Девчонки и слезы - Уилсон Жаклин (книги онлайн .txt) 📗

Жаклин Уилсон

Девчонки и слезы

Хорошо иметь подругу. А еще лучше – сразу двух. И чтоб обе – самые близкие. Элли, Магда и Надин учатся в девятом классе. Эту великолепную троицу я придумала всего за полчаса! Я гостила у своей дочери Эммы, и она терпеливо обучала меня пользоваться ее компьютером. У меня нелады с техникой, и я очень медленно усваиваю новые вещи. Из-за непривычного расположения букв на клавиатуре я без конца делала ляпы, и это изрядно расстраивало и даже раздражало.

В конце концов я решила немного развеяться и сочинить какую-нибудь историю про подростков. Я напечатала заголовок – «Три девчонки». Пусть первую девочку зовут Элли, подумала я и напечатала «Элли». Она будет рассказчицей. Элли – веселая, с богатой фантазией и способностями к рисованию. Она совсем не красавица с умопомрачительной фигурой, а самый заурядный подросток и слегка обеспокоена своей полнотой. Я наградила свою героиню маленькими круглыми очками, копной непослушных кудрявых волос – и осталась очень довольна собой.

У Элли, конечно же, должна быть подруга – странноватая девочка-гот. Пальцы словно сами настучали имя «Надин». Пусть она увлекается альтернативной музыкой и одевается во все черное. Надин более отчаянная, чем Элли. Она из тех девчонок, которые могут целый день жевать шоколадные батончики и при этом оставаться тонкой, как тростинка.

Третью девочку – блондинку и хохотушку – я назвала Магдой. Магда помешана на мальчишках, слегка избалованна, но при всем при этом верная подруга.

Вот так. К тому времени как я закончила первую страницу, у меня уже были три героини, я освоила новую клавиатуру и была готова начать повествование.

Об Элли, Магде и Надин вышло четыре книги. «Девчонки и слезы» – четвертая книга из этой серии. Элли, Магда и Надин попадают в истории, которые заканчиваются для каждой из них довольно плачевно. А в какой-то момент они серьезно ссорятся – помирятся ли они снова?

Жаклин Уилсон

1

Девчонки плачут от счастья

В жизни не догадаетесь, что со мною происходит! Я счастлива до беспредела. Хочется смеяться, петь, кричать, и даже тянет всплакнуть. И не терпится поделиться своей радостью с Магдой и Надин.

Я спускаюсь к завтраку, маленькими глотками прихлебываю кофе и грызу гренок, при этом руку аккуратно пристраиваю рядом с тарелкой – пусть все видят!

Жду, когда кто-нибудь обратит на нее внимание. Блаженно улыбаюсь папе и Анне, моей мачехе. Даже посылаю улыбку братцу Цыпе, хотя у него простуда и из носа текут противные зеленые сопли.

– Элли, ты чего скалишь зубы? – гнусавит Цыпа, не переставая жевать гренок с толстым слоем клубничного джема. У нас нет масла, и Анна выдала ему двойную порцию джема. – Хватит на меня пялиться.

– Больно ты мне нужен, Соплюшкин. Можно подумать, на тебя приятно смотреть.

– Ну и не смотри. Я и не собираюсь никому нравиться. – Цыпа так громко шмыгает носом, что мы все морщимся.

– Сынок, дай спокойно позавтракать, – папа легонько шлепает Цыпу газетой «Гардиан».

– Возьми платок, Цыпа, – бросает Анна, не отрываясь от блокнота, в котором она чертит выкройку очередного свитера.

Ладно, может, я чересчур многого хочу от папы и Цыпы, но ведь у Анны глаз наметанный.

– Платки кончились, – победоносно заявляет Цыпа, выдувая из ноздрей пузыри.

– Ой, точно. Вчера не удалось зайти в «Уэйтроуз», – говорит Анна. – Тогда оторви кусок туалетной бумаги.

– Где я ее возьму? – Цыпа вертит головой, точно к нам на кухню вот-вот должны ворваться щенки, как в рекламе, и приволочь рулоны туалетной бумаги. – Мам, ты чего рисуешь? Кролика? Дай посмотреть.

