Сить - таинственная река - Петухов Анатолий Васильевич (читать книги онлайн полностью txt) 📗
— Отец в колхозе украл, ты — у отца?.. Не надо мне такого мяса.
— Дак я же не тебе! — обиделся Толька. — Я для Кайзера старался. И не у кого-нибудь стянул, а дома. Куда
мне его теперь? Выкинуть?
— Ладно уж, — не сразу ответил Гусь. — Тащи. Кайзеру и вправду без мяса худо. Все-таки волк...
— А я о чем? Сейчас я снова приду за водой и принесу мяса в ведре, мы переложим его в твое ведро, ты
нальешь воды, и никто ничего не заметит.
Они так и сделали. Все получилось ловко. Но когда Гусь доставал мясо из ведра, в сени вышла мать.
— Это что у тебя? — подозрительно спросило она. — Мясо? Где взял?
— Толька Аксенов дал. Кайзеру, — признался Гусь и добавил: — Оно какое-то худое...
— Худое? Тогда зачем ведро поганишь? — она взяла кусок, понюхало его, повертела так и сяк. — Это худое?
Да оно же самое свежее! Ужо я узнаю, откуда у этого лешого мясо взялось!
— Ты же Тольку подведешь! — возмутился Гусь. — Он для Кайзера...
— Мне до Тольки и твоего Кайзера дела нету! Я этого пьяного черта на чистую воду хочу вывести! — Дарья
швырнула мясо на пол, взяла в углу веник и вернулась в избу.
На лесистом узком мысу, там, где Сить делает крутой поворот, еще два года назад, летом, Гусь построил
большой шалаш, где в случае нужды можно было жить хоть месяц.
Нескладная жизнь с нервной и горячей на руку матерью, которой Гусь немало досаждал своими проказами,
состояла из периодов затишья, сменявшихся бурными взрывами. И тогда Гусь, чувствуя себя обиженным, уходил
из дому и жил в шалаше.
В уединении он горько переживал размолвку с матерью, придумывал себе ужасную смерть — то его загрызал
медведь, то убивало молнией или упавшим деревом, или он тонул в Сити, и его труп приносило точением к
Семенихе в тот момент, когда мать полоскала белье.
Гусь воображал, как будет убиваться и плакать мать, запоздало раскаиваясь в своей горячности и казня себя за
то, что обижала единственного сына. И мало-помалу в его сердце затихало обида, и скоро Гусю самому
становилось жалко свою одинокую мать. Обычно к концу второго или третьего дня от этой обиды не оставалось и
следа. Ни рыбалка, ни охота с луком — ничего не могло отвлечь Гуся от тревожных мыслей о матери, которая уже
раскаялась во всем и теперь мучается в тревоге за судьбу своего сорванца.
И тогда Гусь гасил костер, наводил в шалаше порядок и спешил домой, прихватив с собой наловленную рыбу.
Его возвращение превращалось в маленький семейный праздник. В доме опять водворялся мир и лад до поры, пока
Гусь вновь чем-нибудь, но выводил из себя Дарью.
Долгое время о шалаше никто не знал. Да и теперь шалаш хранился в строжайшей тайне от взрослых. Здесь
бывали из ребят лишь Сережка и Толька. Раза два или три Гусь приводил в свое убежище Таньку, когда они ходили
за ягодами и грибами. Это он делал с единственной целью — дать ей понять, что у него нет от нее секретов, и что
он не ставит Таньку ни в какое сравнение с другими девчонками.
И Танька ценила его доверие: выдать тайну она не решилась бы даже теперь, когда светлая дружба сменилась
холодностью и насмешками Гуся.
Ребята берегли шалаш и дорожили им. В начале лета они заново переплетали хвоей и березовыми ветками
колья, из которых были сделаны стенки, перекрывали пластинами еловой коры односкатную крышу и меняли
подстилку внутри.
Под крышей хранились удочки, соль, спички, огарок свечи, сухая береста для растопки и прочая мелочь. Все
это время от времени пополнялось и обновлялось на случай, если бы пришлось прийти сюда внезапно, как
говорится, с пустыми руками.
Это лето началось для Гуся спокойно. Дома царил мир. Может, потому, что Гусь еще ни разу очень-то и не
провинился.
