С тобой все ясно (дневник Эдика Градова) - Васильев Владимир Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Узнав, что в музее мы еще не были, он посоветовал:
"На портрет Владимира Куликова обратите внимание.
Мой родич. Двоюродный дядя. В "Молодой гвардии"
сражался и погиб. Меня в его честь Владимиром назвали".
Мы совсем продрогли и отправились через площадь к "своей" школе. Заснули только на рассвете.
В полночь Андрей сказал: "Вы представляете, они здесь учились. Может быть, на этом самом месте стояла парта Олега Кошевого или Степы Сафонова... Слышите! В коридоре шум, и хохочет толпа у стенгазеты "Крокодил". Или это Ваня Земнухов читает свои стихи на литкружке?" Он еще долго фантазировал, вспоминая то, что мы услышали от Нины, да и раньше знали по роману Фадеева и фильму "Молодая гвардия". Он так убедил нас с Борей, что мы накинули спальники и пошли бродить по школе. Свет зажигать боялись, но от полутьмы и тишины наше воображение еще больше разгоралось. Когда вернулись в "свой" класс, мне казалось, что с нами вошли и наши сверстники из 42-го года.
Мы молчали. Пытались уснуть и не могли.
- 3-замерз я, - прошептал Боря. - Согреться бы...
Конечно, пустой класс, маты. Можно было бы устроить борьбу. Но нельзя.
- Здесь нельзя шуметь и прыгать, разве ты не понимаешь? - сказал я.
- Зачем шуметь? - обрадованно отозвался Бо^ря. - Мы побалдеем втихую. Я и бутылочку на такой случай припас. Из своих кровных. Путем?
- Не путем, - отрезал Андрей. - Ехал бы тогда к морю и солнышку.
- Ну что тут такого? - пытался спорить Матюшин, обращаясь ко мне. - Что тут такого?
- А то тут такого! - Я рассвирепел. - То, что некоторые подонки нахлещутся всякой мерзости, а потом от Вечного огня прикуривают.
- Какие подонки, что ты несешь? - Боря вскочил, сжал кулаки. - Ты кого имеешь в виду?
- Успокойся, сынок, - тихо ответил я. - Себя имею в виду. Себя.
Не знаю почему, но я рассказал им про первое декабря. Все-все. Про Вия, Минуса, компанию. Не жалея себя. И как коньяку хлебнул, как лампочки бил, над священным местом надругался, девчонку насмерть перепугал... И странно, только рассказав все это, я почувствовал, что теперь оно меня не давит, что только теперь первое декабря умерло навсегда и уже не вернется.
- Пойду вылью добро. - Матюшин вздохнул, вышел и, вернувшись, засунул пустую бутылку поглубже в сумку. - Все. Завязал я с этим делом. Как ты, Град, с курением. Да если честно, то я и не притрагивался с тех пор, помнишь? Нас с отцом мачеха в такой оборот взяла. Хочет из нас людей сделать.
- Ложись посередине, тут теплее. - Мы с Андреем раздвинулись, а потом все трое, закутавшись в спальники, покрепче прижались друг к другу. Очень скоро мы согрелись. Молчали, но чувствовали, что никто не спит.
- А у молодогвардейцев не было недостатков? - в тишине спросил Боря.
- Я думал, у нас только Град мастер задавать дурацкие вопросы, съязвил Андрей. И, помолчав, продолжил: - Наверное, были недостатки, как у всех людей. Но мне это неинтересно. Это второстепенные художественные подробности. Я вижу, что у них было главное, без чего нельзя жить, ясность. Кто друг, кто враг. Помните, как Женьшень сказал: "Идейность высшая ясность". Вот это у них было.
- А у нас разве нет? - спросил Боря. - Зачем мы живем?
Зачем мы живем? Клуб "Спорщик" с факультатива переместился за тысячу верст. Не помню точно, кто что говорил, но спорили мы до утра. Не только мы трое. Все время казалось, что и те ребята смотрят на нас... Есть, кажется, такое слово "испытующе". Никогда его не употреблял. Но они именно испытывали нас. Как живем? Зачем живем?
Они все почти погибли. Соратники наших дедушек - наши ровесники. Тому же Олегу Кошевому было всего шестнадцать лет. Как и Степе Сафонову, который погиб в бою. Неполных шестнадцать было Тоне Мащенко, которая училась в этой школе. Фашисты даже пулю пожалели, столкнули ее живую в шурф шахты. Тоне оставалось две недели до шестнадцатилетия. Две недели, как мне сейчас, когда я пишу эти слова.
