И у палачей есть душа - Гиртаннер Маити (читать книги без .TXT) 📗
Квартира не принадлежала нашей группе. Владельцем был некий господин, лет шестидесяти, имевший в доме две квартиры: ту, где жил он сам, и нашу, этажом выше. Преданный делу Сопротивления, он считал себя слишком старым, чтобы вести активную борьбу. И он нашел средство быть полезным делу. Три комнатки он отдал в распоряжение нескольких ячеек, подобных нашей. Ключи прятали под умывальником на лестничной площадке.
Владелец квартиры дал нам два строгих указания: возвращаться каждый раз другой дорогой и пользоваться попеременно главным входом, боковыми воротами и служебным входом, выходившим на параллельную улицу.
Из осторожности мы искали и другие места для встречи. Нам нравилось встречаться в большом зале вокзала Сен-Лазар.
Вокзальная толпа гарантировала анонимность и давала возможность разбежаться, если немецкие солдаты обратят на нас внимание. На вокзалах всегда было полно немецких патрулей. Естественно, мы старались их избегать.
В некоторых случаях, наоборот, мы шли позади патруля, в нескольких шагах, всегда с учебниками под мышкой, чтобы они поверили, что нам не о чем беспокоиться и нечего скрывать.
Я уже говорила, что одной из главных наших задач было снабжать нуждающихся документами. Для этого необходимо было добывать печати. В других обстоятельствах я бы этим не гордилась. Но должна признаться, что на Вьенне, с самого начала оккупации, я прославилась как лучший мастер в искусстве красть печати.
Не все, стремившиеся пересечь демаркационную линию, решались или могли пытаться переплыть Вьенну, рискуя утонуть или быть схваченными врагом. Многие приходили ко мне с просьбой добыть им документы. Сначала я их добывала через час по чайной ложке, но очень скоро этого стало недостаточно.
Не имея возможности быстро достать документы, я решилась их подделывать. Следовательно, мне было необходимо добыть официальную печать немецкой армии, чтобы штамповать пропуска. Однажды, зайдя в маленькую комендатуру в Сен-Жюльен- ль’Ар, я увидела целую кучу печатей среди вороха бумаг на большом дубовом канцелярском столе. Я пришла, чтобы возобновить собственный пропуск. Несомненно, это были нужные печати.
Итак, надо было не только утащить печать, но и убедиться, что кража прошла незамеченной.
Очень вовремя кто-то окликнул изнывавшего от скуки сержанта, явно иначе представлявшего себе военную славу. Он вышел секунд на тридцать. За это время я как раз успела перевернуть все семь печатей и убедиться, что они одинаковы. В таком беспорядке одной печатью больше или меньше — никто не заметит. Я успела спрятать одну в сумку, прежде чем сержант вернулся, и подарила ему улыбку, скрывшую усиленное сердцебиение. Это было для меня огненное крещение. Но он, бедняга, увидел только юношеское волнение…
В Париже, начиная с 1943 года, я возобновила подобные операции, особенно в занятых немцами конторах на авеню Марсо. Здесь я испытывала большую робость. Суровый и холодный вид офицеров, служивших в столице, заставлял меня леденеть от страха, и я с сожалением вспоминала добродушную безалаберность сержанта в Пуату. Пропуска были также существенно необходимы и здесь, и я продолжала их фабриковать в комнатке на рю Молитор.
После печатей пришла очередь и для карт. Однажды, на пороге парижской квартирки, служившей нам генеральным штабом, мы нашли записочку от одного из наших корреспондентов, постоянно связанного с Лондоном. Он просил добыть немецкие карты, в особенности карты западного побережья.
Позднее мы поняли связь между этим требованием и высадкой союзников в 1944 году. В тот момент мы не стремились узнать, зачем они нужны. Для всех, так или иначе принимавших участие в Сопротивлении, существовало золотое правило: не стремиться все знать, все понять, пока между тобой и собеседником не установится полное, глубокое доверие.
Необходимость привела нас в Амьен. Друзья наших друзей нуждались в человеке, бегло говорящем по-немецки, чтобы ходатайствовать о чем-то перед немецкими властями. Этим легко было объяснить мое появление в комендатуре небольшого городка, расположенного на севере департамента Сомм; название его я с течением лет позабыла.
