Шпион, которого я любила - Филби Элеонора (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
7. ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА
Одним из первых вопросов, которые я задала Киму по возвращении в Россию, было: «Как поживают Маклины?» Они были нашими единственными близкими друзьями, и я привезла им много подарков.
Ким коротко ответил, что Мелинда поехала в Ленинград повидаться со старым другом.
Тогда я сказала, что хотела бы позвонить Дональду. Лицо Кима затуманилось. «Пожалуйста, не звони, – сказал он. – Мы с ним больше не разговариваем. Несколько дней назад мы крепко поругались на даче». Позднее, когда я спросила Кима о причине ссоры, он ответил: «Дональд сказал, что я все еще остался двойным агентом».
Через неделю Мелинда вернулась из Ленинграда, и Ким настоял, чтобы я ей позвонила. Я и сама собиралась это сделать, потому что хотела рассказать ей о подарках, которые для них привезла. Мы договорились встретиться за обедом в «Арагви», одном из лучших московских ресторанов.
По дороге в ресторан мы с Кимом по оплошности вышли из метро не на той станции, и остаток пути нам пришлось пройти пешком. Ким почти бежал по плотному снегу, и я едва за ним успевала.
«Скорее! – покрикивал он через плечо. – Мы опоздаем. Нельзя заставлять ее ждать!»
Но Мелинда ждала. Она оказалась еще более нервозной и напряженной, чем обычно, и я вспомнила, что она вообще не очень хотела идти на этот обед. Потребовалось много уговоров по телефону, в то время как стоявший рядом со мной Ким требовал от меня не сдаваться. Она ничего не рассказывала о таинственном друге, с которым якобы виделась в Ленинграде, и я заподозрила, что она все это выдумала для прикрытия каких-то неприятностей в своей личной жизни.
Я предположила, что ее отношения с Дональдом окончательно зашли в тупик. По дороге домой Ким сказал мне: «Мелинде плохо. Тебе не кажется, что она на пороге нервного срыва? Надо что-то сделать, чтобы ей помочь».
И вот мы начали собираться втроем. Дональд исчез, и я больше никогда его не видела. Он ушел из нашей жизни, чтобы пополнить теневые ряды изгнанников, чьи имена я привыкла слышать, но их самих никогда не встречала.
Теперь, собираясь идти в оперу или на балет, мы всегда приглашали Мелинду. В прежние времена Ким тихо сидел рядом со мной, оставляя на меня все разговоры с Маклинами. Теперь, когда Дональда больше не было, Ким сидел между нами, и я не могла не заметить, что он относился к Мелинде с повышенным вниманием. В гардеробе, перед уходом, он подавал шубу и сапоги сначала ей и только потом мне. Раз или два в неделю он говорил: «Позвони Мелинде и пригласи ее к нам».
Иногда я соглашалась, но иногда говорила: «Почему бы тебе самому не позвонить?»
Ким тоже казался беспокойным и встревоженным. Я не могла поговорить с ним по душам. Как и в последние недели в Бейруте, он нашел убежище в утешительном мире алкоголя. Во время наших выходов в Большой театр он едва мог досидеть до конца первого акта и с объявлением перерыва вскакивал с нетерпеливым: «Хватит уже, пошли отсюда». В любом случае, мы успели пересмотреть все постановки по нескольку раз.
За одну-две недели до рождества мы встретили Мелинду в гостинице «Пекин», где она обычно делала укладку. В этой гостинице был сувенирный магазин, в который я всегда заходила в надежде найти еще одну шкатулку. И вдруг увидела в витрине такую шкатулку с очень симпатичной лисичкой на крышке. Киму шкатулка очень понравилась, но, прежде чем я успела вымолвить слово, Мелинда вошла в магазин, купила шкатулку и преподнесла ее Киму.
Я привезла из Америки массу маленьких подарков – некоторые полезные, некоторые просто забавные, – которые я собиралась дать Мелинде, Сергею и его помощнику Виктору и нашей экономке Анне. По большей части это были вещи недоступные в России. Для Мелинды я привезла искусственные ресницы, а кроме этого, у меня было несколько записных книжек и дюжина брелоков для ключей, сделанных из 50-центовой монеты с изображением Кеннеди. Эти монеты пользовались в России огромным спросом.
