Большая игра - Гулев Димитр (книга регистрации .TXT) 📗
Подарки были получены, «членские взносы» Паскала розданы. Оставалось самое легкое — родительское собрание. Ну и еще надо определить наконец день и час нападения на горбатом мостике, но с этим придется повременить, пока не заживут руки Иванчо. И вообще надо разобраться, кто такой этот Чавдар — друг или враг?
Крум, конечно, не стал надевать новый костюм в школу, но синий блокнот захватил и, протянув его Яни, шепнул:
— Это тебе от моего отца.
Темные глаза друга радостно блеснули.
Скоро должен был начаться первый урок, и вокруг шумели одноклассники. Ветка и Венета принялись отодвигать назад стол, чтобы учитель химии Маролев мог свободно пройти к окну. Иванчо со своими забинтованными руками и вправду стал похож на боксера. Все было как всегда в первую учебную четверть, только Крум вдруг понял, почему Яни дороже для него всех других приятелей.
С верностью и преданностью другу Яни, наверно, родился. Одно его молчаливое присутствие делало Крума счастливым.
Здравка сразу же надела в школу новый фартук.
Крум опасался, как бы ее не отправили домой, но прошел первый урок, начался второй, Здравка не появлялась, и он вздохнул с облегчением.
Иванчо принес к Круму из дому все свои учебники и тетрадки. Спас и Андро помогли ему дотащить целый ворох одежды, точно он навеки переселялся к Круму. На родительское собрание к Здравке решили пойти втроем: Крум, Яни и Иванчо. Только мальчики собрались в школу, появились Здравка и Паскал.
— Вот и я! — Здравка порозовела от пережитого в классе волнения. — Все просто рты раскрыли от зависти.
— Вот и мы! — вторил Здравке Паскал.
От туфелек до ленточек в каштановых косичках Здравка вся была в черном, только воротничок белел у шеи.
— Положим, не все рты раскрыли! — поправил ее Паскал.
— А учительница? — спросил Крум. — Не отправила вас домой?
— Нет, — поджала губы Здравка. — Только взглянула на меня — и молчок. Отправить меня домой! Она меня еще не знает!
— Узнает! — подзадоривал ее Иванчо.
Ровно в половине шестого, аккуратно одетые, с красными пионерскими галстуками на шее, Крум, Иванчо и Яни направились в школу.
В их воспоминаниях детства не было ни лугов, ни гор, ни лесов. Городские дети, они привыкли собираться на мощенных булыжником или асфальтированных улицах, они росли, не зная ночного, усеянного звездами неба, покоя плодородных полей, красоты ранних рассветов, не радуясь естественной привязанности к животным. Но зато эти юные городские жители знали все марки машин, множество всяких механизмов, они свыклись со стальным гулом миллионного города. Их понятия о пространстве определялись проспектами и площадями. Под люминесцентным освещением, среди многоэтажных зданий, оживленных улиц, магазинов, звона трамваев, сигналов автомобилей, под небом, перекрещенным антеннами, они чувствовали себя легко и привычно.
Мальчики знали, что сейчас в школе ни души, поэтому спокойно прошли по безлюдным коридорам к Здравкиному классу. И уселись за партой Здравки и Паскала, третьей с конца в первом ряду.
Уселись все втроем, только Иванчо примостился с самого краешка: у него все еще болел копчик.
Понемногу класс заполнялся родителями. Некоторые тихо разговаривали друг с другом, а большинство молча сидели за партами, слишком низкими для них.
Пришел и Чавдар Астарджиев. Увидев Крума с друзьями, улыбнулся.
Мальчики подвинулись, освобождая ему место на скамье. Чавдар опустился рядом, поздоровался за руку с Крумом и Яни и совсем по-боксерски коснулся обеими руками забинтованных кистей Иванчо.
С его приходом Крум почувствовал себя спокойнее и в то же время немножко заволновался, вспомнив, как Яни рассказывал ему про мать Паскала и Чавдара. Крум тогда почувствовал какое-то превосходство над ними, а сейчас понимал: нечего радоваться чужому несчастью, нехорошо это. Наоборот, доброму человеку и от чужого горя бывает больно.
«Почему люди такие разные? И живут каждый по-своему?» — думал он.
