Бриг «Три лилии» - Маттсон Уле (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
Ружье!.. Забыл на камнях. Вот те на — ни ружья, ни собаки. Только хромая овца. Овца, которая блеет так, что за версту слышно: «Вот мы где!» Хотя, какой смысл подкрадываться?
Дверь была распахнута. «А ведь я закрывал, когда уходил», — подумал Миккель. Никто не вышел навстречу. Бабушка ушла в деревню, плотник спал.
— Стой здесь, я один пойду, — сказал Миккель тихонько овечке.
Сквозь засиженные мухами окна кухни косо падали солнечные лучи, и в них плясали пылинки. Миккель Миккельсон шагнул через порог и пожалел, что оставил Ульрику на дворе.
Перед зеркалом у комода стоял спиной к нему человек.
Узкие белые брюки, коричневые смазные сапоги, клетчатый жилет, и надо всем этим — широкая шея и светлые жесткие волосы. В зеркале отражалось гладко выбритое суровое лицо. Незнакомец держал в руке бритву.
— Сит даун, — сказал он.
— Что? — удивился Миккель.
— Садись, Бил.
Миккель сел.
— Сейчас кончу, Бил. — Незнакомец усмехнулся собственному отражению. — До чего бритва тупая, даже порезался. У тебя паутины не найдется, Бил?
Паутины в доме было вдоволь. Миккель набрал полную горсть и подал незнакомцу. Тот взял ее, не оборачиваясь.
— пропел он.
— Вот видишь, сразу кровь остановилась. Дай-ка воды ковш, я умоюсь.
Миккель подал ему ковш. Незнакомец стал смывать мыло; он попрежнему стоял спиной к Миккелю.
— Никак, взрывают сегодня? — спросил он.
— Ага, там, на туре, — подтвердил Миккель. — Не жалеют пороху. Зато и бабахает.
— Пусть их. Дурни! Надеются под знаком для моряков золото найти. Этак всю гору расколют.
— А что… разве с моря она расколотая? — пробормотал Миккель.
— Словно заячья губа, — ответил незнакомец.
Миккель вспомнил свои сны и весь похолодел. Снаружи послышалось блеяние Ульрики.
Безбородый облизнулся и сказал:
— Славное дело — баранина. Только долго варить надо, чтобы шерстяной вкус выварился. «Подбородок не беда, вот пониже — это да», — как сказал цирюльник, когда сел на бритву.
С этими словами гость повернулся. Лицо его порозовело от бритья. Миг — он достал из кармана сигару и зажал ее в зубах.
— Огня, Бил! Чего рот разинул? Сигары никогда не видел? Огня! Сигару вредно так сосать.
В печке оставались еще угольки. Миккель раздул лучину, незнакомец нагнулся и прикурил. На левой щеке у него висел клок паутины, чтобы кровь не шла.
Миккель ахнул:
— Пат!
— Пат? — Лицо гостя выражало крайнее недоумение. — Пат? — Он посмотрел на потолок, потом надел пиджак. — Не иначе, ты обознался, Бил. Знавал я одного Пата, но тот был коком на лесовозе, в Сидней ходил.
— Не шути, Пат! — умоляюще сказал Миккель. — Ты отлично помнишь, как жил в сарае Симона Тукинга и только ждал весны, чтобы вместе промывать.
— Промывать? — Незнакомец удивленно поднял брови.
— Ну да, золото!.. — Миккель всхлипнул. — В Синторовой реке, ты же сам говорил. А потом ушел, чтобы застолбить участок. Сам в письме написал. Еще ты хотел помочь отцу найти то, что он прятал в судовом журнале «Трех лилий». Неужели и это забыл, Пат?
— Память у меня стала никуда, это верно, — ответил незнакомец и без помощи рук, одним языком, передвинул сигару из одного уголка рта в другой. — «Три лилии», говоришь?
Он закрыл глаза.
— Да, да, «Три лилии»! — Миккель даже рассердился. — И ты все равно Пат, хотя сбрил бороду, надел новые брюки и волосы постриг! Скажешь, и эту штуку не помнишь, да?
Миккель достал из кармана зовутку.
— Табакерка, — сказал гость. — Нет, я не нюхаю табак.
Миккель чуть не задыхался от досады. Он выхватил из кармана письмо и поднес к глазам незнакомца:
— А это что? Тоже не знаешь?
Гость взял сигару в одну руку, письмо в другую, потом достал увеличительное стекло:
— Близорукий я, понимаешь, Бил.