В оставшиеся до рождества дни Ким беспрерывно жаловался, что у него не было для меня подарка. Я не обижалась, потому что не хотела никакого подарка, но это был первый случай, когда Киму не хватило воображения, и я почувствовала конец давней и милой традиции празднования всех годовщин, которая превращала в наслаждение совместную жизнь с Кимом. Новый год, годовщина нашей свадьбы, наши дни рождения, годовщина дня нашей встречи – все эти и многие другие даты были поводом для обмена подарками и нежностью. Ким всегда заваливал меня цветами, если их вообще можно было раздобыть. Эти праздники и годовщины были для нас очень важны.
У меня никогда не было такого горького рождества, как в 1964 году. Фактически я была свидетелем крушения наших отношений с Кимом. Я потеряла его в алкогольном тумане. Он не выходил из такого состояния весь праздник, и даже в моменты редкого отрезвления думал о чем-то другом. Я снова вспомнила наши последние месяцы в Бейруте. По наивности я думала, что все его тревоги вызваны работой.
Он одержимо настоял на том, чтобы мы поехали к Маклинам за день до рождества со всеми подарками. Но их едва заметили. Мелинда, страшно возбужденная и совершенно не владеющая собой, едва могла удержать бокал. Она говорила о своей сестре, которую собиралась пригласить из Англии в гости. В это время в дверь позвонили, и в комнату вошла женщина, о которой я много слышала, но никогда не встречалась: недавно овдовевшая Наташа Джонсон. Ее муж был разочарованным шотландцем по имени Арчи Джонсон, который во время войны издавал в Москве газету «Британский союзник» и так и остался здесь жить.
Я всегда хотела с ней познакомиться. Я знала, что она бегло говорила по-английски и вращалась в мире художников, писателей и переводчиков. Но Ким казался несколько обескураженным этим неожиданным визитом, а Мелинда была еще более нервозной, чем обычно. Вскоре мы ушли.
Ким провел все рождество в кровати, напившись до бесчувствия. Подарков для меня не было. Я слонялась по квартире как потерянная. К вечеру начал звонить телефон: вначале это была женщина, явно американка, просившая Кима, но отказавшаяся себя назвать. Потом позвонил мужчина и тоже попросил Кима. Когда я ответила, кажется, на шестой звонок, усталый голос сказал: «Вы, должно быть, Элеонора». Я сказала, что это – я. «Мы никогда не встречались, – сказал он, – но я надеюсь, что как-нибудь встретимся. Я хочу пожелать вам счастливого рождества». Позднее я узнала, что это был Артур Шилдс, пожилой американец, который прожил в России много лет вместе с женой. Этот осторожный зондаж, проведенный в тумане официальности и таинственности, был типичным для моих отношений с «людьми-тенями» из московской общины западных изгнанников. В этот день Мелинда была в доме Шилдсов; Ким тоже их знал; только я была исключена из этого круга. Запой Кима продолжался до самого Нового года.
Раз в несколько дней он приходил в себя и, на час-два, становился обычным Кимом, но затем в его сознании что-то переключалось, и начинались новое пьянство и новая депрессия. Я тщетно пыталась разобраться в причине его поведения: я перебирала в голове весь ход наших отношений и его карьеры, насколько я ее знала. Я не могла понять, что случилось. Его отношения с Сергеем остались неизменными; его работа над мемуарами Лонсдейла продвигалась вперед; русские относились к нему так же заботливо и почтительно, как и всегда. Следовательно, ему нечего было беспокоиться о своей работе. Неужели причиной его несчастья была я?
День рождения Кима мы всегда отмечали вместе в Новый год. Это была еще одна из тех личных годовщин, к которым мы были привязаны. Но в этот день, 1 января 1965 года, Ким проснулся поздно, едва оправился от похмелья и выполз из дома около полудня. Он сказал мне, что у него назначена встреча с Лонсдейлом.
Через три или четыре часа он вернулся домой пьяным и крайне возбужденным. Он сказал, что в гостинице «Украина» его узнал и остановил корреспондент Рейтер. Это был первый случай такого рода за два года, прошедших после бегства из Бейрута. Корреспондент сказал, что Ким выглядел бодро и весело, и спросил его, как ему нравится жизнь в Советском Союзе. «Изумительно, совершенно изумительно», – ответил Ким. На вопрос, как ему дается русский язык, Ким ответил: «Comme ci, comme ca».