С Кайзером Гусь бывал в шалаше часто. Чтобы пройти туда незамеченным, он обходил стороной работающих
в поле колхозников, а зайдя в лес, чутко ловил всякие звуки. Стучит ли топор в березняке, стрекочет ли косилка на
лесной пожне, слышится ли говор идущих на работу людей — Гусь уходил подальше от этих звуков.
Он избегал любых встреч потому, что боялся раскрыть свое тайное пристанище и знал, насколько
неодобрительно относятся односельчане к его праздной жизни и лесным скитаниям. Лишь отдалившись от
деревни, в глухом лесу Гусь облегченно вздыхал и спускал с поводка Кайзера.
Волчонок легкой звериной рысью шнырял по лесу и подолгу не показывался на глаза хозяину. Но стоило
свистнуть, как волчонок мгновенно появлялся перед Гусем и ждал угощения за исполнительность и расторопность.
Наградой служили обычно кусочки сахара или яйца.
Так они приходили к заветному шалашу. Пока Гусь разжигал костер, Кайзер обследовал шалаш, убеждался в
полком порядке, потом ложился в отдалении и умно, совсем по-собачьи, следил за хозяином. Но огонь Кайзер не
любил. И едва в руках Гуся вспыхивала спичка, отворачивал морду и задумчиво смотрел в лес.
Когда Гусь удил, Кайзер терпеливо лежал рядышком. Гусю казалось, что волчонку скучно вот так лежать, и он
развлекал его разговорами. Он говорил с Кайзером обо всем, что думал, и высоко ценил его мудрое молчание.
От Кайзера не приходилось что-либо скрывать, ему можно было доверить любую тайну. А тайн у Гуся было
немало. Чего стоила одна только тайна — тайна мальчишеской любви.
— Ты думаешь, Танька из-за меня не мучается? — спрашивал Гусь у Кайзера. — Еще как! Не нужен ей этот
моряк. Да и она ему — на что? Ему и постарше девок хватит... А ты бы знал, какие у нее глаза!.. Помнишь?
Гусь подсекал рыбу, клал ее в банку-ведерко, насаживал червя и вновь закидывал удочку.
— Глаза у нес зеленые и большие, очень большие. Когда она сердится, я боюсь ее глаз. Только глаз и боюсь,
и, может, потому одни глаза и вижу. А когда она смеется, я вижу все ее лицо. Помнишь, волосы у нее светлые, а
брови — черные. У других девчонок, которые светловолосые, бровей совсем незаметно, а у Таньки — как у
артистки... Ты вот все понимаешь и молчишь. А я ведь знаю, когда тебе хорошо и когда плохо, что тебе нравится и
что не нравится. Так и у Таньки. По ее лицу я все вижу и все знаю... Сказать тебе, о чем она думает? Она думает:
«Дура я, дура, что пошла в клуб с Лешкой-моряком! Мне Васька никогда не простит измену. И в город с собой он
меня не возьмет. Буду учиться на врача, встречу его случайно на улице, а он пройдет мимо и не поглядит. А потом
он будет моряком, но только не простым — подводником. Он совершит в океане подвиг, и его отпустят домой. На
целый месяц! И опять он станет не замечать меня. Так я останусь на всю жизнь одна...» Вот что она думает! И ты,
конечно, не скажешь ей, что я ее одну никогда-никогда не оставлю. Если она не будет мне больше изменять, я ее
никогда не обижу и ни разу не вспомню, что она гуляла с моряком...
Какой подвиг он совершит в океане, Гусь еще не знал, но что подвиг будет — не сомневался.
Кайзер тоже верил в геройство своего хозяина и никогда не возражал ему...
Иногда Гусь брал с собой на Сить и своих друзей. В обществе ребят он совсем не походил на того задумчивого
и тихого подростка, каким знал его Кайзер.
Гусь смело нырял в омут, доставал с пятиметровой глубины песок и камешки — свидетельство того, что
достиг дна; он залезал на тонкие и гибкие березы до самой вершины, так что береза начинала гнуться — это
называлось спускаться «с парашютом», а то бросал в костер железную трубу, заполненную водой и заклепанную по
краям. Ребята разбегались и прятались, а над лесом гремел взрыв: труба лопалась от пара, разлетались во все
стороны угли, горящие головни...
Ночью Гусь непременно рассказывал страшные истории, которые обычно придумывал сам: то его во время
