Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Справа от дороги сквозь цветущие ветки еще совсем безлистных яблонь и черешен заалели красные черепичные крыши. Первая деревня, из которой не надо выбивать нацистов! Но так ли? Вспомнил предупреждение Кукина: «Для нас война еще не закончилась». Приказал остановиться.
— Надо проверить, что в деревне, — сказал комбат пехоты Герасимов.
Майор отдал распоряжение своим офицерам, прихватил трех солдат, и, привычно пригибаясь, они побежали к притаившимся в лощине домам. Но от селения к танкам уже шли чехи в праздничных национальных костюмах, с хлебом-солью на подносах.
— Руда Армада! Братри! Соудруги! — радостно кричали они.
— Танкисты, в деревне немцы! — послышались вдруг тревожные возгласы пехотинцев.
Еще не доводилось видеть немцев, которые при оружии и не стреляют. Я приказал взводам рассредоточиться, оставил за себя Жмакина, сам побежал к деревне.
…Широкая улица запружена орудиями, повозками, машинами. Всюду солдаты в дымчато-серых мундирах с алюминиевыми пуговицами, в сапогах с короткими голенищами. Каски пристегнуты к ремням. Сквозь шум и гвалт ухо улавливает какие-то команды. Но никто не бежит, никто не становится навытяжку. Я шел в глубь деревни. Правда, отрываться от танков не следовало бы, но желание собственными глазами видеть то необычное, что творилось вокруг, пересилило благоразумие. Направился в самую гущу гитлеровцев. Я еще никогда не видел, чтобы вот так сразу целая вражеская дивизия в крохотной деревушке сдалась со всем хозяйством!..
Вчерашние враги, сегодня они опасливо расступились, давая дорогу, снимали пилотки, каски, кивали головами… Стоял острый запах пота, прелой кожи и резины. Многие солдаты одеты в широкие, не по росту, вермахтовские мундиры. Не бриты. В глазах заискивание, страх. Офицеры почище. В кителях. Смотрят хмуро или вовсе отворачиваются. Один верзила чуть не сбил меня с ног. Когда понял, что столкнулся с советским офицером, начал заискивающе извиняться.
Только теперь дошло до меня, что такое капитуляция. Это полный крах, признание себя начисто побежденным, готовность выполнять волю победителя. Я всматривался в лица немцев, не веря происходящему. Не сон ли это? Может, ловушка?
— Заманивают нас, чтобы уничтожить?
— Смотрят-то как, смотрят-то!
Я оглянулся: старшина Корнеев. Обрадовался. Захотелось назвать его по имени.
— Как покорны-то, Гриша, — сказал я.
— Словно бы не убивали, не насильничали, не грабили. И меня не хлестали по роже. И свастик на мундирах ни у кого нет!
По сторонам стояли орудия и повозки с боеприпасами. Корнеев покрутил механизм поворота выдвинутой на дорогу пушки, похвалил неизвестно кого: «Хорошо смазана — ничего не скажешь!» Стоявшие рядом немцы понимающе закивали головами, заулыбались.
Неожиданно на северной окраине прогремели выстрелы: один, другой, третий. Словно кнутом стегнули. Гитлеровцев качнуло к дворам. Послышались крики, стоны подмятых толпой. Момент был опасный. Могла начаться бойня… Снова выстрелы, снова крики… Я приложил ко рту ладони рупором, крикнул, что было силы:
— Прекратить огонь!
— Прекратить огонь! — подхватили наши солдаты в разных концах деревни.
— Nicht schissen! (не стрелять!) — закричали немцы.
Стрельба стихла. Гитлеровцы снова заполнили улицу, бесцельно топтались на месте. На вымощенном булыжником дворе толстый, как куль с зерном, немец сорвал с себя погоны, кресты и нашивки, бросил на землю. Наш боец одобрительно хлопнул его по плечу: вот-де когда до тебя дошло!
В соседнем дворе чернявый сержант, подпоясанный офицерским ремнем, приладил к древку белую тряпицу, сунул немцу в руки и показал на крышу дома. Разговаривал он жестами, но для большей убедительности добавил:
— Катюша, бум-бум!
Гитлеровец понимающе кивнул головой. Сержант встал на корточки и, чертя палкой на песке, принялся что-то объяснять. Гитлеровец, должно быть, не понимал, и наш боец снова рисовал на песке. Вдруг немец оживился, захлопал в ладоши, закивал головой. Сержант достал из-за отворота пилотки сигарету, отдал вчерашнему врагу, строго напомнил о белом флаге.
