Робот и бабочка - Жилинскайте Витауте Юргисовна (список книг .TXT) 📗
— Ах, какой красавец! — ахал он, завидев оранжевый с синей полосой автомобиль. — Ой, какой большой! — ойкал от страха, заметив, огромный серебристый грузовик-холодильник. — Ишь, какая смешная! — выпучив глаза, разглядывал украшенную лентами свадебную «Волгу» с куклой на капоте.
Как-то даже рассмеялся:
— Ха-ха, что я вижу! Посмотри, мам: на автомобиле желтый цыпленок нарисован!
Но его мама, как мы уже знаем, не любила смотреть на автомобили. Она даже нарочно отворачивалась от шоссе, как бы желая тем самым показать, что все эти автомобили ей не друзья. И во многом вкусы и интересы жеребенка и его матери сильно разнились. Если жеребенку небо казалось синим и прозрачным, трава — чистой и аппетитной, вода — холодной и освежающей, то его мать в каждом глотке воды ощущала привкус стирального порошка, в воздухе — запахи бензина, сажи и серы, да и трава на придорожном лугу отдавала всякими химикатами. А шоссе ее просто раздражало: гул, треск, пыль; машины она называла вонючими железными ящиками. Поэтому своими открытиями и восторгами жеребенок охотнее делился не с матерью, а с бурой телочкой, убегавшей от большого коровьего стада, чтобы поболтать с веселым, резвым жеребенком.
— Ах, как было бы здорово, если бы нас посадили в большой серебристый грузовик и хоть немножко покатали! — мечтал жеребенок.
— Я бы очень боялась: а вдруг выпаду! — испуганно моргала его приятельница.
— Не бойся. Я бы не дал тебе выпасть, удержал, — отважно встряхивал жеребенок еще коротенькой гривкой.
— Я так и думала, — скромно опускала телочка глаза. — Побегу расскажу маме, какой ты славный и смелый.
Она смешно скакала к стаду, а жеребенок, радостно вскидывая голенастые ноги, тоже мчался к своей маме и снова не мог оторвать глаз от шоссе.
— Глянь, — очень удивился он, — какая машина! Вся красная, а сверху лестница. Мам, а зачем ей лестница?
— Не знаю и знать не хочу, — ворчала кобыла, даже не поднимая глаз на диковинную машину.
— Ого-го! — воскликнул он однажды. — Такого я еще сроду не видывал!
По шоссе медленно ехал грузовик с высокими решетчатыми бортами, и вез он… кого бы вы думали? Лошадей! В глазах у них застыл страх, головы были печально и беспомощно опущены.
— Счастливого пути! — крикнул им жеребенок. — Приятного путешествия по белу свету! Как я вам завидую!
Один старый жеребец поднял голову и проржал что-то в ответ, но что, жеребенок не разобрал.
— Наверно, поблагодарил за добрые пожелания, — решил он и, заметив приближающуюся телочку, поскакал к ней.
— Ты слышала, — кричал он на скаку, — ты видела, как моих родичей везли в машине, чтобы показать им весь мир? Я пожелал им счастливого пути, и они сказали спасибо. Когда вырасту, тоже отправлюсь путешествовать!
Однако на этот раз телочка не спешила с ним согласиться. Она даже презрительно пожевала губами и глянула на жеребенка свысока.
— А мама сказала, — ехидно возразила она, — что этих лошадей повезли на бойню.
— На бойню? — удивился жеребенок, и его сияющие глаза затуманились.
— Да, на бойню, — повторила телка. — И еще сказала, что скоро всех лошадей туда свезут.
— Не ври, — возмутился жеребенок.
— Мама сказала, — безжалостно продолжала телка, — что от вас, лошадей, нынче никакого проку, никому вы не нужны, сказала мама, и поэтому вас отправляют на бойню. Она еще сказала, что лошадей вытеснили автомобили и тракторы, а нас, коров, это мама так сказала, никто не вытеснит, потому что мы даем молоко, а вы, лошади, ничего хорошего не даете и уже не дадите, только нашу траву зря переводите, а проку от вас никакого.
Жеребенок просто онемел — так ошеломили его слова подружки.
— И поэтому мама не велела мне даже смотреть на тебя! — закончила телка и, гордо задрав маленькие рожки, степенно зашагала к стаду, оставив жеребенка обиженным и униженным.