Он тянет к себе лист. Анна не выпускает его из рук. В итоге бумага рвется пополам.

– О боже, Цыпа, я мучилась с этими кроликами с шести утра! Пойди в туалет, возьми бумагу и немедленно высморкайся! Я уже от тебя устала, слышишь?

Цыпа вздрагивает и обиженно сопит. Он выбирается из-за стола и трусливо пятится вон из кухни, в руке – половинка листа бумаги. Он виновато бросает добычу на пол и кидается к дверям, губы у него дрожат. В следующий миг из холла доносится громкий рев.

– Анна, он плачет, – говорит папа.

– Слышу. – Анна берет новый лист бумаги и опять принимается за эскиз.

– Какая муха тебя укусила? Он всего-навсего хотел посмотреть. – Папа складывает газету и встает, на лице его написана мука. – Пойду успокою беднягу.

– Давай, – говорит Анна сквозь зубы. – Он ведь и твой сын тоже, хотя когда он ночью пять раз просыпался из-за заложенного носа, ты, насколько мне помнится, спал как сурок.

– Неудивительно, что у него забит нос, раз ребенок не может высморкаться. Почему, скажи на милость, в доме нет ни носовых платков, ни масла? Я, признаться, полагал, что это предметы первой необходимости.

– Кто бы спорил. – Анна продолжает рисовать, но рука у нее чуть дрожит. – Они появляются словно по волшебству, потому что один из нас каждую неделю таскается в супермаркет.

Это просто невыносимо. Еще немного, и от моего приподнятого настроения не останется и следа. Пальцы на магической руке сжимаются в кулак. Что такое творится с папой, Анной и Цыпой? Почему они никак не уймутся? Неужели папе так трудно пойти Анне навстречу и раз в неделю ходить за продуктами? Неужели Анне так трудно придержать язык? Неужели Цыпе так трудно высморкаться? Почему вместо всех этих элементарных вещей они устраивают дурацкую сцену: папа кричит, Анна вот-вот заплачет, Цыпа орет, будто его режут?

Это я подросток. Это мне положено вопить дурным голосом и истерически хохотать. Но только взгляните на меня. Я Элли Брызжущая Весельем, а все потому, потому, потому, потому…

Я вытягиваю руку и демонстративно растопыриваю пальцы. Анна поднимает голову. Смотрит на меня. Бросает мимолетный взгляд на мою руку. Но ее голубые глаза остаются пустыми. Она ничего не видит вокруг себя, кроме своих дурацких кроликов.

Я подхватываю рюкзак. Прощаюсь с Анной и папой. Они меня едва замечают. Я отыскиваю поникшего Цыпу в ванной на первом этаже и обнимаю его. И совершенно напрасно. Цыпа тыкается мокрым носом в мой школьный пиджак, и на нем остается зеленая слизь. Затем братишка поднимает на меня глаза.

– Элли, ты чего такая добренькая? – спрашивает он подозрительно.

В нашей семье корчить из себя госпожу Добродушие и Ласку – пустая трата времени. С таким же успехом можно вредничать и ныть.

– Хорошо, когда я вернусь, я буду злой как фурия, – шиплю я, скаля зубы и изображая руками, будто кого-то душу.

Цыпа нервно хихикает – видно, он не уверен, шучу я или говорю серьезно. Я протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, но он уклоняется. Тогда я улыбаюсь и пулей вылетаю на улицу – у меня нет ни малейшего желания слушать, как Анна с папой ссорятся на кухне.

Папа и Анна ведут себя так, будто терпеть друг друга не могут. Даже жутковато становится. Странно: ведь когда папа только женился на Анне, я ее на дух не переносила. Отдала бы все на свете, лишь бы они разошлись. Я считала ее исчадием ада. Но тогда я была совсем маленькой. Многого не понимала. Мне казалось, что Анна пытается занять мамино место, и за это я ее ненавидела.

Мама умерла, когда я была совсем крохой. Но я до сих пор каждый день о ней вспоминаю. Не то чтобы постоянно, в основном когда на душе муторно. Я люблю мысленно с ней общаться – мне кажется, она мне отвечает. Естественно, я прекрасно понимаю, что сама придумываю эти беседы. Но все-таки на сердце становится легче.