Серебряное дерево (с иллюстрациями Н. Гольц) - Красовская Галина (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗

Но, подарив Гранату прекрасную бороду, судьба безжалостно обошла его в другом — на голове мудреца не росло ни единого кустика.

— О, это выдающийся учёный, это блестящий ум! — говорили о Гранате друзья.

В том, что ум Граната был блестящий, не могло быть никакого сомнения: макушка его блестела так ослепительно, что больно было смотреть. Как-то лысина Граната даже натворила беду. Пострадавшим оказался доктор Гематоген. Он нечаянно глянул на лысину мудреца, когда на неё падало солнце и, представьте, повредил зрение. После этого Гем вынужден был прописать самому себе очки. А Гранат, чтобы больше не было таких несчастных случаев, стал носить голубую панамку.

По вечерам свирельцы часто собирались у музыканта Тромбуса. Каждый, кто хотел вырезать особенно звучную свирель, шёл к маэстро за советом. Тромбус терпеливо показывал, как надо делать свирели, и учил всех играть на них. Даже Гранат, хоть и бывал всегда занят важными делами, посещал Тромбуса и учился у него мастерить свирели, флейты и скрипки. Маэстро умел ещё превосходно играть на скрипке и даже сам сочинял музыку.

Тромбус был уже немолод и слаб здоровьем, и доктор Гематоген советовал ему не переутомляться и строго соблюдать режим дня. Маэстро слушался доктора, тем более что и сам он любил после вкусного обеда устроить себе тихий час.

Сладко подремав, он совершал прогулку и лишь тогда принимался мастерить инструменты или сочинять музыку. Заложив за щеку фруктовую тянучку, маэстро удобно усаживался в любимом кресле и начинал писать ноты, причмокивая и сладко мурлыча под нос мелодию. Бойкие плясовые и весёлые песенки выходили у него на славу, но маэстро любил серьёзную музыку и пытался сочинять сложные вещи, чтобы исполнять их на скрипке. Он вертелся в кресле, возводил глаза к потолку и старательно жевал одну тянучку за другой. Но серьёзные пьесы сочинялись туго.

Покончив наконец с этим трудным делом и сгорая от нетерпения поскорее исполнить новое сочинение перед публикой, маэстро звал к себе своего друга Карало. Художник рисовал что-то на больших листах бумаги, то и дело откидывая гривастую голову и любуясь работой.

После этого на улицах появлялись разноцветные афиши, приглашающие всех, всех, всех на концерт серьёзной музыки. Слова «концерт серьёзной музыки» были написаны не очень большими буквами, а внизу афиши было крупно выведено: «После концерта — угощение».

Первым на концерт Тромбуса приходил Карало — седой, грузный, с красной косынкой в горошек на шее и с этюдником и альбомом в руках. Застревая между стульями, он протискивался в дальний угол, усаживался, раскрывал этюдник и приготавливал краски. На каждого, кто появлялся в дверях, Карало пронзительно глядел несколько секунд, а потом начинал орудовать кистью.

Зал бывал полон, свирельцы рассаживались как можно удобнее и частенько поглядывали на стоявший в стороне стол с угощением, прикрытый салфетками.

Маэстро появлялся с торжественным видом, облачённый во фрак. Дождавшись, когда слушатели прекратят скрипеть стульями, он устремлял взор к потолку и начинал играть. Тонкие пальцы музыканта плавно водили смычком по струнам, а сам маэстро то и дело ронял слёзы на отвороты фрака. Друзья Тромбуса — Гематоген, Гранат, Минус и Карало — не могли сдержать восторга. Они вздыхали от избытка чувств, а когда маэстро устало опускал смычок, бросались обнимать его. Тромбус кланялся, в смущении встряхивая седыми кудрями, и затаив дыхание ждал, когда же грянет гром аплодисментов. Но аплодисментам явно не хватало силы и звучности. Маэстро в волнении хватался за виски и тут только замечал, что большинство слушателей спит. Даже милиционер Гарпун, бывало, нечаянно задрёмывал на концерте уважаемого Тромбуса, но, очнувшись сам, он тут же будил всех пронзительным свистком — нотой ми. Вмиг затихало похрапывание, свирельцы смущённо вскакивали и, чтоб искупить свою вину, долго и горячо аплодировали.

