Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - Кычанов Евгений (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗

Татарское общество той эпохи знает уже социальное неравенство, продажу людей в кабалу, в услужение. Распад старых обок вызывал недоверие людей друг к другу. Когда пятеро сыновей Алан-Гоа поделили между собой имущество и разошлись, соседи с недоверием отнеслись к откочевавшему в одиночку младшему сыну Алан-Гоа, Бодончару, не получившему при разделе своей доли имущества – хуби. «А жили между собой так, что у Бодончара не спрашивали, откуда и кто он, а тот взаимно и не пытался узнать, что они за люди» [там же, с. 82]. В монгольском обществе XII в. имелись баян – богатые (отец Боорчу был «богач Наху» – «Наху баян») и ядагу хувун – бедные, рабы и лично свободные люди. Рабы делились по полу на богол – мужчин-рабов и индже – женщин-рабынь.

Мы уже писали о том, что обок XII в. – это не кровное родство, а объединение, в котором были бедные и богатые, господа и подчиненные, а также рабы. Родня от одного предка по мужской линии составляла урук, члены урука не могли вступать в брак между собой и заключали брачные союзы только с джадами – чужаками.

Зависимые монгольские племена именовались утэгу-бого-лы. «Значение наименования утэгу-богол, – сообщает Рашид-ад-дин, – то, что они (дарлекины) являются рабами и потомками рабов Чингис-хана» [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 2, с. 15].

Уже в X в. отношения социального равенства вызывали удивление и презирались. Бодончар говорит своему старшему брату Бугу-Хадаги: «Давешние-то люди, что стоят на речке Тунгелик, живут – все равны, нет у них ни мужиков, ни господ, ни головы, ни копыта, ничтожный народ. Давайте-ка мы их захватим!» «Тогда братья впятером полонили тех людей, и стали те у них слугами-холопами при табуне и кухне» [Сокровенное сказание, т. 82].

Китайский историк Гао Вэньдэ приводит сведения о том, что рабы были практически у всех предков Чингис-хана, начиная с предка в двенадцатом колене [Гао Вэньдэ, с. 82]. Рабство было наследственным, так как наряду с обычными рабами-мужчинами и рабынями были джалау – потомственные рабы. Источниками рабства являлись войны и плен, купля-продажа. Рабов покупали и из-за рубежа. В ИЗО г., наводя порядок в северных провинциях страны, чжурчжэни ловили беглых людей и обращали их в казенных рабов. Часть этих казенных рабов они пригоняли на границу и меняли у монголов на лошадей.

Для воспроизводства рабов монголы заставляли их вступать в брак. В одном китайском сочинении говорится: «Монголы объединяли в пары захваченных мужчин и женщин и заставляли их становиться мужем и женой». Родившиеся дети навечно становились рабами, по терминологии «Тайной истории», это были рабы, «доставшиеся от предков». В этой же «Истории» упоминаются «рабы у порога». Они открывали хозяину двери юрты-гэра, готовили для него седло, делали для него и для членов его семьи разную домашнюю работу.

Отдавая сто семей чжуркинцев семье Хуилдара, Чингис повелел, чтобы эти рабы-мужчины отдавали семье Хуилдара свою физическую силу, т. е. работали на нее, а женщины-рабыни стали служанками, «прислуживающими слева и справа». Рабы-ремесленники знатных и ханских семей именовались гэр-ин кёбегюд – «сыновья юрты». Рабы не только прислуживали хозяину и занимались ремеслом, они делали и основную работу в монгольском хозяйстве – ухаживали за скотом. Вспомним Бодончара, который заставил плененных им людей пасти своих коней. Ван-хан кереитский, о котором мы далее будем много говорить, отправил пленных «пасти верблюдов и овец». Рабы стригли овец, сбивали кумыс. Как и во многих обществах мира, рабы у монголов приравнивались к скоту.

Существует мнение [Гао Вэньдэ], что в богатых хозяйствах монголов XII^-XIII вв. рабы являлись не вспомогательной, а основной рабочей силой. Раб был частной собственностью хозяина, от него требовалось беспрекословное послушание. Чингис говорил: «Если раб не предан хозяину – убить его». По мнению Гао Вэньдэ, «еще до объединения Чингис-ханом всех монгольских племен монгольское общество уже стало обществом рабовладельческим» [Гао Вэньдэ, с. 87]. Этот вывод не общепринят; в последнем издании «Истории МНР» читаем: «Рабовладение в Монголии не занимало столь значительного места, чтобы стать основой рабовладельческой общественно-экономической формации, но оно существовало как уклад в феодальном обществе в Монголии на раннем этапе его развития» [ИМНР, с. 127].

