Мы — из Бреста - Смирнов Сергей Сергеевич (книги хорошего качества TXT) 📗
Настроение людей поднялось с приходом старшего лейтенанта. А он то и дело мелькал здесь и там, беседовал с бойцами, сыпал шутками, записывал отличившихся в бою в толстую тетрадь и во всеуслышание объявлял об их будущем представлении к награде.
Лишь в последние дни обороны Бессонов и Пузаков видели его иным — помрачневшим и молчаливым. Видимо, он уже убедился, что надежды на спасение нет и попытки вырваться из крепости обречены на неудачу. Как-то он появился уже без ордена и без полевой сумки, где держал свою тетрадь. Когда Бессонов спросил его, где орден, старший лейтенант махнул рукой.
— Спрятал, — коротко сказал он. — Может, после войны найдут и орден и тетрадь.
Больше они не видели его, а когда через два дня попали в плен, кто-то сказал им, что старший лейтенант застрелился последним оставшимся у него патроном.
Кто же был этот герой Брестской крепости?
Затруднение заключалось в том, что Бессонов и Пузаков не помнили его фамилии. Но им обоим казалось, что это был помощник начальника штаба 44-го полка старший лейтенант Семененко, тот самый, что упоминался в «Приказе № 1».
Долгое время я ничего не знал о судьбе Семененко и считал, что он застрелился, хотя Бессонов и Пузаков не видели этого своими глазами. Потом еще один найденный мною защитник крепости из 44-го полка вспомнил, что однажды встретил Семененко в лагере в Германии. Значит, версия о самоубийстве не подтверждалась и старший лейтенант мог остаться в живых.
Но реальная возможность искать его следы появилась лишь после того, как в архиве был обнаружен список комсостава 6-й и 42-й дивизий. Благодаря этому списку удалось найти майора Гаврилова. Но здесь же я встретил и сведения о старшем лейтенанте Семененко.
Он действительно занимал должность помощника начальника штаба полка. Звали его Александром Ивановичем, и он был родом из города Николаева на Украине, где и жил до призыва в армию.
Не вернулся ли А. И. Семененко после войны в свой родной город? Может быть, он и сейчас живет в Николаеве? Было вполне уместно предположив это — ведь миллионы людей после демобилизации или освобождения из плена возвращались в родные места. И я написал в Николаевский горсовет письмо с просьбой сообщить, не проживает ли у них Александр Иванович Семененко. Предположение мое оправдалось: Семененко в самом деле жил в Николаеве, товарищи из горсовета прислали мне его адрес. Я сразу списался с ним и в 1955 году приехал в Николаев.
Семененко встречал меня на перроне вокзала. Он оказался большим, широкоплечим человеком с рыжеватым бобриком и крупными чертами лица. Я невольно ойкнул, когда он радостно, от всего сердца пожал мне руку: Семененко, судя по этому пожатию, обладал поистине медвежьей силой. Несмотря на протесты, он отобрал у меня увесистый чемодан, набитый тетрадями и книгами, и, небрежно помахивая им, повел к своей машине — он работал шофером в одной из городских автобаз.
Когда мы приехали в гостиницу, я спросил его:
— А где ваша Красная Звезда? Так и не восстановили вам орден?
Семененко со смешком пожал плечами:
— У меня нет никакого ордена. Не заслужил.
— А за финскую кампанию?
— Не было у меня никогда ордена. — Семененко развел руками.
— Позвольте, а это вы на второй день войны пробрались в крепость и переплыли Мухавец?
Нет, это был не он. Семененко находился в крепости неотлучно с первых минут войны и до того, как попал в плен в первых числах июля. Он был все время на участках 333-го и 44-го полков, там командовал группами бойцов, отражал танковую атаку немцев на Центральном острове и вместе с каким-то старшиной подбил из орудия одну из немецких машин. Я спросил, знает ли Семененко о «Приказе № 1», где упомянута его фамилия. Он не знал о нем, но в крепости ему говорили, что по рекомендации Зубачева его назначили начальником штаба сводной группы. Однако немцы в это время вновь заняли церковь и отрезали отряд Зубачева и Фомина от 333-го и 44-го полков. Семененко не мог пробраться на восточный участок казарм, где находился штаб сводной группы, и обязанности начальника штаба за него стал выполнять какой-то другой командир. А он до самого конца оставался в районе 333-го полка.
