Рыжее знамя упрямства (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги txt) 📗
— Я же говорил: она не приспособлена!
— Это вы не приспособлены! — вырвалось у Словко. — Сидите спокойно, и все будет нормально! — Он сцепил зубы. Все-таки чертовски трудно в такой переделке удерживать сразу румпель и шкот. Руль почти не слушается на верхушках волн, парусина то надувается с отчаянной силой, то слабеет
Смолянцев не ответил на мальчишкину дерзость. Но крикнул:
— Я предлагаю спустить паруса!
— И что?! — крикнул в ответ Словко.
— Не будет так раскачивать! Пусть сносит по ветру! Пока не подойдет моторка!…
— Может снести на камни!
— Но где камни, там не глубоко! Можно выбраться на сушу!
— А яхта?!
— В таких случаях думают прежде всего о людях!
— Вы думаете о себе! — не сдержался Словко. — Если хотите, прыгайте за борт! В жилете не потонете! И пусть вас сносит на те самый камни! За час доберетесь…
— Дурак! Я думаю прежде всего о тебе! И о другом мальчике!..
— Оно и видно! Вы офицер, а мечетесь, как таракан в банке! — Словко уже не думал сдерживаться. Наплевать! И от вырвавшейся злости стало легче, даже боль в ладони уменьшилась. И страх уменьшился (а ведь он был, страх-то, и немалый, просто Словко привычно держал его сбоку, в сторонке от сознания). Словко шевельнул румпелем, уходя от нового гребня и злорадно объяснил:
— Вы сами виноваты!
— В чем это?! — возмутился Смолянцев.
— Потому что есть примета: перед плаванием нельзя врать! А вы наврали, будто большая беда! Ну и вот!.. — Про примету Словко придумал только сейчас. Но тут же показалось, что это правда. И, наверно, Смолянцеву показалось так же. Он яростно сказал в ответ:
— Не было никакого вранья!
— Ха! — сказал Словко. Впрочем, похоже было, что это просто кашель от встречных брызг.
— Я все же настаиваю! Чтобы убрать паруса! — опять крикнул Смолянцев. — В конце концов, я взрослый, а ты мальчишка! Я… требую!
— Вы не можете требовать, — с удовольствием сказал Словко. — Вы пассажир. А я капитан судна. И командую здесь только я. Такой на флоте закон…
Похоже, что это заявление прежде всего принял к сведению ветер. Он, кажется, понял, что спорить с капитаном "Зюйда" больше не следует. И… нет, он не стал слабее, однако в нем исчезла прежняя неровность, скандальность . Это был теперь сильный, но ровный ветер, а в такой ровности не бывает угрозы.
Это сразу учуял Рыжик. Перестал выгибаться, радостно оглянулся на Словко. Но матрос, не выполнивший приказ, не имеет права на сочувствие, и Словко отвел взгляд (хотя тут же обругал себя скотиной). Рыжик съеженно замер. Словко разозлился на себя и на Смолянцева. И потребовал:
— Пожалуйста , сядьте ровнее. Теперь уже дует не так опасно.
Смолянцев и сам это ощутил. Выпрямил спину, расслабил руки. И хмыкнул:
— Слушаюсь, капитан…
— Напрасно смеетесь. Я действую по флотскому уставу, — сказал Словко. — Должны бы понимать…
Смолянцев хмыкнул опять:
— Видел я ваши уставы. Капитан отдает приказ, а матрос его в грош не ставит…
Словко что делать? Пришлось проглотить. Но совсем смолчать он не смог.
— В этом деле, — сказал он, чуть потравливая шкот, — мы разберемся без вас, подполковник.
Тот сел еще прямее. Почуял, может быть, что риска все меньше. И веско произнес:
— В нашей армии младшие по званию должны обращаться "товарищ подполковник".
— Я здесь не младший по званию… — Словко будто парировал фехтовальную атаку. — И в армии пока не служу.
— Ничего, послужишь еще! Нынче дело ставят так, что никто не сможет откосить! И там тебя обстругают по всем параметрам!
— Как в столярной мастерской, что ли? Я сучковатый! — азартно сообщил Словко. (А "Зюйд" прошибал встречные гребни, как снаряд).
— Ничего! Найдутся рубанки, — с удовольствием сообщил Смолянцев. — А кое-кого можно и тупым топором… — Он словно сам подставился для ответного выпада!
— Тупых топоров хватает! Потому и армия такая!
— Какая?!
