Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Яновская Лидия
В дальнейшем строка в сцене допроса будет доработана и обретет свое известное читателям звучание. Строка в главе «Казнь» останется без изменений.
Увы, роман не завершен. Он, употребляя булгаковское выражение, так и остался не выправлен автором до мечтаемого блеска. (Имею в виду слова Булгакова в его письме к Е. С., 24 декабря 1938 года, о работе над «Дон Кихотом»: «…правлю Санчо, чтобы блестел».)
Но как с помощью слова — с помощью звучания слова — вводит писатель нас в мир древний, чужой и потрясающе реальный, кажется, более реальный, чем современная писателю сатирическая, фантасмагорическая, взбалмошная и суетная Москва… Вводит в мир, ушедший в небытие… Вводит, совмещая сегодняшнее и вечное, в мир с никуда не ушедшими, бессмертными, близкими нам страстями…
Почему «полк» — да, а «эскадрон» — нет?
Б. В. Соколов пишет о «евангельских» главах романа «Мастер и Маргарита»: «Писатель хорошо представлял себе реалии римской военной жизни. Тем не менее он намеренно допускает смешение в ершалаимских сценах античных и современных ему военных терминов — „манипул“, „кентурия“, „когорта“, „легион“, „ала“, „турма“, „легионеры“ — и тут же „полк“, „взвод“, „эскадрон“, „солдаты“. Это должно было вызвать у читателей ассоциации с событиями первой мировой и особенно гражданской войн, участником которых был писатель».
И далее, считая свою аргументацию неотразимой, а на самом деле переворачивая все с ног на голову: «В первой редакции, написанной в 1929 г., параллелей с гражданской войной было еще больше. Там фигурировали „адъютант“ Пилата, имевший чин „ротмистра“, и „ординарец трибуна когорты“» [484].
В этих двух выстроенных Б. В. Соколовым цепочках «военных терминов» — «античных» и «современных» — есть прелюбопытная ошибка: в каноническом тексте романа «Мастер и Маргарита» слова полк, взвод и солдаты действительно имеются, а вот слова эскадрон нету. По-видимому, это слово исследователь случайно «зацепил», просматривая ранние редакции романа.
В третьей редакции (глава «На Лысой Горе») эскадрон присутствует: «Холм был оцеплен тройным оцеплением. Вторая цепь опоясывала безлесую гору пониже и была реже первой, а у подножия горы, там, где начинался пологий подъем на нее, находился спешенный сирийский эскадрон».
К концу работы над третьей редакцией — точнее, в той самой тетради, в которой в июле 1936 года стремительным карандашом написана последняя глава третьей редакции романа — имеется запись под заголовком «Турмы всадников». И далее: «алы (alae — конные полки во вспомогательных войсках». (Подчеркнуто Булгаковым.)
Запись явно сделана при чтении Брокгауза. Именно там, в статье «Турма», говорится об «алах» как конных вспомогательных войсках. Но — что весьма заслуживает внимания — «алы» в «Энциклопедическом словаре» названы «эскадронами», подразделяющимися на взводы («турмы»). Булгаков же, достаточно хорошо знавший, что такое эскадрон (опыт войны!), и при том, что ему была нужна не слишком крупная единица конницы, делящаяся на взводы (в каноническом тексте романа: «Командир рассыпал алу на взводы, и они оцепили все подножие невысокого холма»), тем не менее уже тут отбрасывает слово эскадрон и сразу же делает запись измененной: полк.
В четвертой редакции все еще сохраняется эскадрон, правда, весьма непоследовательно. В начале главы «На Лысой Горе (Казнь)» уже появилась ала, а в конце этой же главы Левий «приковался взором к тому месту, где стоял эскадрон» и «эскадрон снимался, это было ясно».
В дальнейшем писатель окончательно убирает это слово, казалось бы, безукоризненно точное и так хорошо знакомое ему. Почему? Да по той же, надо думать, причине, по какой было снято слово мигрень: эскадрон — французское слово. Но если мигрени писатель нашел замену в древнегреческой гемикрании, то эскадрон он заменяет дважды и параллельно: древнеримской алой и очень русским, давним и сохранившим всю свою свежесть словом полк.
