Дмитрий Донской - Борисов Николай Сергеевич (электронные книги бесплатно TXT, FB2) 📗
Дмитрий Донской первым из русских князей начал чеканить собственную серебряную монету. Она была «двуименной» и имела на одной стороне надпись арабской вязью с именем хана Тохтамыша, а на другой — имя великого князя (327, 26). Для начала собственного чекана суверен должен был обладать определенным запасом серебра. Откуда же разоренная Тохтамышем Москва могла найти средства для начала собственного чекана? Это одна из многих загадок финансовой политики Дмитрия Донского.
Историки давно высказывают предположение, что московские князья, собирая со всей Руси ордынский «выход», часть его присваивали себе. Если следовать этому предположению, возникает вопрос: было ли это элементарным мошенничеством — или результатом своего рода «торга» с Ордой относительно сокращения размеров «выхода»? Первое маловероятно: грубый обман, обсчет хана быстро стал бы темой доноса и расправы с князем. Второе более вероятно. «Остаток ордынского выхода, который князья постепенно уменьшали, оставался в руках князей и образовывал наряду с другими поступлениями фонд серебра, достаточный для серебряной чеканки» (327, 148).
Монета служила и своего рода манифестом правителя. Изображенные на ней знаки и символы были полны смысла, сейчас уже утраченного. Известны, например, монеты Дмитрия Донского с загадочным по смыслу изображением петуха…
Со временем московские монеты становятся чисто русскими по надписям и изображениям. Драгоценные металлы приходили на Русь главным образом в результате торговли с европейскими странами. В эпоху Ивана III немецкие «рудознатцы» нашли серебро на Русском Севере, в бассейне реки Печоры. Но эти серебряные рудники в силу их удаленности и скудности не изменили общую ситуацию на рынке серебра в стране. Только в эпоху Петра Великого появляются промышленные разработки цветных и драгоценных металлов на Урале и в Сибири.
Полагают, что под названием «черного бора» летописцы разумеют «выход», который Великий Новгород время от времени выплачивал Орде через великого князя Владимирского. Эти платежи (точная сумма которых нам неизвестна) производились один раз в 7–8 лет и складывались из доходов от одной, но весьма зажиточной Новоторжской волости (361, 106). В год, когда Новоторжская волость платила «черный бор» татарам, она освобождалась от взносов в государственную казну Новгорода. По этой причине правящая верхушка Новгорода под разными предлогами искала возможности уклониться от этой повинности или же отсрочить платеж. Владимирские князья, напротив, требовали увеличения общей суммы «черного бора», ссылаясь на рост территории и численности населения боярской республики.
«Со всякие деревни по плътине…» Что означает эта ставка? Много или мало пришлось платить русскому народу надменному победителю Тохтамышу? Вот что говорят об этом современные исследователи.
«Один рубль (равный новгородской полугривне, „полтине“. — Н. Б.) — это почти предел платы, которую мог получить работник за год. А добыть „серебро“ (гривна равнялась 204 граммам серебра. — Н. Б.) в деревне всегда было во много раз сложнее. Приходилось ждать купцов и, предлагая свою продукцию, мириться с их неизбежно заниженными ценами. Таким образом, ордынская дань в размере одного или двух рублей в год — это настоящий грабеж, практически не оставлявший населению деревень и городов возможностей не только для расширения производства, но и для обычной жизни» (192, 85).
Источники не дают ясного представления о том, как конкретно происходил сбор ордынского «выхода», какими суммами он исчислялся и каков был порядок его доставки в Орду. Летописцы упорно избегают этой темы. Вся финансовая документация (безусловно, существовавшая и тщательно хранившаяся как на Руси, так и в Орде) со временем погибла или была уничтожена. После освобождения Руси от ордынского ига письменные свидетельства о нем считались чем-то постыдным и безжалостно уничтожались.
(Исключение составляли только ханские ярлыки русским митрополитам, освобождавшие церковь от ордынских платежей и повинностей. Эти документы бережно хранились в митрополичьей канцелярии как своего рода назидание светским властям относительно неприкосновенности церковных имуществ.)