— Врушка врал, врушка врал, он с три короба наврал, по мосту вранье повёз — провалился, не довёз! — придя наконец в себя, закричал жеребенок вслед телке, однако она даже обернуться не соизволила.
«Врушка врал…» — повторил про себя жеребенок, однако его чистое и доверчивое сердечко замутилось, он, подбежав к матери, ткнулся мордой в ее теплый бок, ища утешения.
— Мам, а мам, правду говорят, что от нас, лошадей, никакого проку и что нас трактора и автомобили вытеснили? — тихо спросил он, надеясь, что мать только посмеется в ответ.
Однако кобыла грустно покачала головой и сказала:
— Да, это правда.
— А как же та большая машина с решетчатыми высокими бортами, — снова спросил жеребенок, — неужели она, правда, везла лошадей на бойню?
— Кто это тебе сказал? — насторожилась мать.
— Бурая телка. И еще она говорит, — всхлипнул жеребенок, — что от меня тоже никакого проку, поэтому она больше не будет со мной дружить.
Кобыла с тревогой и любовью посмотрела на своего длинноногого сыночка, перед которым так неожиданно открылась мучительная правда жизни.
А когда они вернулись в конюшню, кобыла всю ночь напролет рассказывала сыну о славном прошлом лошадей, вспоминала такие необыкновенные, удивительные истории, героями которых были его предки, что на следующее утро жеребенок, снова весело подпрыгивая, побежал к коровьему стаду и до тех пор носился возле него, пока спесивая телка не подошла.
— А моя мама сказала, — как горохом начал сыпать жеребенок, — что у нас, лошадей, такое замечательное прошлое, какого ни у одной коровы никогда не было и не будет! Мама сказала, что мы участвовали в сражениях и окровавленные падали на поле брани, что мчались быстрее ветра, неся всадника с победной вестью! И еще мама сказала, что мы были самым дорогим подарком для королей и самой большой надеждой для пахаря! И еще мама сказала, что у нас на шее звенели колокольчики и сафьяновые седла для нас вышивали золотом, и что, спасая съежившихся от страха людей, мы уносили их от голодных волчьих стай… И даже теперь, говорила мама, рысаки участвуют в состязаниях, и весь мир им аплодирует! И еще она сказала, — захлебываясь словами, продолжал жеребенок, — что вы, коровы, ленивые и толстопузые, только и умеете — жевать да мычать, и позволяете себя доить, и нет у вас никакой интересной истории, вот!
С минуту бурая телка стояла, как оглушенная, пытаясь переварить все, что услышала. А придя в себя, выпалила:
— Ах так! Ну, смотри! Все-все расскажу маме, что ты тут на нас наплел: и что мы толстопузые, и что ленивые, и что только одно и умеем — мычать да жвачку жевать. Мама быку пожалуется, и он тебя — рогами в бок! Будешь знать.
— Ябеда! — с презрением кинул ей жеребенок. Помолчав, телка добавила:
— Каким бы ни было ваше прошлое, все равно вас вытеснили машины, а нас никто не вытеснил. И если вы, лошади, такие храбрые, на войне были, так почему же вы испугались автомобилей и тракторов, почему и пикнуть против них боитесь?
Жеребенок не знал, что ответить, только от досады рыл копытом землю и бил себя по бокам хвостишком.
А телка вернулась в стадо, прижалась к боку матери-коровы и издали, не прекращая жевать, косилась на жеребенка.
Постояв возле стада, жеребенок задумчиво побрел к матери. Телкины слова больно задели его. Что ни думай, как ни сердись, однако была в них крупица правды. Ведь и в самом деле они, лошади, ни разу не оказали сопротивления тракторам и автомобилям. Что с того, что его мама с презрением отворачивается от катящихся машин — ведь машинам от этого ни жарко ни холодно.
И его юное сердечко сдавило тяжким обручем: жеребенок почувствовал себя ответственным за честь всех лошадей. Он даже не пожаловался матери на то, как вновь обидела его телка, понял уже, что есть вопросы, которые следует решать самому. Совсем другими глазами смотрел он теперь на шоссе, на нескончаемую вереницу автомобилей, и думал при этом о чем-то своем. И однажды вдруг решительно поскакал в сторону широкой асфальтовой ленты.
— Ты куда? — попыталась удержать его мама. — Там опасно, сейчас же назад!
