Аршин, сын Вершка. Приключения желудя - Петкявичюс Витаутас (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
— Идёт, идёт. Если ночь не остановит, так оно чёрт знает куда зайти может! — А сам одной рукой миску придерживает, другой клёцки наворачивает.
Только соус капает с подбородка.
— Вот и гром грянул! — Кризас трахнул парня между глаз, но твердолобый даже ухом не повёл, а отцовская ложка пополам треснула.
Пока старый Вершок искал другую, Рокас все клёцки умял, и отцу осталось лишь корку взять да облизать ею миску. И холодной водой запить.
Хоть и голоден был Кризас, а всё ещё радовался, что у него такое чадо растёт: "И ростом, и умом взял. Даже такого мудреца, как я, на словах и на деле перемудрил! Точь-в-точь бывший безделяйский пан Яцкус. Тот, бывало, пол-лося, полкабана, трёх зайцев в один присест слопает и ещё голодающим проповедь прочтёт. Даже квасом не запив!"
Пошёл отец лошадей кормить, а мать не выдержала и пожурила Рокаса:
— Нехорошо ты поступил, сынок. Отец — работник, кормилец наш, а ты не пожалел его, без обеда оставил.
— В следующий раз пожалею, — обещал сын. И пожалел!
Съел все клёцки, соус вычерпал, прибежал на конюшню и кричит отцу:
— Миску сам вылизывать будешь или мне прикажешь?
Целый день смеялись конюхи над Вершком, и не мог он урезонить их ни глупым, ни мудрым словом. Только пояс потуже стягивал.
А мать снова учила сына:
— Коли уж клёцек не оставил, мог бы хоть краюшку хлеба да крынку молока принести отцу. Ведь от голода и помереть недолго.
Обрадовался Рокас, что можно исправить дело, схватил ломоть хлеба, налил в крынку молока и бегом к отцу. День был жаркий, вспотел наш Рокас, притомился в дороге и решил напиться. Сел в канаву, запрокинул крынку, да так в три глотка и осушил её. Ни капли не оставил.
А придя на конюшню, протянул отцу пустую посудину и общипанный ломоть хлеба.
— Где же моя доля? — удивился Кризас, заглянув в пустой кувшин.
— Твоя доля была сверху, а моя — снизу. Никак не мог я до своей добраться, чтобы твоей не выпить, — оправдывался Рокас.
И отец был рад-радёшенек, что хотя бы сухим хлебушком удалось подкрепиться. Почерствелым мякишем голод утолить.
Вот каким сердобольным мальчиком был Рокас! Настоящий брат милосердия, только красного креста на лбу не хватало.
АРШИН
Хоть и добрым едоком был Рокас, а вот чтобы раз поесть и всю неделю сытым ходить, никак не получалось у него. Чуть отойдёт, бывало, от стола, по двору пробежится, в воробьев камнями покидает, морковинку — зубы прочистить выдернет и снова к мамке: есть давай! Мать с утра до вечера от плиты не отходит.
Целый день два чугунка на огне кипят. Но вот однажды бригадир Полуквас явился Дара-ту в поле звать.
— Не могу я, — объясняет женщина. — Как я своего младенца без присмотра брошу?
— Ну знаешь, ты и святого можешь вывести из терпения! — разозлился бригадир. — Нашла младенца! Парень косая сажень в плечах, а она мне сказки рассказывает! И не стыдно тебе за таким верзилой прятаться?
— Он хоть ростом и велик, а разум-то детский, — возражает мать- Что с него взять, с Вершка малюсенького…
— Ничего себе малюсенький! — возмутился бригадир. — Если он Вершок, то кого же тогда Аршином звать?!
И прилипло это прозвище к мальчонке, навсегда пристало. С этой поры никто его не звал иначе. Аршин, да и только.
Как тут было матери оправдываться? Не скажешь ведь, что не вышла в поле, потому как Аршина не на кого оставить. Да и за ручку такую версту водить не будешь: отец по плечо ему, мать — до пояса, а он знай вышагивает посерёдке, родителей за руки ухватил и тащит.
Словно дошколят в колхозный детский сад ведёт.
Посоветовались родители друг с другом и стали на работу собираться. Наварили горшок картошки, котёл мяса и, уходя из дому, наказали сыну:
— Сам поешь, не маленький.
— Что? Сухую картошку7
— Простокваша в погребе.
— Всё равно будет сухо, ~ огорчился Рокас.
— Масла возьми в чулане. Только варенье не трогай!
