Заявка на подвиг: Сказочное повествование - Арбенин Константин Юрьевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Наступила пауза, во время которой Ромка чуть не уснул. Рыцарь и оруженоска глядели на гостя, не зная, что и сказать на все эти постулаты и заявления. Мало того, они не знали, что в данном случае делать. В душе барона Николая перетягивали канат два желания: с одной стороны ему страстно хотелось взять эсквайра за шкирку, за этот самый его накрахмаленный кружевной воротник, и спустить с лестницы. С другой стороны ему было приятно, что в коем-то веке к нему заглянул старый школьный приятель, да еще так удачно устроившийся в этом мире, так много знающий и так интересно рассказывающий всякие неприятные вещи.
Сам барон Николай, конечно, понимал, что в мире существуют не только рыцари без страха и упрека, но и другого рода рыцари — с большой дороги. Понимать понимал, но задумываться об этом не хотел — жалел свою нервную систему, и без того довольно расшатанную. Даже, когда судьба столкнула его с Доном Каптоном, он постарался сохранить в себе уверенность, что такая чудовищная личность — только случайное исключение в доблестном и благородном рыцарском строю. А теперь неугомонная до поучений судьба снова тыкала его носом в это самое сомнительное место, а он все еще надеялся, что в его сказке такого места быть не должно!
Окончательно запутавшись в мыслях и чувствах, барон Николай ухватился за давно проверенное средство: взял бутылку и, разлив остатки коньяка, выпил залпом, отчаянно.
— Мыловар мой — добрейшей души человек, — заключил Ромка-эсквайр, проснувшись и сразу опорожнив свой бокал, — за спасибо и гоблина пальцем не тронет. Умница… А хочешь, Колян, я тебя в этот чертов Союз пристрою, по дружбе?
Затем он привстал и, подобрав с пола левый ботфорт, вынул оттуда вторую бутыль «Приората».
На следующий день барону Николаю было стыдно — за себя, за своего горе-приятеля, за все выпитое, услышанное, высказанное и невысказанное. А также за все, чего он не помнил. Он слонялся приведением по квартире, дефилировал от койки к туалету и обратно и всячески старался не попадаться на глаза оруженоске, что при небольших размерах жилплощади было совсем не просто. Давешнее ощущение свершенного подвига начисто испарилось, рыцарь более не чувствовал себя героем сказки, — скорее, персонажем сатирического антиалкогольного плаката. Полдня он занимался мысленным самобичеванием. Наконец, не выдержав угрызений совести, явился на кухню с повинной.
— Как ты думаешь, — спросил он пришибленно, — если я брошу пить — это будет подвиг?
— Навряд ли, — ответила донья Маня, не отрываясь от своих хозяйственных занятий.
— Навряд ли подвиг, или навряд ли брошу? — попытался выяснить рыцарь.
Донья Маня будто бы и не замечала его — на глупые вопросы не отвечала и даже лицом к несчастному не разворачивалась. Собрала грязное обмундирование и пошла в ванную стирать. Рыцарь понуро следовал за ней, но дальше приставать с вопросами опасался. Наконец, донья Маня сама обратилась к барону Николаю.
— Ты бы лучше о другом подумал, — сказала она как-то отстраненно. — Насчет Союза Рыцарей. Может, стоит тебе туда вступить?
— Зачем это? — удивился рыцарь. — Я в жизни ни в каких общественных организациях не состоял и состоять не собираюсь, мне это не к чему.
— Тебе, может, и не к чему, — кивнула оруженоска, — и мне не к чему. Но нам теперь не только о себе думать надо. А вдруг у нас появиться маленький рыцарчик? Времена нынче тяжелые, бабушек и дедушек у нас нет, без общественной поддержки трудно малыша на ноги поставить, да еще — рыцаря.
Барон Николай так и осел от этих слов на диван, так и застряли у него в открытом рту все остальные вопросы, и даже голова болеть перестала. Каких угодно аргументов ожидал он от своей оруженоски, но только не такого! А донья Маня ничего к сказанному прибавлять не стала, пошла себе дальше белье стирать, дала рыцарю самому все взвесить и обдумать. И ведь точно рассчитала: барон Николай посидел минут десять в прострации, а потом начал думать.
И думал он три дня и три ночи, спал с открытыми глазами, ел без аппетита, пил только воду, а на четвертый день сам, безо всякого со стороны доньи Мани намека, позвонил Ромке-эсквайру и стал выяснять, что нужно для поступления в этот самый Союз Рыцарей.