— Такая! Сауны строите на школьных территориях! А солдаты в магазинах мелочь выпрашивают! — Словко сам видел это.
— А вот в этом мы разберемся без вас… господин капитан!
— Ну и… не обещайте мне топоры… господин подполковник .
— Я смотрю, ты очень не любишь подполковников…
— Почему?! — искренне удивился Словко. —У моего друга отец подполковник! Такой, что еще поискать! Он преподаватель в артиллерийском училище был, курсанты на него чуть не молились…
("Вот бы хорошо: придти домой, а в е-мейловском ящике письмо от Жека!")
А Язык был уже рядом!
— На стакселе! — скомандовал Словко (чтобы не говорить "Рыжик"). — Растравить шкоты! Приготовить носовой!..
Сам он привел яхту носом к ветру, поднял перо руля, распустил гика-шкот (грот заполоскал, будто крыло подбитого дракона), бросился вперед, ухватил конец шверт-талей, с натугой поднял стальной шверт, закрепил стопором. "Зюйд" понесло боком, но тут же он въехал широким днищем на плоский прибрежный песок.
Стало тише: остров, хотя и низкий, прикрывал от ветра и волны.
Рыжик соскочил с носа, упал на коленки, вспрыгнул, потянул по песку длинный швартов, намотал его на торчащий неподалеку камень. Двигался он скованно: видимо, изрядно закоченел.
Словко откинул крышку форпика. Выбросил на берег пакет со своей одеждой и скрученный в тугую муфту апсель. Соскочил с бака на песок, обернулся:
— Виктор Максимович, сойдите с яхты… Вам хорошо бы снять и выжать рубашку. Встаньте вон туда, за камень и закутайтесь вот в это… — Он протянул сверток апселя. Смолянцев послушался: взял, ушел к торчащему из песка скальному обломку. Тот был двухметровый, похожий на гигантский плавник, исписанный туристами. От ветра защищал, как великанская ладонь. Да и не было здесь большого ветра. Он шел выше, над головами, трепал верхние части неубранных парусов.
Словко посмотрел на съеженного Рыжика.
— Иди сюда.
Рыжик торопливо приковылял.
— Раздевайся.
Рыжик суетливо расстегнул и сбросил жилет, стянул оранжевую рубашку и майку, взялся за тяжелую пряжку на флотском ремне, глянул вопросительно.
— Тоже, — сказал Словко.
Рыжик уронил с ног шортики, переступил через них. Похоже, что беспрекословным послушанием он хотел заслужить хоть капельку прощения. Теперь он, щуплый и дрожащий, стоял только в узеньких лиловых плавках с вышитым утенком. Их тоже следовало бы снять, но Словко постеснялся требовать это. Он взял из пакета свою хлопковую майку и начал растирать Рыжика — плечи, спину, грудь, ноги (на которых все еще видны были густые следы давних комариных укусов). Тер, тер, даже сам согрелся. Рыжик попискивал и не оказывал ни малейшего сопротивления. Словко наконец вытер ершистую голову, сел на корточки, сдернул с Рыжика расхлябанные кроссовки, растер ему ступни (Рыжик робко хихикнул от щекотки, но тут же испуганно замолчал).
Словко взял свои шорты, в которые можно было засунуть если не двух, то уж одного с половиной Рыжика точно.
— Надевай.
Рыжик послушался и теперь. Влез в штаны, застегнул ремень, который был бесполезен (как обруч на палке), подхватил его.
— Ну-ка… — Словко стал натягивать на него свою сухую, теплую рубашку (ох как хотелось влезть в нее самому). Тут Рыжик впервые разомкнул губы:
— А ты?
— Не вякать! — велел Словко. И Рыжик радостно обмяк: неофициальный тон приказа давал надежду, что командир сердится не совсем беспощадно.
Словко затолкал ему в шорты подол рубашки.
— Не обувайся, кроссовки сырые…
Сам он, как ни странно, теперь почти не чувствовал холода. Вернее, зябкость как бы обволакивала его тонкой пленкой, а внутри было тепло. "Защитная реакция, как у земноводного", — хихикнул про себя Словко (и все-таки вздрогнул). Потом оглянулся.
Смолянцев устроился под камнем, завернувшись в лавсановый апсель. Кажется, чувствовал себя уютно (успеть на совещание, видимо, уже не надеялся; хорошо хоть, что не потонул). Выжатая рубашка его была накинута на верхушку гранитного "плавника". Они встретились глазами, и Словко сразу отвернулся. В эту секунду опять засигналил мобильник.
