это обязанность каждого настоящего журналиста – фиксировать прозу дней, какой бы она неприглядной ни была. В частности, когда журналист видит, как страус поедает молодого талантливого поэта, он не впадает в панику, он увековечивает.
Для истории.
Интересно, чем все это закончится? Что с ним, в конце концов, сделает страус? Растопчет, наверное. А вдруг Пятахин на самом деле поэтом может стать? Хотя для поэта это, наверное, неплохо – быть заклеванным страусом в самом начале творческого пути. Во-первых, сразу прославишься, во-вторых, твои стихи обретут глубину. Культовая смерть как-никак. «Апрельский пал» выйдет отдельным изданием на основных европейских языках.
Я не мог позволить, чтобы Пятахин остался в вечности.
Я поднял с земли палку и запустил в Прошку.
Такая птица – хорошая мишень, в ней слишком много вертикального, палкой попасть в него – раз плюнуть. Я попал страусу в шею.
Страус обернулся, просверлил меня выпуклым глазом, прокудахтал что-то неприятственное и сделал шаг в мою сторону.
Пятахин со стоном сполз в мох.
Должен сказать, на меня за всю мою жизнь никогда не нападали страусы, так что я совершенно не знал, чем от них обороняться.
– Сидеть! – рявкнул я, по возможности увереннее, но страус не очень обратил внимание на мой окрик, не ротвейлер, продолжил надвигаться, распушая перья и хлопая окровавленным клювом.
По одной из версий страусы произошли от хищных доисторических птиц, промышлявших охотой и одним укусом клюва перекусывавших саблезубого тигра. Клюв у них за прошедшее время, конечно, поуменьшился, но характер улучшился незначительно. Кажется, они плотоядные…
Потом я вспомнил. В каком-то фильме оборонялись от оборотней посредством фотовспышки. Быстро перевел камеру на ручной режим и надавил на кнопку. Фотоаппарат выдал пристрелочную серию, страус остановился, а затем камера выпустила основной импульс. Страус отскочил, крякнул и резво пустился наутек.
– А ты это не мог сразу сделать? – спросил Пятахин.
– И пропустить эту феерию? Не, такие вещи нельзя пропускать, Пятачок. У тебя, кстати, собирается неплохое портфолио – поедание лягушки, заклевывание страусом. Если толково смонтировать…
– Да? У меня тут еще пара мыслишек возникла, – обрадовал Пятахин. – Слушай, а можно я с тобой работать буду, а? Ну, в твоей студии журналистской?
– Не знаю. Журналистика – это серьезная штука, это не лягушек поедать…
– Я серьезно настроен, – заверил Пятахин. – Готов пострадать за правду.
Пятахин поморщился, потрогал себя за зад.
– Вот смотри…
Пятахин стащил футболку и штаны и остался в одних трусах. Туловище у него действительно оказалось покрыто многочисленными страусиными укусами. Зубов, само собой, у страуса не водилось, но он и без зубов умудрился поставить на всех мясистых и не очень частях тела Пятака выразительные треугольные защипы. Защипы стремительно чернели, отчего Пятахин стал похож на отрицательного персонажа «Звездных войн», которого разрубили пополам еще в первой серии.
– Интересно, а через страусов бешенство передается? – спросил Пятахин, потрогав себя за бок.
– Не, – успокоил его я. – Только птичий грипп.
– Ну и то ладно. Хорошо хоть он меня запинать не попытался, говорят, он одним ударом ноги лошадь убивает. Легко отделался.
Пятахин ухмыльнулся.
– Вообще, этот страус мне понравился, – сказал он. – Такого бы в дружбаны. Правда, конечно, не прокормить, он, наверное, комбикорм мешками рубает… Слушай, а ведь он здесь не зря! Он тут охраняет! Ключ! Его специально на это надрессировали – чтобы он охранял от посторонних тайну ключа!
– Вполне, – согласился я. – Очень даже запросто. Пойдем, нас ждут.
– Может, мне так пойти? – спросил Пятахин. – Пусть Жохова из себя страдалицу не изображает. Да и немцы оценят… Жертва беспредела, все такое.
– Пойди, – сказал я. – Ты, безусловно, жертва, тебе можно.
Глава 18
Гидродинамика
Заглянул в девчачью палату.
Александра топила печь. Сидела так и топила, подбрасывала дровишки, грела руки у огня и выглядела совсем по-нашему – в павловском платке на плечах, в косынке, в кирзовых сапогах огромного размера, не хватало только папироски и тельняшки.
Снежана лежала в койке у окна и вязала, кажется, носок. Повезло Листвянке, красивая у него Снежана, умная, работящая. Перспективная.
Рокотова что-то сосредоточенно записывала в толстый органайзер, наверное, новый германистический трактат про то, как образ Генриха Второго повлиял на поэтику позднего Возрождения в Южной Баварии. Вдохновение.
Иустинья Жохова лежала молча, уставив в потолок стеклянный взгляд и задрав острый сектантский подбородок, наверное, тоже что-нибудь сочиняла, «Орхидеи страсти–2». На стене же прямо над Иустиньей висела двуручная ржавая пила. Интересно – это совпадение, или Жохова специально рядом с пилой койку выбрала? В том смысле, что дамоклов меч, в нашем случае дамоклова пила.
В любом случае это было хорошо.
Тег «Дружба». Фрейндшафт партикулирт.
Забавно, я совсем про них забыл. Про теги. Выдумывал, выдумывал, а тут Ефимов Ключ…
Лицо у Жоховой, кстати, поправилось, стало вроде как даже красивее, как бы светилось изнутри, наверное, действительно от пчелиного яду.
Вообще уютненько у них оказалось, девушки сразу обуючивают любое жилище, не хватало разве что теплых валенок и самовара. Похолодало, и с утра, чтобы к вечеру не спать на сырых матрасах, приходилось подтапливать печку. Этим Александра и занималась. Причем вполне себе по-русски. Бытие все-таки стремительно определяет сознание.
Александра подкинула в печь полено, приставила дверцу кочергой и сказала с толком:
– Дрова смолистые.
Хлюпнула носом.
– Надо бы лучше березки, а, Вить?
Я кивнул.
Будут березки.
Сел на старую сильно протертую табуретку, вытянул ноги, прислонился спиной к стене, затылком к брусу, влип, кажется, в паутину, улыбнулся, огляделся.
Стены девчачьей комнаты были тоже украшены надписями, на две трети безнравственного содержания, на треть афоризмами великих и народной мудростью. Типа, хочешь мира – готовься к войне, что не позволено Юпитеру, то позволено быку, ну, и все в том же духе. На подоконниках цветы. Вчера еще не было, а сегодня вот есть, на всех четырех, увесистые букеты в трехлитровых банках. Ромашки. Некоторые причем с ободранными лепестками, кто-то гадал, наверное, любит – не любит.
– А что это за?.. – Александра покачала головой. – Предмет?
В потолок был вбит крюк для люльки, обычное такое дело, или для лампы керосиновой, уж не знаю, одним словом, подвешивать полезные вещи, но я, как обычно, не стал рассеивать волшебство.
– К этому крюку подвешивали непослушных холопов, – сообщил я. – Еще во время крепостного права. И держали так без пищи, воды и туалета.
Александра поверила – крюк выглядел угрожающе.