Чувствовал: что-то властное, до сих пор не испытанное поднимается в его душе, десятки вопросов проносятся Б уме. Так хочется поговорить с кем-нибудь об этом… Только ведь самому надо искать ответы на эти вопросы. Это и есть возмужание, взросление…
Ровно в шесть в дверях появилась классный руководитель Геринская, она плотно прикрыла за собой дверь, уверенная, что вошла в класс последней.
Учительница подошла к кафедре, обвела взглядом родителей. Некоторые из них поздоровались с учительницей кивком головы, кое-кто встал, с трудом поднявшись из-за парты и с еще большим трудом опустившись на место.
— А вы как тут оказались? — посмотрела учительница на Крума, Яни и Иванчо. — Вы же школьники.
Мальчики встали.
— Что вы тут делаете?
— Моя сестра, Здравка Георгиева Бочева, учится в вашем классе, — ответил Крум.
— Но собрание-то сегодня родительское! — удивилась Геринская.
— Наш отец в отъезде…
— Знаю.
— А бабушка старенькая, она в школу не ходит, — спокойно ответил Крум.
— А надо бы прийти, — строго произнесла учительница.
Второй год она была классным руководителем в Здравкином классе, и родители уже привыкли к суровому нраву Геринской, поэтому молчали. Только Чавдар с любопытством переводил взгляд с Крума на учительницу.
— А эти двое? — спросила она. — Уж не опекуны ли?
— Нет, — с некоторым колебанием ответил Крум. — Это мои друзья.
— Твой товарищ боксер?
— Пока нет, — дерзко ответил Крум, — но будет!
— Пожалуйста, выйдите из класса! — сдержанно сказала учительница. — Все трое!
— Я пришел вместо отца и бабушки на родительское собрание, чтобы поговорить о своей сестре, — снова заговорил Крум глухим от волнения голосом.
— Выйдите из класса, я вам сказала! — повторила Геринская. — На собрание приглашаются родители, а не братья, да еще с красными пионерскими галстуками на шее.
— Но я расписался за бабушку на повестке, — оправдывался Крум.
— Я жду!
Крум почувствовал, как горят у него щеки, даже глаза словно пламенем обожгло. И годы спустя, стоило ему вспомнить школу и школьные годы, перед глазами вставал Здравкин класс, угловая комната на втором этаже.
В ушах застучало.
«От страха можно убежать, от стыда — нет», — слышался Круму голос бабушки.
Но страх ведь и есть самый сильный стыд?
«Нет!» — воспротивилось что-то в душе у Крума, и это был уже другой Крум, твердый, уверенный в себе, мгновенно повзрослевший.
— Минуточку! — поднялся из-за парты Чавдар. — Я тоже брат. Брат Паскала Астарджиева, и тоже пришел на собрание. Правда, я без красного галстука… Мне тоже выйти?
— Брат Паскала? — удивилась учительница.
— Да, — кивнул Чавдар. — А что касается галстука, — он коснулся рукой открытого ворота рубашки, — мне ничего не стоит его повязать! Я сейчас смотрю на этих ребят и жалею, что уже вышел из пионерского возраста. Что поделаешь, проходит это славное время. А вас должно радовать, — он кивнул в сторону Крума, Яни и Иванчо, — что у вас в классе такие ребята!
— Да уж, один ваш брат стоит пятерых! — иронично улыбнулась Геринская.
— Нас больше! — неожиданно выкрикнул Иванчо.
Чавдар засмеялся и подмигнул мальчикам. Лица у многих родителей смягчились, но учительница была неумолима.
— И все-таки выйдите!
— Пошли, ребята! — поднялся с места Чавдар. — Раз нас не принимают, мы проведем свое собрание.
К двери все четверо мальчиков подошли одновременно. Выходя из класса, Яни обернулся, глаза его потемнели от гнева.
«Яни, Яни, верный ты мой друг, и в радости и в беде чувствую рядом твое плечо! Ты всегда на высоте… Не потому ли, что слушаешь только голос своего сердца? И в дерзости, и во внимании к людям…»
Мальчики вышли на улицу. Против обыкновения, Крум шагал, почти не размахивая руками, походка его еще больше стала походить на дедушкину. Шагали как обычно: Крум в середине — не впереди, а именно в середине, — слева Яни, справа вместо Евлоги — Чавдар, рядом с ним Иванчо. Остальные приятели ждали их на пустыре.