По той же причине — писателю требуется простое, чисто русское слово — он сохраняет в дальнейшем взвод. Хотя к этому времени ему уже отлично известен выписанный из Брокгауза и соответствующий взводу термин турма. (Кстати, турма, как и манипул упоминаются в романе один-единственный раз, в рассказе Понтия Пилата о Марке Крысобое: «Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем». И нет уверенности, что это не проба, что турма эта введена продуманно и окончательно [485].)
После нескольких проб отказывается Булгаков и от греческого слова лифостротон.
«Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа», — так в Новом Завете (Евангелие от Иоанна, 19, 13) называется каменный помост, с которого Пилат объявляет свой приговор. В черновиках первой редакции романа писатель опробовал оба названия, притом по-разному. Еврейское гаввафа — в устах Каифы (в этой редакции Каиафы): «Если ты еще хоть одно слово оскорбительное произнесешь, всадник, — трясущимися белыми губами откликнулся Каиафа, — уйду, не выйду на гаввафу». И греческое лифостротон — в тексте описательном: «И Равван, свободный, как ветер, с лифостротона, как в море, бросился в гущу людей…»
В третьей редакции романа, в главе «Золотое копье», гаввафа убрана: «Каиафа побледнел и сказал, причем губы его тряслись: — Если ты, игемон, еще что-нибудь оскорбительное скажешь, уйду и не выйду с тобой на лифостротон!»
В окончательном тексте помост назван только по-русски: помост (девять раз). Один раз — каменный помост. И еще один раз так: каменный утес («Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря…»). Нечего и говорить, что к этому времени Булгаков решительно «выстроил» и по-своему разместил в пространстве площади самый помост, и первосвященнику Каифе не понадобилось угрожать невыходом на лифостротон, ибо в сцене, написанной по-новому, на помосте не понадобился Каифа…
Проза Булгакова — и прежде всего роман «Мастер и Маргарита» — во многом подчиняется законам поэзии. А по этим законам слово звучащее иногда может быть важнее жесткой логики детали. Да, писателю очень нужны слова древнего мира. Гипподром и гемикрания, кентурион и легат легиона, игемон, когорта, ала — все это добавляет картине достоверности, соблазнительно и ненавязчиво остраняет текст, делая его необычным и удивительным. Но в романе «Мастер и Маргарита» этих слов не так уж много. Их и не может быть много. У Михаила Булгакова высокое чувство меры и вкус. Его текст в «евангельских» главах не должен ошарашивать. Этот текст должен быть простым, как истина. И поэтому еще больше, чем правильное употребление слов когорта или кентурия, писателя заботит гармония между терминами «античного» мира в его романе и русским языком, на котором написан роман.
Писателю нужна спокойная прозрачность родной речи. И поэтому так тщательно параллельно «античному» ряду выстраивается другой ряд; отнюдь не по принципу «современный»; по принципу — русский: ристалище, полк, взвод, или очень обрусевшее: солдат, кавалерия, или даже каменный утес вместо гаввафы и лифостротона… И на какой бы язык потом ни переводили роман — на английский, польский, турецкий или иврит — если переводчик внимателен и перевод хорош, в любом случае русское слово полк будет переведено на родной язык читателя, а слова ала и кентурион так и останутся непереведенными: это не понятия, это термины.
Художник творит язык своего сочинения — тот самый язык, который околдовывает нас, как индийская «мантра», и заставляет испытать чудо вхождения в другой мир как в реальность…
Задача «вызвать ассоциации» с событиями первой мировой и гражданской войн? Думать так — значит очень мельчить роман; не было у автора «Мастера и Маргариты» такой задачи. Но опыт пережитой войны был с ним всегда, как и весь опыт прожитой жизни во всех ее поворотах и прозрениях. И может быть, о римском войске он не стал бы писать — или не стал бы так писать — если бы его память, память человека и художника, не хранила во всей полноте не только трагедию войны, но и ее быт — с этим запахом «кожаного снаряжения и пота от конвоя», с этим «кашевары… начали готовить обед», звуком «стрекотания нескольких сот копыт» проходящей конницы, и очень личное — ощутимую тяжесть пистолета в руке…