— Ладно, не трону, — обещал сын, и мать с отцом ушли.
Сел Аршин, задумался: как бы ему так поесть, чтобы простоквашу самому не наливать, масло из маслобойки не доставать и картошку не студить?
Как самый настоящий пан устроиться!
Думал, думал, наконец придумал. Достанет картофелину из горшка — лезет в погреб за простоквашей. Пока спустится по лестнице, смотришь, картошка и остыла; он её в рот, простоквашей запьёт, а сам из погреба в чулан спешит маслом смазать. Чтобы в горле не застряла.
Понравилась Аршину такая кормёжка: день-деньской знай физкультурой занимайся — вверх-вниз по лестнице носись да челюстями двигай.
И полезно, и время до ужина быстрей бежит. Вернулись родители с работы, так и ахнули, когда увидели, как единственное чадо в поте лица с картошкой управляется.
— Ты что же, весь день так маешься? — не на шутку перепугался Кризас.
— Весь, — улыбается Аршин, — Авось и до вечера не кончу.
— Так и без ног остаться можно… — запричитала Дарата.
А Кризас на свой лад учит сына:
— Вот гляди на меня: я хоть и стар годами, а сколько силы во мне ещё пакляную шапку свободно на голове удерживаю. А всё почему? Потому что не лезу вон из кожи на работе: сено лошадкам одной рукой подбрасываю, а когда та устанет, другой берусь. Так и тружусь попеременно. А ты что делаешь? Целый день как угорелый мечешься. Надо сердце на старость лет поберечь, ты ведь паном быть хочешь. Пузатым, ясновельможным.
— Поберечь — это я готов, — согласился Аршин и подавился сухой картофелиной.
Хорошо, что Кризасу толкушка под руку подвернулась. Взобрался старик на лавку да как трахнет сына по спине — кусок проскочил, и всё обошлось. Даже к доктору вести не понадобилось. Правда, толкушка в щепки разлетелась, так что с того дня Дарате приходилось крупу безменом толочь, а картошку мельничкой молоть.
На другой день родители понаставили вокруг Аршина горшки с едой, миски, кружки, а сами снова на работу ушли. Сынок сидит, ест за милую ду-шу да по животу себя похлопывает — можно не сходя с места до всего рукой дотянуться. Когда всё подчистил, вспомнил про варенье в чулане. Чернику на меду.
Вспомнив, раз обошёл вокруг ведра, покосился, но даже ягодки не взял. Второй раз обошёл — понюхал только, а на третий решил себя за такую выдержку вареньицем попотчевать. Вознаградить за своё долготерпение.
— Ты ведь обещал не трогать! ~ вскричала мать, когда вернулась в дом и увидела пустое ведро. — С чем же мне теперь пироги печь?
— Я целый день не трогал, даже близко к варенью не подходил, а потом на радостях, что слово своё сдержал, решил отведать и сам не заметил, как до дна всё вычерпал, — оправдывается Аршин, вытирая ложку о штаны, а пальцы — о волосы.
И смотрит одним глазом, другой прищурив. Отец подумал, что сынок от удовольствия жмурится, потому и ругать его не стал, объяснив Дарате:
— Ясновельможный пан Яцкус не ложкой — лопатой мёд черпал, и то ничего, как бык здоровый был, только, бывало, когда солнышко пригреет, вся сладость у него на лысине и выступит, букашки всякие слетаются. Он на тот случай воронье перо втыкал в шляпу. Шмелей пугать.
На следующий день Аршин снова одним глазом смотрит. И на третий, и на четвёртый так же, пока наконец Вершок не встревожился:
— Никак, ты снова придумал что-то?
— Как ты учил, так я и делаю: одним глазом смотрю, другой на старость берегу. Тут уж мать всполошилась.
— Где твой ум? — накинулась Дарата на мужа. — Калекой ребёнка вырастишь!
— Много ты понимаешь, — не сдавался Кризас. — Помню, у того же пана Яцкуса на носу очки сидят, на брюхе бинокль болтается, а как выйдет, бывало, сов стрелять, всё равно один глаз зажмурит. Видно, такой фасон у панов.
Слово за слово — поссорились. Замолкли и сидят будто воды в рот набрали: отец заговорит ~ мать ни гугу в ответ; мать голос подаст — отец отмалчивается.
Точно мышь на крупу, надулись оба. Неделю молчат, вторую не разговаривают, третью… Кризас взял лучину, зажёг и давай под кроватью вчерашний день искать.