Итак, к моему разочарованию, Семененко не был тем командиром, который переплывал Мухавец. Но зато он помог мне наконец уточнить личность старшего лейтенанта с Красной Звездой. Этот человек был другом и многолетним сослуживцем Семененко — начальником школы младших командиров 44-го полка, старшим лейтенантом Василием Ивановичем Бытко. Именно он пришел в крепость на второй день обороны, и именно у него был орден Красной Звезды за финскую кампанию. И как только я услышал, что Бытко звали Василием Ивановичем, я сразу вспомнил о его прозвище «Чапай». Видимо, оно объяснялось не только его смелым и отважным характером, но и тем, что Бытко был тезкой прославленного героя гражданской войны. Семененко подтвердил это и сказал, что курсанты полковой школы всегда с любовью и гордостью называли своего начальника «наш Чапай».
Уже впоследствии отыскались другие бойцы и командиры, которые в дни обороны крепости сражались бок о бок с Бытко и вместе с ним попали в плен. Они дополнили рассказанное Бессоновым, Пузаковым и Семененко, и история старшего лейтенанта с Красной Звездой теперь вполне прояснилась.
Василий Иванович Бытко был кубанцем, родом из большой станицы Абинской, где до сих пор живет его семья. Человек волевой, отважный и бесстрашный, он показал себя в армии прирожденным командиром, быстро продвигался по службе и умело действовал в боевой обстановке во время финской войны, за что в числе первых в полку был награжден орденом Красной Звезды. Курсанты полковой школы гордились своим командиром и по первому слову «Чапая» готовы были идти в огонь и в воду. Война застала Бытко, как и других командиров, на его квартире в крепостных домах комсостава, где он жил с женой и маленьким сыном. Он вскочил с первыми взрывами, поспешно оделся и, наскоро попрощавшись с семьей, кинулся в расположение полка.
Под обстрелом он пробежал мост через Мухавец и добрался до штаба полка. Там, среди взрывов, дыма и пыли, заволакивающих двор, по которому метались охваченные паникой люди, он собрал часть своих курсантов и повел их из крепости на окраину Бреста, на рубеж, где приказано было сосредоточиться полку по боевой тревоге.
Он сумел вывести эту группу почти без потерь еще до того, как враг сомкнул свое кольцо. Присоединив своих курсантов к другим подразделениям, оказавшимся там, Бытко сам не остался с Ними. Он помнил, что в крепости дерутся его «ребята», и считал, что не имеет права бросать их. И он один ушел назад. Только на второй день он все же сумел прорваться на Центральный остров и появился там так, как рассказывали об этом Бессонов и Пузаков. Он принял командование над оставшимися курсантами и бойцами, которые были тут, и стал главным руководителем обороны в районе 44-го полка.
Как известно, все попытки вырваться из крепости были безрезультатными, и наконец наступил день, когда боеприпасы у стрелков и пулеметчиков подошли к концу, а в нагане Бытко остался последний патрон. И тогда люди заметили, что старший лейтенант всячески старается уединиться. Он решил покончить с собой: для него, удалого, горячего кубанца, стойкого коммуниста, полного ненависти к врагу, сама мысль о том, что он может живым попасть в руки гитлеровцев, была страшнее смерти.
Товарищи отгадали его намерение. Когда однажды в минуты затишья Бытко под каким-то предлогом хотел покинуть подвал, они поняли, зачем он уходит. Его окружили и стали уговаривать отказаться от мысли о самоубийстве. Ему доказывали, что его смерть произведет тяжелое впечатление на бойцов, что он обязан разделить со своими людьми судьбу, которая их ожидает.
Бытко слушал все это молча, опустив голову, но было видно, что доводы товарищей произвели на него впечатление.