Но разве мог этим утешиться бедный Тромбус! Скрепя сердце, скрыв обиду, маэстро начинал играть песенки и бойкие плясовые, и лишь тогда свирельцы начинали по-настоящему веселиться и подпевать скрипке маэстро. А чем меньше времени оставалось до конца концерта, тем оживлённее становились гости и тем чаще бросали они взгляды на прикрытый салфетками стол.

Угостившись коктейлем и фруктовой пастилой и сплясав на прощание, свирельцы, очень довольные, расходились по домам. И тогда Тромбус изливал друзьям свою горечь.

— Ах, я просто в отчаянии! — восклицал он, нервно потирая виски. — Им только и подавай пустые песенки!

— Это вы зря, — успокаивал маэстро учитель Минус, — ваши плясовые и весёлые песенки очень недурны! Но, — учитель поднимал палец и шевелил им, — безусловно, людям нужна и такая музыка, при звуках которой хочется торжественно снять шляпу...

— Свирельцы не умеют думать про серьёзное... Потому они и серьёзную музыку не любят, — говорил Гранат и в задумчивости поднимал кустарники бровей.

— Думать о серьёзных вещах — это наше с вами дело. А народ наш любит плясать. Что в этом плохого? — заступался за свирельцев учитель Минус. — Пусть каждый живёт, как ему нравится. Свирельцы бесхитростны — вот и веселятся от души.

— Они добродушны и не портят друг другу нервы, — присоединялся к Минусу доктор Гематоген. — Уважаемый маэстро, успокойтесь. Вам вредно волноваться.

А Карало молча трогал коленку и протягивал друзьям альбом с портретами свирельцев, раскрашенными в голубые, розовые и жёлтые цвета. Это были любимые цвета свирельцев.

С альбомных листов смотрели такие смешные и симпатичные физиономии, что, глядя на них, все начинали улыбаться. Даже маэстро переставал тереть виски и закладывал за щеку тянучку.

— Хотят плясать — пусть будут плясовые. В конце концов, их мне сочинять легче, а здоровье дороже всего, — бормотал он, успокаиваясь.

Положив подбородок на этюдник, Карало смотрел, как портреты его ходят по рукам, и глубокомысленно изрекал:

— Эти голубые и розовые цвета — не то... Это — не главное... Палитра бедная...

Он долго качал головой и так стискивал губы, будто поклялся не раскрывать рта до конца дней своих.

Никто, конечно, ничего не понял, но добиваться у художника пояснений было бесполезно.

Карало был известный молчун и открывал рот только в крайних случаях. Друзья привыкли к этому и не приставали к нему с расспросами.

Благополучной и беззаботной была жизнь свирельцев и другого счастья они не знали, а потому и не хотели. Так бы и жили они — долго ли, кто знает! — если бы однажды мудрец Гранат не прочитал в старинной книге такую легенду.

Жил-был когда-то на свете чудак садовник. Какие только цветы и деревья не росли в его саду! Но нет, не было ему в этом радости. Задумал садовник вырастить такое дерево, каких не видывал ещё белый свет. И как задумал, так и сделал.

Семь ли дней растил он то дерево или семь лет, только вырастил. Дыханием своим грел землю у ног деревца, чтоб крепче стояло, песни пел, чтоб веселей звенели на деревце листья.

Помогали садовнику друзья. Тоже дышали на деревце, тоже подпевали.

И верно, не видал ещё белый свет такого дерева. Тело его было крепким, крепче железа, и розовым, как летний закат. И мелодично пела на дерезе серебристая листва.

Первую весну только и знало оно петь, на вторую весну зацвело невиданными цветами, а на третью родило плоды-орешки. Стали люди страны Садовника выращивать серебряные деревья. Нелёгкое это было дело! Семь ли дней они трудились или семь лет, только зацвели наконец по всей стране серебряные деревья. А созрев и вдоволь пожив на свете, они дарили людям в награду за их труды долголетие и непобедимость. С тех пор какой бы враг-чужеземец ни нападал на страну Садовника, уходил ни с чем.

За это люди и назвали серебряное дерево деревом счастья.

— Любопытная легенда! Дерево счастья... По-латыни это будет — Арбор Фортунэ... Вот бы найти его! Вас-солибас! — вскричал Гранат. Это было его любимое восклицание. — Отправлюсь-ка я в соседние страны да потолкую с тамошними мудрецами.