Ромка злобно обрадовался, обозвал барона Николая хорошистом-конформистом и обнадежил:
— Значит так, Колян: минимум три документально подтвержденных подвига и три рекомендации от рыцарей со стажем не меньше трех лет. Бог троечки любит! Поставишь моему Мыловару бутылку хорошего портвейну, он тебе рекомендацию подмахнет, а его рекомендация дорогого стоит, Колян. Он у меня портвейн шибко любит, стервец чертов, а остальное у него все есть. Передашь через меня бутылочку, а я для тебя по старой дружбе… Ну, ты понял. А остальных двоих поручителей сам найдешь. Договорились? Приходи послезавтра ко мне, обсудим детали. Только без бабы своей приходи, ладно? Рука у нее тяжелая больно.
Последние слова барон Николай донье Мане пересказывать не стал, а об остальном доложил обстоятельно. Стали вдвоем думать, у кого брать рекомендации и как документально подтвердить свершенные подвиги.
— Ну вот что, — говорит оруженоска. — Одну рекомендацию у твоего мастера Сандалетова возьмем, он не откажет. Вторую, стало быть, Мыловар с барского плеча отвесит. Надо только портвейна хорошего где-то раздобыть.
— У меня в замке есть несколько бутылок «777 года», — заметил рыцарь. — Если только их Псевдонимов еще не опорожнил…
Прежде, чем перейти к практической стороне дела, барон Николай попытался выяснить у доньи Мани вопрос принципиального характера:
— Ну ладно, дорогая моя оруженоска, а это-то все — будет считаться за подвиг или так, типа общественного поручения?
— Ну не все же рыцарю подвиги совершать, — ответила оруженоска, — должны у него быть и просто приключения. Будем считать это общественным приключением.
Рыцарь вздохнул — разочарованно, но не обреченно.
Всю следующую неделю барон Николай и донья Маня были заняты сбором документов. Они носились по городу, как угорелые (впрочем, отчасти они таковыми и были — торфяники все еще дымили) и добывали справки, выписки, рекомендательные письма. Барон Николай немного филонил: быстро утомлялся, просыпал, жаловался на здоровье, охотно откладывал сегодняшние поручения на завтра, словом, вел себя, как самый настоящий рыцарь, занимающийся не своим делом. Очень скоро он стал всерьез скучать по сражениям и драконам, путешествиям и опасностям, — так ему осточертела эта бумажная кампания. Донья Маня наоборот вкалывала за троих (да, доктор подтвердил: теперь уже точно за троих) — стояла в очередях, ругалась с нерадивыми писцами, делала замечания безграмотным делопроизводителям, постоянно бегала за консультациями к самым знающим людям — старушкам, торговавшим яйцами, — а дома не выпускала из рук телефонной трубки, даже когда готовила и ложилась спать. При этом она еще успевала стирать белье, протирать пыль и находить рыцарю потерянные им в пределах квартиры вещи. Барон Николай поражался такой трудоспособной жизнестойкости и иногда сам спешил внести свою лепту в общее дело, но сдержанно, без надрыва: созванивался пару раз с Ромкой-эсквайром да еще разок встретился с ним — передал три бутылки портвейна «777 год»: Мыловару, секретарю и самому Ромке.
Ромка-эсквайр, как все пройдохи, оказался сентиментален, от подарка растрогался и на следующий день сам, без предупреждения, заявился в гости. Руководил его действиями некий административный зуд, из-за которого он не мог сидеть на месте, особенно с похмелья. Этот зуд с порога передался барону Николаю и тот, опередив Ромку-эсквайра, стал докладывать ему о ходе дела.
— У нас проблемы с рекомендациями, мы никак третьего поручителя найти не можем, — рассказывал он. — Но мы придумали маленькую хитрость. Есть у нас один хороший знакомый — великан Псевдонимов. Он раньше злодеем был, а теперь учиться на рыцаря по ускоренной программе, практически заканчивает уже. Вот и получается: со стажем у него все в порядке, а что тот стаж злодейским был, мы умолчим. Уязвимое место Псевдонимова — это то, что у него у самого подвиги пока такие… как бы это сказать… средненькие: два курсовых и один дипломный. Как думаешь, пройдет у нас такой номер?