Он щелкнул языком и стал читать, местами вслух:
— «Вот я и подумал: мой старый приятель Петрус Миккельсон нуждается в помощи… сами знаете, в каком деле»… — Он замолчал, посмотрел в потолок и пробормотал: — Это в каком же таком деле?
Миккель сжал кулаки.
— Ты знаешь в каком, ты и есть Пат! — крикнул он. Только прикидываешься, затем и бороду сбрил. Ты не хуже меня помнишь, что говорил тогда в сарае, когда мы судовой журнал достали. Не отводи глаза в потолок и не заговаривай мне зубы, Пат О'Брайен! Я своими ушами слышал, как ты сказал: «Думается мне, что в этой корке лежало все клондайкское золото Петруса Юханнеса Миккельсона». Вот что ты сказал! И еще: «Будем дружно, вместе держаться, обязательно отыщем золото». Вот! А на другой день мы пришли, а тебя не было. Но что написано пером, того не вырубишь топором! Не знаю только, как письмо в плотниковом кармане очутилось. Все равно — это ты писал! И зовутка — твоя, хоть она умеет говорить не больше, чем мой башмак! Все то обман был! Вот, на ее, забери!..
Миккель швырнул зовутку на пол и закрыл лицо руками. Наступила мертвая тишина. Лишь Ульрика блеяла на дворе, не могла понять, куда запропастился Боббе.
Чья-то рука погладила волосы Миккеля.
— Бил, — сказал гость, — перестань. Я скажу все, как было. Слышь? Не плачь, все скажу.
Миккель поднял голову. Глаза покраснели, но зубы были крепко стиснуты.
— Я не плачу. И не думаю.
— Ну и хорошо, — отозвался незнакомец. — Но на всякий случай держись крепче за стол, а то пол твердый, падать больно.
А у самого лицо строгое, глаза сузились, губы сжаты вот и пойми его, шутит или нет.
— Понимаешь, Бил, Пат умер, — сказал он.
Тихо, до чего тихо вдруг стало на кухне. Миккель обмер. Сначала Боббе, теперь Пат… И все в один день!
— Умер? — прошептал он.
— Мертв как камень. Даже еще мертвее. Ты сейчас поймешь почему.
— Провалился под лед? — чуть слышно спросил Миккель.
— Хуже, — отвечал незнакомец. — Следы на льду были, они кончались у протока. Так мне на островах сказали. Но следы Симона Тукинга. И палка его лежала рядом. На ней буквы вырезаны: «С. Т.».
Миккель ущипнул себя за ногу. Больно! Значит, не снится. Боббе, Пат, Симон Тукинг… Кто следующий?
— А кто же Пата убил?
Человек, который не был Патом, выплюнул погасший окурок и прикусил губу. Глаза его моргали, но не от дыма.
— Никто, — сказал он. — Потому что Пат О'Брайен никогда не существовал. Чего ты стоишь с разинутым ртом, Миккель? Сядь! Ты же дрожишь весь, как лист.
Но Миккель не хотел садиться. И вообще ему надо бы выйти. Вон овечка блеет, и…
Человек, который не был Патом, поймал Миккеля за руку. Он стал еще строже прежнего и хотя выглядел усталым, но пальцы у него были сильные.
— Никуда ты не пойдешь, Миккель Миккельсон. Садись!
— Не буду сидеть! — вскричал Миккель. — Пустите!
— Я понимаю, — продолжал гость. — Ты подумал так: этот Пат отыщет тебе отца — замечательного отца, которого ты себе придумал, когда лежал и мечтал вон на той кровати! Дурачок! Послушай, что я тебе скажу: твой отец был плут и мазурик! И не отворачивайся, Миккель Миккельсон, не прикидывайся, будто не слышишь. Бездельник он был, никудышный человек! Вот и скажи теперь: был бы ты ему рад, такому?
Миккель вырывался, но незнакомец держал его крепко:
— Отвечай! Да не криви душой, Миккель Миккельсон! Если бы отец заявился сюда нищий, как крыса, как бы ты его встретил, а? Кинулся бы ему на шею? В лохмотьях, словно старьевщик, и без гроша в кармане… Чем бы ты после хвастался в школе, а? «Вот мой отец!» Сказал бы ты так, Миккель Миккельсон? «Бывший матрос с затонувшего брига „Три лилии!“» А? Сказал бы? «Только что домой вернулся, принес мешок тряпья и двенадцать медных грошей!» Нет, дорогой Миккель, ты бы плюнул в его сторону, вот что бы ты сделал!
Миккель нахмурился, сердце его бешено колотилось.
