Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Царь реагировал кисло. Однако влиянием на Николая Распутин обладал явно поболее, чем на Вильгельма. В царском дневнике имя «старца» попадается не очень уж часто: Распутин для царя был так же свят, как и Бог, имя которого всуе упоминать не рекомендуется. И «святой черт» мог оказаться частным фактором, влияющим на общее изменение политики, то есть отказ Николая в решительный момент от войны, несмотря на внешнее давление окружения. Ведь «Грегорий» был элементом внутренней жизни упрямого и своевольного императора, и поэтому «распутин»-фактор стоил многого!
По свидетельствам знающих участников эпохи, Распутин решающим образом сорвал участие России в первой Балканской войне, сыграв здесь положительную роль как политик. Логика была той же: «куды, мол, нам соваться, кады здеся, дома не все в порядке», хотя и в этом факте извращенность, бесцельность русского самодержавия проявились очень убедительно. <…>
Война свалилась на русскую голову так же неожиданно, как в августе свалился бы на нее снег. И при определенных обстоятельствах Гришка, возможно, смог бы стать «соломинкой», которая сломала бы спину «верблюду» войны.
Находятся желающие рассматривать Распутина как исключительно нравственную фигуру, вождя неких «духовных христиан» и радетеля-де за землю русскую. Все это, конечно, глупости. А вот очень может быть не глупости то, что Гришку действительно могли пырнуть ножом накануне выстрелов Принципа по согласованному плану. И, может, недаром совпадение двух событий давно привлекало внимание исследователей на Западе. Особенно – в Германии, где порой заявляют, что в войне двойным образом виновен Петербург <…>
А покушение на Распутина очень уж удачно совпало по времени с сараевскими выстрелами. Позднее он говорил, что не будь случая с «'окаянной' Феонией, не было бы и войны» <…> Похоже, Распутина просто недорезали по расейской привычке к халтуре».
Прокомментировать все это можно следующим образом:
Во-первых, между убийством эрцгерцога и покушением на Распутина прошел не один день, а две недели, хотя надо признать, что под гипноз рокового стечения и мнимой одномоментности этих событий попал не один С. Кремлев. «Поразительно, что в день покушения на Распутина в с. Покровском в Сараево сербским масоном Г. Принципом был убит другой противник войны, который так же, как и первый, мог реально воспрепятствовать ее началу, – австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, – пишет С. В. Фомин и далее ссылается еще на один, более сенсационный вывод: – Как показали исследования Колина Уилсона, покушение на Распутина было совершено не только в тот же день, когда был убит Франц Фердинанд, но, пожалуй, даже в тот же час (в пересчете поясного времени)» (Бауер В., Дюмоц И., Головин С. Энциклопедия символов. М.: Крон-пресс, 1995. С. 481 со ссылкой на кн.: ColinWilson. Rasputin and the Fall of the Romanovs. London, 1964).
Все это, безусловно, чрезвычайно занимательно, только эрцгерцог был убит 28 июня 1914 года по европейскому (григорианскому) стилю. А покушение на Распутина произошло 29 июня по старому (юлианскому) стилю, по европейскому же – 12 июля, и даже с учетом поясного времени разница между двумя событиями составила 312 часов. Это не отменяет гипотетической связи между двумя покушениями, но точность есть точность.
А во-вторых, Хиония, если верить материалам следствия (а не верить им основания нет), «охотилась» за своей жертвой в течение нескольких месяцев, и предполагать, что она, равно как настроивший ее Илиодор, были звеньями в цепи некоего грандиозного заговора и что они ожидали специальной команды свыше убить Распутина не позднее, но и не раньше такого-то срока, а ровно в тот день и час, когда будет застрелен в Сараеве Франц Фердинанд, значит вопреки принципу «лезвия Оккамы» умножать число сущностей сверх необходимого. Это так же возможно, как и то, что она была «Гришкиной любовницей». Но самое главное даже не это. Пусть Григория хотели убить, чтобы он не сорвал вовлечение России в Первую мировую войну, и подослали к нему религиозную фанатичку. Важно, что когда война все же началась, сибирский странник при всем своем пацифизме и мужицком здравомыслии и сметливости изменил к ней отношение. Это хорошо видно и по дневнику Палеолога, и по другим, более авторитетным источникам.
«Суббота, 12 сентября 1914 г.
Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.
Он говорит о войне не иначе, как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет, и предвидят большие несчастия», – записывал в дневнике, опираясь на распространявшиеся в свете слухи, Палеолог.
Однако, судя по дневнику того же автора, Распутин быстро сориентировался и поменял свои взгляды.
«Воскресенье, 27 сентября.
Я завтракаю у графини Б., сестра которой очень хороша с Распутиным. Я спрашиваю ее о старце <…>
– Действительно ли Распутин утверждал государю, что эта война будет губительна для России и что надо немедленно же положить ей конец?
– Я сомневаюсь в этом… В июне, незадолго до покушения Гусевой, Распутин часто повторял государю, что он должен остерегаться Франции и сблизиться с Германией; впрочем, он только повторял фразы, которым его с большим трудом учил старый князь Мещерский. Но со времени своего возвращения из Покровского он рассуждает совсем иначе. Третьего дня он заявил мне: «Я рад этой войне; она избавила нас от двух больших зол: от пьянства и от немецкой дружбы. Горе царю, если он согласится на мир раньше, чем сокрушит Германию».
– Браво! Но так же ли он изъясняется с монархами? Недели две тому назад мне передавали совсем иные слова.
– Может быть, он их говорил… Распутин не политический деятель, у которого есть система, есть программа, которыми он руководствуется при всех обстоятельствах. Это – мужик, необразованный, импульсивный, мечтатель, своенравный, полный противоречий. Но так как он, кроме того, очень хитер и чувствует, что его положение во дворце пошатнулось, я была бы удивлена, если бы он открыто высказался против войны».
«Неправда то, что писали про отца, будто бы он стоял во время войны за мир с Германией. Он говорил нам с сестрой: „Меня тогда не послушались, теперь ничего сделать нельзя“», – показывала на следствии Матрена.
А вот что вспоминал П. Г. Курлов:
«При этом свидании Распутин живо интересовался войной и, так как я приехал с театра военных действий, спрашивал мое мнение о возможном ее исходе, категорически заявив, что он считал войну с Германией огромным бедствием для России. В дальнейшей беседе он впервые коснулся своих отношений к Царскому Селу. Говорят, что он тщетно убеждал Государя Императора не вступать в эту войну, – это еще раз подтверждает отсутствие исключительного влияния Распутина в делах государственных. Будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца, в уверенности, что Господь Бог поможет Государю и России. Таким образом, у Распутина было гораздо более развито национальное чувство, чем у многих его обвинителей в стремлении к сепаратному миру и влиянии в этом отношении вместе с „немцем“ Штюрмером на Императрицу. Из этого следует, что обвинение Распутина в измене было столь же обосновано, как и опровергнутое уже обвинение Государыни. Я не забуду очень характерную фразу, которая сорвалась у Распутина в этом разговоре: „Иногда целый год приходится упрашивать Государя и Императрицу для удовлетворения какого-нибудь ходатайства“.
Несоизмеримо далеко до «исключительного» влияния!»
Своя логика была и в рассуждениях С. С. Ольденбурга: «Распутин, сам весьма заботившийся о том, чтобы поддержать легенду о своем влиянии (она давала ему „вес“ и многие мелкие выгоды), – и не имевший определенных воззрений, обычно старался „говорить в тон“ Государю и Государыне, приспособлялся к их воззрениям, как и желаниям <…> Характерна для Распутина, не желавшего „оказаться неправым“, его позиция перед войной. Он писал 16 июля, через А. А. Вырубову, следующую двусмысленную телеграмму: „Не шибко беспокойтесь о войне, время придет, надо ей накласть, а сейчас еще время не вышло, страдания увенчаются“. Из этой телеграммы затем заключали, что Распутин „умолял не объявлять войну“. На самом деле, не зная, чего в данное время хочет Государь, Распутин просто боялся определенно высказаться».