Так жить или "балдеть"?
Так ли живем?
Перед рассветом Андрей сказал: "Дадим клятву".
Мы долго подыскивали слова, отбирали самые главные.
И все было не то. Все слова были слишком высокими для наших дел. А дела наши казались такими маленькими для настоящих высоких слов, какими клялись молодогвардейцы. Наверное, дела наши впереди. И они подскажут нам те слова, до которых надо еще дорасти.
Но дорасти надо - в этом никто из нас не сомневался.
Клятва наша была короткой, всего девятнадцать слов.
И каждый должен был добавить к ним еще два - свое имя и фамилию.
Утром у музея "Молодая гвардия" мы встретили Нину.
- Привет партизанам! Как спалось?
У нее снова была экскурсия по школе, а мы вошли в высокое белое здание, похожее на строгий и торжественный мавзолей, - музей "Молодая гвардия". Я слушал экскурсовода, узнавал знакомые имена и лица на стендах и почему-то ждал встречи с Владимиром Куликовым. Меня поразила его фотография мальчик с чубчиком на лбу! Наверное, меня сбило с толку то, что взрослый мужчина сказал о нем "мой дядя". А дяде не было шестнадцати!
Сначала мы хотели дать пашу клятву у братской могилы молодогвардейцев, рядом с музеем, у Вечного огня. Но весь день тут были люди, стояли в почетном карауле пионеры и комсомольцы, склоняли седые головы ветераны.
А с полудня завеялась поземка и очень быстро разыгралась в настоящую метель. Рано стало темнеть. Мы бродили по новому Краснодону, выспрашивали у местных жителей, где была "черная биржа", где застенки, в которых пытали молодогвардейцев. Постояли у домика, где жили Кошевые и собирался штаб подполья.
Ветер свистел и сек лицо колким снегом, но народу у Вечного огня не убывало.
Мы решили идти к шурфу шахты № 5. Обстоятельный Боря еще вчера попросил Нину нарисовать план города, и сейчас, спрятавшись за углом дома от пронизывающего ветра, мы отщипывали по кусочку от буханки хлеба и старались разобраться в этих квадратиках и стрелках.
- А тогда, в сорок втором, они хлеб, наверное, по карточкам получали? вслух подумал я, отрывая себе горбушку.
- Какие карточки в оккупации! Голодали, как все, - ответил Андрей, всматриваясь в схему. - Нам вот сюда надо, видите...
Боря подержал на ладони оставшийся ломоть хлеба и честно разделил его на три равные части. Билеты на обратный путь съели последние рубли, а мелочь могла еще понадобиться.
Там и было-то километра три, но мы добирались больше часа.
На окраине ветер бесновался еще пуще. Мы почувствовали, что одеты легко, по-южному. Я уже подумал, не вернуться ли нам, но Андрей крикнул, хватая нас за руки:
- Такая пурга была и в январе сорок третьего, когда их тут казнили!
И мы пошли дальше, пробиваясь через сугробы. Тяжело было, как в тот день, когда впервые разгружали полувагон песка и "зачищали габарит". Но мы упрямо продвигались вперед. Вдруг ветер стал стихать. В белой кутерьме снежинок возникла горбатая спина высокого террикона, у подножия которого мы вскоре обнаружили закрытый стальными прутьями пятидесятиметровый колодец - шурф шахты № 5. Рассказывают, что из этой бездонной могилы три дня и три ночи неслись стоны. Чтобы скрыть следы преступления, фашисты бросали в провал камни, гранаты, спустили вагонетку...
На край шурфа мы положили свои комсомольские билеты.
- Я, Андреи Босов, вступая на священную краснодонскую землю, политую кровью "Молодой гвардии".
ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ БЫТЬ ДОСТОЙНЫМ ДЕЛА И ПАМЯТИ ПАВШИХ БОРЦОВ.
Я, Борис Матюшин, ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ...
Я, Эдуард Градов, ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ...
Когда мы возвращались из Краснодона, ребята спали в самолете. Очень утомились. А я думал: "И поездка наша счастье, и домой лететь счастье. Какое оно разное! Вопли, восторг, шейк - одно. Пустота, когда зачищен "габарит" и нет сил пошевелиться, - другое.
И вот теперь совсем иное счастье - встреча с Краснодоном, когда мертвые стали живыми, совсем рядом с нами Олег, Ваня, Сережа, Люба, Уля, Володя...