И всё же на основании косвенных свидетельств историки делают определенные выводы: «Дмитрий Донской, начав собственную чеканку монеты, установил величину рубля равной новгородской гривне. Следовательно, после нашествия Тохтамыша была восстановлена изначальная („по полугривне с сохи“, 1275 год. — Н. Б.) грабительская дань… По сравнению с варягами и хазарами монголы забирали в десятки раз больше. Поэтому можно удивляться, как люди выживали в условиях ордынского ига. В то же время неудивительно, что выживали немногие. И такое положение сохранялось более двух столетий» (192, 85).
Странный побег
Сыновья русских князей, жившие в Орде на положении заложников, безусловно, общались между собой и, надо полагать, вместе строили планы побега. Московский княжич Василий и Василий Кирдяпа были близкими родственниками: мать Василия Московского Евдокия Суздальская приходилась родной сестрой Василию Кирдяпе. Примечательно, что сын Дмитрия Московского бежал из ордынского плена осенью 1385 года (по Л. В. Черепнину — в 1386 году) (344, 650) — практически одновременно с Василием Кирдяпой и Александром Ордынцем. Несколько позже подался в бега и сын Олега Рязанского Родослав: «Того же лета (1387) прибежа из Орды князь Родьслав сын Олгов Рязаньскаго» (43, 153). К сожалению, никаких подробностей этого происшествия — точные сроки, маршрут беглеца, реакция Орды на побег — летописи не сообщают.
Синхронность побегов очевидна и не случайна. Истечение трехлетнего срока, по-видимому, освобождало княжеских сыновей от каких-то обязательств (или налагало новые) и позволяло (или заставляло) проявлять инициативу в деле своего освобождения.
«Тое же осени в Филипово говение в Юриев день, в неделю, побежа из Орды князь Василеи сын князя великаго Дмитриев» (43, 151).
Итак, 26 ноября 1385 года сын Дмитрия Московского бежал из плена. Сам Георгий Победоносец должен был стать его покровителем в этом опасном предприятии. В отличие от Василия Кирдяпы, он выбрал для побега непредсказуемый маршрут — на запад, на территорию современной Молдавии и Румынии.
В этой истории много необъяснимого. Трудно представить, как мог Василий своими силами преодолеть более чем тысячу верст заснеженных степей, не пользуясь услугами ямской гоньбы. (Вспомним описание бурана в оренбургских степях из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина или ярко изображенные в письмах отцу приключения Ивана Аксакова во время его поездки зимой из Москвы в Астрахань!) Но для проезда на казенных лошадях по большой степной дороге нужна была пайза — особая табличка, дававшая право на содействие местных властей и получение свежих лошадей на ямах. Вероятно, у Василия и его спутников была пайза одного из трех видов — золотая, серебряная или деревянная. Кто-то из ордынских доброхотов Руси — или просто продажный чиновник — дал им эту фальшивую «подорожную», позволившую Василию быстро пересечь степь и добраться до Подолии.
(Невольно возникает подозрение: а может быть, и сам побег Василия из Орды был имитацией, подстроенной ханом с какой-то дальней политической целью?)
«Того же лета (1386) прибеже сын князя великаго Дмитриев Ивановича князь Василии в Подольскую землю в Великыя Волохы к Петру воеводе» (43, 152).
«Великие Волохи» (Валахия) — в XIV веке самостоятельное княжество в южной части современной Румынии. «Подольская земля», или «Подолье» (Понизье), — «область на среднем Днестре, ниже впадения в него Серета, с городами Бакотой, Усицей, Калиусом, Кучельминым и Онутом» (229, 130). После разгрома татар в битве на Синих Водах литовским князем Ольгердом (1362 год) эта область перешла под власть Литвы (229, 166).
Выбравшись из владений Тохтамыша и укрывшись в Литве, московский княжич получал свободу, но при этом не давал повода татарам для нового нашествия на Москву. Безусловно, такое важное решение, как побег, княжич и его свита могли принять, только получив указания из Москвы. Однако, перефразируя Ключевского, можно сказать, что этот замысел был «только испечен» в московской печке, а «заквашен» в Киеве, в канцелярии митрополита Киприана. Стратегическая цель этого замысла — московско-литовское династическое сближение — позволяет увидеть в нем характерный почерк гроссмейстера политической интриги митрополита Киприана.