Во время встречи я заметила пакет из больших, сложенных в восьмеро листов. Это явно были карты генерального штаба. Около дюжины их лежало на верху этажерки. Добыть их было сложнее, чем печати. К счастью, моя официальная просьба была довольно сложной, и офицеру пришлось обратиться к вышестоящему начальнику. К большому моему удивлению, офицер вышел из комнаты, оставив меня одну. Быстрый взгляд, брошенный кругом, чтобы убедиться, что никто не смотрит на меня снаружи, и я забралась на стул и добралась до карт. Затем я услышала шаги подымавшегося по лестнице офицера. Не дожидаясь, когда он поднимется на этаж, я схватила и развернула одну из карт, торопливо и неловко.
Это были карты Дюнкерка и окружающей области, все одинаковые, помеченные черным маркером, покрытые значками, которые некогда было расшифровывать. Я слезла со стула и сунула карты в сумку. Я как раз успела сесть на прежнее место, прежде чем он вошел. Его испытующий взгляд выражал недоверие. На его столе все стояло на месте. Это его явно успокоило. Меня, напротив, охватило сильное беспокойство, когда я осознала, что в спешке не поставила на место стул, который схватила, чтобы залезть на верх этажерки. Стул по-прежнему стоял на видном месте у самой этажерки. Охваченная страхом, я думала теперь только о том, как побыстрее окончить дело. Понял ли солдат, что произошла кража? Я этого никогда не узнала и не стремилась узнать. Карты были у меня. Принесли ли они пользу? Еще один вопрос, который, в сущности, меня не касался. Задание было выполнено, и мне оставалось только передать плоды моей эскапады ожидавшим. Почтовый ящик был устроен позади дома, стоявшего на заболоченной земле Амьена.
В течение нескольких недель передо мной и двумя моими товарищами стояла единственная цель — добыть другие карты. В целом, по нашим расчетам, мы добыли 75 кг карт, которые позже были переданы в Англию. Летом 1944 года, следя за продвижением войск союзников от Нормандии к Парижу, я не могла не подумать, что наши мелкие кражи сыграли свою небольшую роль в этих действиях. Если это было так, то в этом была наша награда.
Мы не получили ни расписки в получении, ни благодарственных писем. Во время войны соблюдение тайны плохо уживалось с вежливостью. Но эти события говорили больше, чем слова.
Несколькими днями позже, в марте или апреле 1943, мы нашли в амьенском почтовом ящике приглашение приехать в Нант. Нам сказали, что нужно помочь участникам Сопротивления пробраться в Англию. Там усиливалась подготовка к созданию французской армии Сопротивления. Отплытие по Северному морю или через Ла-Манш казалось слишком заметным. Поэтому нужно было организовать способ отправки через Атлантический океан.
Быстро проехав через Париж, мы двинулись в Нант. Первым нашим шагом было найти незаметное и удобное для наших целей жилье. Случайно мы обнаружили маленькую прачечную на окраине города. Она называлась прачечная Мезанж. Владелица, одинокая дама, собиралась закрыть прачечную. Она приближалась к пенсионному возрасту, а дела после начала войны шли все хуже. Чтобы дожить до конца месяца, она стала сдавать две маленькие комнатки над лавкой. Прачечная находилась недалеко от порта Сен-Назер, где у немцев была база подводных лодок. Сначала мы об этом не знали. Но близость групп немецких офицеров, их частые прогулки к красильне вызывали в нас тревогу. У меня возникло интуитивное ощущение, что здесь есть, чем заняться. Чем? Я не могла бы сказать заранее, но я думала, что любое общение с оккупантами сослужит службу при сборе сведений. Через несколько дней мы решили возобновить деятельность прачечной Мезанж. В рекордный срок мы организовали передвижную прачечную-чистку одежды. В конце концов мы обзавелись четырнадцатью правильно оформленными грузовичками, конечно, благодаря поддержке местных участников Сопротивления, с которыми мы вступили в контакт. Очень быстро мы установили, что офицеры посылали форму в чистку за четыре дня перед отправкой подводной лодки на маневры. Звания, конечно, было легко увидеть на мундире снаружи, но внутри, на подкладке, вышивали также имя моряка и название судна, на котором он служил.