Происходящее вокруг удивляло. Вместо лютой ненависти за все содеянное гитлеровцами зло увидел я любопытство и окрашенное юмором великодушие наших воинов. Потеплело на сердце от сознания того, что я — русский, родился и жил в большой и мужественной стране. В поведении наших солдат я усмотрел нравственное превосходство над противником. Но по-другому, должно быть, воспринимал происходящее майор Герасимов.
— Черт знает, что творится! — возмущался он. — Не слишком ли мы добры и отходчивы?
— С немцев еще спросится! Только не с солдат надо начинать! — Я боялся, что майору не хватит выдержки. — Сейчас наши пьяны от радости, а пьяному, как говорится, море по колено. Надо быстрее найти их здешнее командование. Не дай бог, какой-нибудь фанатик спровоцирует драку. Наверняка среди этих, — я указал на офицеров, — есть ярые нацисты.
Наконец, мы увидели возле двухэтажного дома с магазином на первом этаже группу чехов с винтовками, охотничьими ружьями, а то и с палками в руках.
Увидев нас, сразу спросили:
— Почему не прикажете бошам бросить оружие? Можно нам забрать их в плен?
— А кормить пленных согласитесь? — задал и я вопрос. Мы ведь тоже не знали, как поступить в такой ситуации.
— Что будем делать, майор? — спросил я Герасимова.
— Спроси что-нибудь полегче… Приказал фрицам бросить оружие — не бросают: указаний, говорят, нет от начальства. Спросил, где начальство — не говорят: военная тайна!
И тут вдруг подошли немецкие офицеры в фуражках с высокими тульями. Отдали честь нам. Один — рябой, вроде уж совсем не ариец, с редкими серыми бровями, приложив руку к козырьку, обратился к Герасимову, старшему по званию:
— Ви есть комиссар? — и не дожидаясь ответа, продолжал: — Генераль просил пожалевать штаб для подписань «Акт капитуляцион».
— Это обязательно? — Майор посмотрел на рябого, потом на меня.
— О та! Ошень опясательна! Генераль Штаубе катоф фести перегафор с офицер гросс ранг.
— Гросс ранг? — переспросил я и засмеялся. — Может, сложимся, майор?
— Не дотянем! — Герасимов тоже повеселел.
— Старшину Корнеева прихватим. Вроде бы генерал с хвостиком получится!
— Все равно не вытянем! Придется звать генерала сюда. Пригласите сюда генерала Штаубе, — заявил Герасимов немцу.
— Генераль Штаубе отчень болен, — ответил тот.
— Ну раз такое дело… Тогда прошу проводить нас к нему.
— Яволь.
…На опушке соснового леса, пронизанного лучами утреннего солнца, трепетало белое полотнище. За столом, покрытым зеленым сукном, понурив седеющую голову, сидел в глубоком кресле генерал с рыцарским железным крестом, осунувшийся, с потухшим взглядом. На уставшем лице все же сохранилось выражение солидности. Его окружали офицеры в длиннополых шинелях с парабеллумами на животах. У двоих — «железные кресты». Нас поразило полное равнодушие на их лицах, какая-то апатия, вялость в движениях.
Генерал поискал глазами старшего среди нас, задержался взглядом на майорской звездочке, чуть поморщился и протянул руку с массивным золотым перстнем на указательном пальце.
Генерал отпил из большой плоской бутылки несколько глотков шипучей воды и как бы застыл, видимо думая свою, несомненно тяжкую думу. Его можно было понять: вместо победы — унижение! Великая Германия — миф?!
Вдоль деревни вольным строем шагали советские солдаты в выгоревших гимнастерках, запыленных кирзовых сапогах, шли совсем не торжественно: размахивая руками, деловито переговаривались, дымили цигарками.
— Генерал, — нарушив субординацию, сказал я, — отдайте вашим приказ сдать оружие.
— Да, — подтвердил майор, — давайте короче!
Бледные губы генерала передернулись, правая бровь задергалась. Ответил через переводчика:
— Группа войск генерал-фельдмаршала Шернера, в состав которой входит моя дивизия, отказалась капитулировать. Мне приказано двигаться на Мюнхен. Но я решил не выполнять приказа. Мы воевали против вас, однако надеемся на ваше великодушие. Русские, я думаю, простят нам заблуждения…
