Среди эмиграции (Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920) - Слободской А. (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Здесь же позади и немного сбоку помещалось здание бывшего драгоманата, теперь занятое под канцелярию и контрразведку военного представителя главнокомандующего вооруженными силами юга России. После вступления союзников в Константинополь было восстановлено русское посольство. От правительства ген. Деникина послом был назначен Щербаков. Теперь же, в связи с крушением деникинского фронта, под давлением англичан, должность русского посла в Константинополе была ликвидирована и вместо посла назначен военный представитель от ген. Деникина при верховном союзном командовании в Константинополе. Первым военным представителем был ген. Агеев. Главноуполномоченный по делам беженцев в Турции — ген. Половцев. При выходе из посольства налево, на противоположной стороне через четыре дома находилось русское консульство, где помещалось и управление русского Красного Креста. Еще немного далее, на площади против туннеля, соединявшего «Пера» с «Галатой», расположен был отдел пропаганды добровольческой армии — «Осваг», в громадных витринах которого были вывешены карты военных действий, с передвижным фронтом, и вывешивались официальные сообщения от штаба Деникина.
Почти напротив посольства, в узкой боковой уличке помещалась редакция единственной местной русской газетки, «Вечерняя Газета» под редакцией Максимова. Субсидировалась она военным представителем, а впоследствии «национальным центром» Константинопольского отделения. Издавалась на французском и русском языках и с тиражом, первое время, около 200–300 экземпляров.
Далее расположилось управление всероссийского земского союза и союза городов, перекочевавших сюда вместе со всем своим штатом после эвакуации и падения Ростова. Здесь же помещалась первое время и русская почта, обслуживавшая русских беженцев и бывшая посредником между главной турецкой почтой и беженцами.
Все эти учреждения были центральным нервом всей жизни беженцев в Константинополе. Если кто желал что нибудь узнать, навести справку, разыскать знакомого, найти или предложить работу, — все шли сюда со всех концов города. Обычное место сбора был посольский двор, своего рода беспроволочный радио-телеграф и клуб. Здесь получались всевозможные сведения, невероятные слухи и распространялись отсюда с невероятной быстротой по всему городу и «беженскому миру».
Материальное положение большинства было тяжелым. Некоторые голодали по несколько дней, не видя порой куска хлеба. Была возможность уехать на один из «Принцевых островов» и там жить на пайке одного из союзных правительств. Рассказы же прибывавших изредка оттуда о чисто животном образе жизни русских и, главное, нравственное сознание удерживали их от этого шага. Многие впоследствии, не имея сил дальше бороться с голодом и безработицей, уезжали на острова, с намерением вернуться через некоторое время. Но ничегонеделание и нравственная пустота заедали и они остались там до расформирования этих беженских лагерей. В большинстве населения посольских зал были семьи офицеров и чиновников, находившихся в армии ген. Деникина и эвакуировавшихся в последнюю эвакуацию из Одессы и Ростова. Все нервно и озлобленно говорят о Шиллинге и Деникине, но говорят тихо и с теми, кому наиболее доверяют. Шпионаж развит довольно сильно и были случаи, когда некоторых, наиболее откровенных, хватали и отправляли до суда в Крым. Этим делом ведал «драгоманат».
После вступления союзников в Константинополь весь город был разделен на отдельные «сферы влияния», находившиеся в ведении того или иного союзного командования: «Стамбул» — французов, «Пера» — англичан с итальянцами. «Принцевы острова», группа из четырех островов, расположенных в 30 километрах от Константинополя в Мраморном море, были также поделены, но уже впоследствии, в связи с эмиграцией русских. Остров «Халки» достался французам, «Проти» — американцам, «Антигони» — итальянцам и «Принкипо» — англичанам.
Условия жизни и внутренний распорядок были почти везде одинаковы. Лишь некоторая разница была в размерах и качествах пайка и в личных отношениях к беженцам со стороны властей. Наиболее худшее отношение к русским было на о. «Халки» — французов. Здесь для несения внутренней охраны в распоряжении коменданта находилась рота чернокожих сенегальских стрелков. Отношение к русским было самое неприязненное и бесцеремонное. В 18 г., в бою под Одессой и, кажется под Николаевом этому Сенегальскому полку довольно сильно досталось от красногвардейцев. Теперь они мстили всем русским вообще и называли их не иначе, как «большевик».
В конце-концов, отношения настолько обострились, что в одиночку они нигде не показывались и ходили всегда вооруженными. Между прочим, за отсутствием на острове лошадей и ослов, воду и привозимые продукты для беженцев, перевозили на себе сами беженцы по ежедневному наряду. Человек 10–12 запрягались в водовозную бочку или продуктовую тележку, и тащили ее на себе, с берега на гору к монастырю, где размещены были беженцы.
Однажды во время очередного рейса с водой и вследствие грязи все настолько утомились, что остановились, чтобы отдохнуть, тем более, что расстояние от колодца на берегу до монастыря было около 4 километров. Эта остановка видимо не понравилась двум сенегальцам, которые сопровождали транспорт с водой. Они решили проявить свою начальническую власть. Один из них, не долго думая и не говоря ни слова, ударил прикладом винтовки одного из близ стоявших к нему русского. Группа водовозов набросилась на вооруженных сенегальцев, отняла у них винтовки и ножи и начала их бить. Били их до тех пор, пока от них осталась одна бесформенная, окровавленная масса. После этого все вновь впряглись в водовозку и пошли дальше. Оружие было оставлено возле избитых сенегальцев. Затем ночью было расклеено несколько прокламаций на французском языке, где говорилось, что если комендант и его сенегальцы не успокоятся, то русские при удобном случае, снова напомнят им «Одессу». После этого случая отношение немного изменилось в лучшую сторону, но через некоторое время человек сорок были убраны с острова «Халки», частью вовсе были сняты с пайка, а частью были расселены по другим островам. Некоторых, по указанию агентов контрразведки, как наиболее опасных и «разложившихся», выслали в Крым.
Более мелкие и несерьезные столкновения с комендантами, сержантами и начальством, из русских же происходили ежедневно и почти на всех островах. Все мелкие проступки и нарушение «тишины и спокойствия» на острове ликвидировались местными союзническими комендантами и их же властью накладывались дисциплинарные наказания. Обычно наказание заключалось в лишении на один — два дня пайка, очередного отпуска в город или же давался внеочередной наряд на хозяйственные работы. Более серьезные проступки карались снятием виновного с пайка и выселением с острова.
Высшим и непосредственным начальником на острове был союзный комендант, являвшийся вершителем судеб русских беженцев. Без его санкции не могло быть разрешено ни одно событие. Вторым после него был сержант, являвшийся властелином всего внутреннего распорядка жизни русских, В конце-концов, каждый солдат союзнической части, расположенной на острове, был тоже маленьким начальником.
Вторым комендантом был, обыкновенно, какой-либо родовитый и сиятельный беженец, материально необеспеченный, попавший на паек и назначенный на эту должность главноуполномоченным по делам беженцев. В сущности, это было лицо, служившее как бы посредником между беженцами и комендантом. Больше всего было столкновений, именно, с русским комендантом, который при всяком удобном случае стремился доказать, что он такое же начальство, как и союзный комендант. Все вопросы личного свойства, касавшиеся беженца и требовавшие разрешения союзного коменданта, разрешались следующим образом.
Подавался рапорт русскому коменданту, он делал свое заключение и после того получалось окончательное разрешение союзного коменданта. Достаточно указать на один весьма характерный случай, происшедший на острове «Проти», чтобы иметь вполне ясное представление о взаимоотношениях между русским комендантом и беженцами.
