Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич (книги регистрация онлайн txt) 📗
И поскольку не хватало человеческих рук, дабы очистить город от гниющей скверны, взял Сократ длинный крюк и, прокоптив себя дымом, целыми днями стаскивал трупы в костры и погребальные ямы. И мучила совесть его за людские страдания и безразличие умов, ибо при первых признаках болезни теряли афиняне волю к жизни и лишь молились богам в переполненных храмах. Те же, кого пока еще щадила чума, смотрели со степ осажденных Афин на пожарища всемирно известных оливковых рощ в Ахарнах [75] и, проклиная войну, гнев свой изливали на Перикла, виня во всем его и Аспасию, в угоду которой он якобы начал войну. И терял свою власть над народом Перикл, невольно уступая первенство грубому и ограниченному демагогу [76] Клеону…
И чума не пощадила дом Перикла, унеся в могилу двух его сыновей от первой жены. И, предчувствуя близкую смерть свою, озаботился Перикл судьбой единственного своего наследника, сына от Аспасии, названного также Периклом; и, дабы исхлопотать ему, родившемуся от милетанки, законное гражданство и тем самым — право на наследство, выступил отец Перикл с такою речью, что даже безразличное от горестей народное собрание привел в изумление, ибо требовал невозможного: отмены древнего закона, дававшего право быть гражданином Афин лишь тому, у кого оба родителя коренные афиняне.
И, придя на агору послушать Перикла, стал Сократ свидетелем необычайной суматохи, поднявшейся в Собрании: «Он выжил из ума!» — кричали одни, «Его сломили несчастья!» — кричали другие, третьи разразились хохотом, а четвертые орали «Долой!». И хотя закон оставили в силе, большинство из уважения к прошлым заслугам Перикла-отца даровало его сыну право гражданства…
Чума же, теряя силы, уже на отлете, зацепила черным крылом своим последние несколько жертв и в их числе Перикла. И Аспасия, давно не признававшая ни заклинаний, ни поверий, ни власти магии, как тонущий, хватающийся за соломинку, кинулась спасать любимого человека талисманами и начертанными на пергаменте заговорами, которые подкладывала под подушку Периклу Но рок уже свершил свой приговор: в месяце Боедромионе Третьего года Восемьдесят Шестой Олимпиады [77] его не стало…
И, шествуя в похоронной процессии за плачущей Аспасией, облаченной в белые одежды [78], смотрел Сократ на строгий лик того, кто был олицетворением мудрости государственной и чьи прекрасные и в вечном молчании уста были прикрыты, как дань Харону [79], серебряной монетой, и, вспоминая жизнь его, с грустью радовался, что по вине стратега Перикла, слава богам, никто из афинян траурную тризну по родным не справлял.
…А вскорости, едва успели очистить город от последствий мора, из Саламина, чей мыс обращен на Афины, сигнальными огнями дали знать о нападении на остров спартанского флота, и в городе поднялась суматоха небывалая.
И думали уже, что враг, захватив Саламин, вот-вот войдет в Пирей (опасность же такая, и верно, была, ибо военных кораблей для охраны гавани царица морей не держала), и, созвав народных ополченцев и других, кто, как Сократ, нес службу в городе, бросились афиняне на помощь в Пирей и, спустивши на воду сто резервных кораблей, в смятении отплыли на остров, тогда как пехотинцы, и Сократ среди них, оцепили Пирей. Спартанцы же, узнав об этом, погрузились на корабли и спешно отплыли в Нисею [80], успев, однако, опустошить большую часть острова. И, не застав врагов у Саламина, вернулись афиняне назад и, усилив охрану Пирея, вход в гавань стали запирать.
С тех пор, определенный к караульной службе в гавани, Сократ и жил в Пирее, лишь изредка наведываясь домой.
Когда же наступило лето, четвертое лето войны, то в пору созревания хлебов снова вторгся Архидам в окрестности Афин и начал выжигать поля; и хотя афинская конница, мешая врагу, производила на него налет за налетом, легковооруженное войско спартанцев, оказавшись сильней, отошло не раньше, чем иссякли у них запасы продовольствия.
И, заручившись поддержкой Архидама, зная, что мощь афинян ослаблена чумой, огромными военными расходами, а военная флотилия разобщена маневрами у берегов Пелопоннеса, подняли восстание против Афин лесбосцы.
Афиняне же, желая отомстить предателям, снарядили на Лесбос [81] корабли под началом стратега Пахета, и в тысячный отряд его гоплитов, сформированный из опытнейших воинов, исполнявших к тому же по недостатку средств обязанности гребцов, попал и Сократ.
И, участвуя в осаде, длившейся год, главного города Лесбоса, Митилены, обложенного войском афинян с суши и с моря, убеждался еще раз Сократ, что в городах, даже там, где установлено народовластие, не народ главенствует, а богачи, ибо в той же Митилене, как рассказывали перебежчики, народ к измене понудили угрозами и подкупом аристократы, вступившие в сговор со Спартой, дабы восстановить на острове власть знатных и богатых, олигархию [82].
Зиму и лето прождали осажденные обещанную Архидамом помощь, и хотя посланник царя, Салеф, еще зимой пробравшись тайно в Митилену, уверял, что на Лесбос идет под началом самого наварха [83] Алкида спартанский флот, терпение осажденных, как и запасы продовольствия, истощались, и народ роптал.
И тогда Салеф, и сам потерявший надежду на скорое прибытие Алкида, взял командование на себя и, собравшись сделать вылазку, вооружил народ тяжелым оружием. И тут, заполучив оружие, народ оборотил его против властей, требуя от богатеев, чтобы те открыто объявили о своих запасах хлеба и раздали их всем поровну, иначе-де они договорятся сами с афинянами о сдаче города. И, бессильные как-либо помещать бунтующим простолюдинам, олигархи именем всех граждан Митилены предложили договор Пахету: пусть участь митиленцев решит в Афинах народ, Пахет же сам не должен никого ни убивать, ни заключать в оковы, ни обращать в рабов; митиленцы же, впустив победителей в город, отправят в Афины послов.
И, приняв условие, ввел Пахет войска. И с болью в душе воин Сократ наблюдал митиленцев, бежавших к алтарям и севших там в молящейся позе [84]. Но не тронули афиняне никого из них и лишь главных сторонников Спарты, олигархов, заключили под стражу, пока их участь не решит народное Собрание. Однако Салефа, скрывавшегося в городе, Пахет разыскал, пленил и отправил в Афины вместе с большей частью воинов, препоручив его Сократу.
Когда же пленника, сопутствуемого посольством митиленцев, доставили в Афины, Собрание без промедления приговорило его к смерти, и, хотя спартанец клялся и божился, что в обмен на жизнь его спартанцы снимут осаду с союзной афинянам Платеи [85], Салефа казнили, затем стали решать судьбу митиленцев.
И снова дивился Сократ, как тяжкие лишения войны, накаляя страсти, затуманивают злобой разум даже самых добродушных граждан, ибо озлобленный народ обрушил гнев на голову послов восставших; и более других негодовал и злобствовал на Митилену демагог Клеон, доказывая афинянам, что лесбосское восстание не было внезапным, а подготовлено давно, и действовали митиленцы по заранее обдуманному плану, а потому заслуживают смерти.
И, распаленное речью Клеона, никого и ничего уже не слушая, Собрание решило: всех митиленцев казнить, детей же и женщин продать как рабов…
Когда же наутро отправилась триера с приказом Пахету кончать с митиленцами, заметил Сократ смятение на многих лицах афинян, втайне сожалевших за поспешность своего жестокого решения. И, радуясь, что жива добродетель сограждан и вот-вот готова вырваться из плена остывающего зла, кинулся Сократ к друзьям, Критону и Алкивиаду, служившим в коннице афинского гарнизона, и, вовлекая в замысел друзей своих друзей, всех, кто в эту пору оказался в городе, собрал немалое число сторонников пересмотреть вчерашнее решение.