Лично свободные люди, не рабы, делились на людей благородных – сайн хувун и простолюдинов – карачу Среди благородных выделялись «золотые роды», «природные ханы» – таков был «золотой род» Чингиса. «Золотые роды» имелись и у других объединений монголов, например у хунгиратов, ики-ресов. Прочие знатные люди именовались обобщенно – нояны. Со времен Ляо монгольские каганы и нояны имели титулы, которые получали от киданей и чжурчжэней [19]. Княжеский титул – ван – имели кереитский Тоорил-каган, хан найманов Инанч, хан белых татар Байбосы. Чингис во время войн с татарами владел титулом чаутхури – «сотник».

Таков вкратце был образ жизни древних монголов, уровень их социального развития, зафиксированный источниками и современниками. Таков был тот народ, сыном которого являлся Темучжин, та среда, в которой ему предстояло из отрока-сироты превратиться в могучего Чингис-хана. Нет более грубой ошибки, чем утверждения о примитивности и первобытной дикости монгольского общества до Чингис-хана, его изолированности от внешнего мира. Думать так – значит не понимать тех условий и той среды, которые породили силу, оказавшуюся способной завоевать значительную часть центрально-среднеазиатского и дальневосточного мира, а также Ближнего Востока и Восточной Европы.

«Ключевые воды пропали, бел-камень треснул»

Многое, видно, держалось только на личном авторитете Есугая в его улусе. Не стало его, и резко изменилось отношение окружающих к его семье, все меньше и меньше считались они с Оэлун. В ту весну жены замученного чжурчжэнями Амба-гай-хагана поехали в «землю предков», на родовое кладбище, совершать жертвоприношения. Не по своей вине припозднилась Оэлун, а уже никто и не ждал ее, жену покойного ба-атура. Жертвоприношение было окончено, жертвенное мясо роздано и съедено, жертвенное вино выпито. Дрогнуло сердце Оэлун. Отказываются от них сородичи, не желают напоминать о ней и о ее детях предкам. И страшная догадка мелькнула – того гляди, бросят одну в степи с детьми, откочуют без нее. С гневом обратилась она к Орбай и Сохатай, вдовам Амбагай-хагана:

– Почему вы заставили меня пропустить и жертвоприношение предкам, и тризну с мясом и вином? Не потому ли, что Есугай-баатур умер, так дети его и вырасти не смогут? Да, видно, вы можете есть на глазах у людей, не поделившись с ними, сможете и откочевать, не сказавшись?

И их надменный ответ подтвердил ее догадку: решили бросить ее сородичи мужа, чтобы не выросли ее дети, чтобы не было новых побегов корня Есугаева:

– Видно, из-за того, что умер Амбагай-хаган, нас может оговорить даже Оэлун. Ты и заслуживаешь того, чтобы, позвав тебя, тебе ничего не дали, тебе и следует есть то, что попадется. Сказать по правде, лучше покинуть эту мать с детьми в кочевье и не позволять ей идти с нами! (по «Сокровенному сказанию», с. 88).

Стало ясно Оэлун, что все кончено. Входившие в Есугаев улус тайчиуты и раньше завидовали власти Есугая. Теперь именно они прежде других решили, что настал их час. Прочие родичи и нукеры, служившие Есугаю, отказались повиноваться его вдове и приняли сторону тайчиутов, а это сразу превратило тайчиутских вождей в таких же самостоятельных правителей улуса, богатырей-баатуров, каким был и Есугай Предводительствуемые Таргутай-Кирилтухом и Тодоен-Гир-таем, некогда кочевавшие в улусе Есугая и зависевшие от него тайчиуты бросили Оэлун с детьми и на другой же день после ссоры женщин «в земле предков» тронулись вниз по реке Оно-ну. Лишь старик Чарха-Ебуген пытался усовестить уходящих. Но его не послушали, а Тодоен-Гиртай, чтобы не мутил Чарха народ, не взывал к нечистой совести, ткнул для острастки старика копьем в спину: