Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич (книги регистрация онлайн txt) 📗
Но рано ликовал Сократ с друзьями спасению народа Митилены, ибо не знал никто, догонит ли триера с новым приказом Пахету первую, отправленную на Лесбос сутками раньше.
Митиленские же послы, отправившись в погоню на второй триере, запаслись для экипажа маслом, ячменной мукой и вином, обещая к тому же гребцам щедрое вознаграждение, если те догонят первую триеру. И афинские гребцы с усердным рвением гребли, и пока одни работали веслами, другие спали; питались же они ячменной мукой, замешенной на масле и вине. И, к счастью, спокойно, безветренно было на море, а первая триера, везущая приказ о смертном приговоре, плыла не спеша.
Но как ни гнали вторую триеру измученные гребцы, первая ее опередила, и когда, причалив к берегу, послы вбежали в палатку Пахета, тот, прочитав уже смертный приговор, давал распоряжения о казни. И, будучи на волосок от гибели, митиленцы спаслись…
Сократ же, вновь справлявший в гавани Пирей караульную службу, все глаза проглядел, дожидаясь возвращения триер с Лесбоса.
И, когда вошла наконец-то в Пирей долгожданная триера с афинянами, сопровождавшими тридцать закованных Пахетом главных виновников мятежа [91], и толпа горожан, запрудившая пристань, узнала от посланцев о спасении народа Митилены, радости встречающих не было предела. Сократ же с друзьями во славу богов-спасителей закатили добрую пирушку в доме Критона.
…В ту же пору получили афиняне весть сигнальными огнями с острова Левкада [92], что наварх Алкид с пятьюдесятью кораблями штурмует Керкиру [93], снарядили афиняне шестьдесят кораблей с эпибатами [94] и гоплитами на борту, и вместе с ними на помощь керкирянам отплыл добровольцем Сократ. Алкид же, узнав о приближении противника, развернул флотилию и вернулся домой.
И, высадившись с войском на Керкире, узнал Сократ из уст очевидцев трагедию керкирян.
Давно уже шла на острове междупартийная борьба, ибо тянулись олигархи к Спарте, а народ к Афинам. Когда же по прибытии на остров выступили перед керкирянами послы афинский и коринфский, каждый склоняя их на свою сторону, враждующие партии условились, оставив в силе договор с Афинами [95], возобновить свою прежнюю дружбу со спартанцами. Но стоило триерам с послами отплыть, как керкирские олигархи привлекли к суду вождя демократов Пифия, ложно обвинив его в намерении подчинить Керкиру афинскому господству.
И, с трудом оправдавшись, Пифий обвинил ответно пятерых самых богатых противников в том, что они вырубили подпорки виноградных лоз в священной роще Зевса. Тщетно умоляли богачи, присужденные к огромному штрафу, разрешить его выплату в рассрочку: Пифий, и как демагог, и как член Совета, настоял, чтобы виновные ответили по всей строгости закона.
И тогда, замыслив заговор и вооружившись кинжалами, ворвались богачи и их сторонники в помещение Совета и закололи Пифия и шестьдесят советников из простого народа. И, созвав Собрание, сказали олигархи, будто заговор их во благо и необходим для избавления от ига афинян; впредь же гавань Керкира должна быть заперта для обоих враждующих союзов.
И, склонив народное Собрание одобрить это предложение, снарядили олигархи посольство к афинянам, желая перед ними выставить переворот в выгодном свете. Афиняне же, схватив послов, заключили их под стражу как мятежников. Тогда богатеи Керкиры, взявшись за оружие, напали на народ и, одержав победу, установили в городе власть олигархии. Демократы же, отойдя с наступлением ночи к Гиллайской гавани и закрепившись здесь, сманили к себе обещанием свободы рабов из окрестных полей и, усилившись таким образом, пошли на олигархов.
В сражении, где наравне с мужчинами участвовали женщины, бросавшие на голову врагу черепицу с крыш и стойко выдержавшие смятение битвы, олигархи потерпели поражение. И, спасаясь от народа, не щадили олигархи ни своих, ни чужих домов, предавая их огню, так что пожар уничтожил множество купеческих товаров, да и город стал бы добычей пламени, не отбрось его ветер в противную сторону.
Лишь ночь прекратила сражение. С наступлением же утра вошли в Гиллайскую гавань двенадцать кораблей афинского стратега Никострата с полтысячью гоплитов, и стратегу удалось примирить керкирян, согласившихся предать суду десять наиболее виновных в смуте лиц (впрочем, тут же убежавших).
Когда же Никострат готовился в обратный путь, пришли вожди народной партии и, желая положить конец посягательствам олигархов, упросили оставить в гавани пять афинских кораблей, а взамен снарядили пять своих, где, кроме невольников-гребцов, экипаж эпибатов по традиции комплектовался олигархами. Когда же призванные в эпибаты олигархи отказались плыть в Афины и бежали под защиту храма Диоскуров [96], у демократов проснулась жажда мести, и принялись они уничтожать своих противников всех подряд. И даже тех, кого уговорили служить эпибатами, высадив безоружных с кораблей, всех изрубили мечами. И, уговорив молящихся выйти из святилищ, дабы предстать перед судом, тех, кто вышел, осудили на смерть. Большая же часть из них, узнав о расправе, стала убивать друг друга у самого алтаря. Другие, охваченные ужасом, вешались на деревьях, прочие кончали с собой кто как мог…
Все же дальнейшее происходило на глазах Сократа и его товарищей, ибо и стратег Евридемонт оказался бессильным остановить разгул кровопролития. Семь дней, пока афинский флот оставался на острове, народ продолжал избиение олигархов, виня их в покушении на демократию, но нередко — из личной вражды и долговой зависимости.
И сжималось сердце Сократа при виде красных от крови мостовых и стен домов, и окровавленных ступеней храмов, и ум отказывался понимать, как могут сыновья керкирян убивать своих отцов, а отцы — своих сынов, и как возможно молящих о защите силой отрывать от алтарей и тут же, в храме, расправляться с ними, следы же крови говорили, что возможно…
Когда же узнал Евридемонт, что демократы заживо замуровали олигархов в храме Диониса, содрогнулось сердце сурового воина, и дал он приказ к отплытию домой [97]. И Сократ, глядя с палубы на блещущую синевой равнину моря, все глубже уходил в один и тот же мучительный вопрос: «Отчего же политические узы крепче даже кровных и земляческих?.. И раньше бывали в Элладе гражданские войны, но до такой жестокости, как на Керкире, никогда еще не доходило. Как, какими доводами разума остановить разгул братоубийственных страстей? Какими силами свернуть государства на путь добродетели?» — и, не найдя ответа в разуме своем, сокрушался Сократ скудности своих познаний…
И в ту же зиму старое несчастье пережил Сократ — чуму, косившую сограждан целый год, так что, не считая великого множества мирного населения, унесла она из гарнизона триста всадников и четыре с лишком тысячи гоплитов; Сократа же мор пощадил, возможно, оттого что, забывая о себе, взялся он снова за крюк и, записавшись в похоронную команду, очищал Афины от гниющей скверны трупов…
И, словно наказание богов-олимпийцев враждующим эллинам, родным по языку, обычаям, вере и взрастившей их всех земле, обрушились на Элладу земле- и моретрясения такой страшной силы, что царь Агис, сын Архидама, двинувшись на Аттику, дошел до Истма и, застигнутый землетрясением, в страхе повернул назад; на многих же соседних островах снесла стихия укрепления, дома, разбила корабли, а жителей, не успевших бежать на высоты, похоронила под обломками…
И, сколько ни молились, ни взывали к олимпийцам афинские жрецы, какие только жертвы не возлагали на храмовые алтари, в тот же мрачный год, шестой от начала войны, вести получали афиняне одну печальнее другой. Там воинственные этолийцы, разбив войска Демосфена [98], загнали их в лес и, запалив его, сожгли пожаром многих воинов; там сиракузяны — в Сицилии — дерзким нападением уничтожили союзный арьергард отряда афинян, напавших на город Инессу; там акарнаны с амфилохами [99], после ухода афинян заключив союз с ампракиотами [100], отпали от Афин; там, рукой подать из Аттики — в Трахинии, — основали вдруг пелопоннесцы крепость — колонию Гераклею и спешно здесь сооружали верфь. В тех же случаях, когда успех сопутствовал афинским войскам — в опустошенной ими Танагре [101], в битве при Олпах, городе амфилохов, и в других местах, — жертвы афинян слишком были велика, чтобы успехи радовали победителей…
