Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

Подрагивающими руками воткнул вилку в розетку. Взрыв оказался настолько громким, что куры во всей округе замолкли. А может на мгновения оглох я? Трубка, вместо того, чтобы улететь в сторону огорода, просвистела в обратном направлении свистом, напоминающим звук милицейского свистка. Свист заглох в листве ореховых деревьев во дворе Гусаковых.

Я быстро убрал провода и с самым невинным видом не спеша вышел на улицу. Там у калиток стали появляться, не вышедшие на работу, соседки и старушки. Все спрашивали друг у друга, что произошло. Примечательным и спасительным для меня явилось то, что никто не смог указать направления, откуда пришел звук взрыва. Вероятно, настолько он был сильным. В ушах у меня звенело до самого вечера.

В результате моих бездумных изысканий (если такое словосочетание возможно вообще) дважды серьезно пострадал указательный палец правой руки. Первый раз это случилось в возрасте десяти лет. Вытащив из норки с помощью нитки с комочком смолы на конце, огромного тарантула, стал дразнить его, слегка ударяя его по спинке указательным пальцем. Вставший на дыбы в защитную позу, тарантул обхватил мой палец лапками и впился клешнями в самый кончик указательного пальца возле ногтя.

После безуспешной попытки стряхнуть я отодрал паука палочкой, вырвав вонзившиеся челюсти. Вспомнив прочитанную заметку в газете «Юный ленинец» о том, как вести себя при укусе тарантула и змеи, я долго выдавливал и без того, обильно капающую из ранки кровь. Несмотря на это, появилась нетерпимая жгучая боль, которая не утихала несколько дней. Палец покраснел, затем стал каким-то серым и покрылся множеством мелких ранок, из которых сочилась розовато-желтая водичка.

Причину появления раны я, разумеется, скрыл. Обе бабушки, соседки и мама единодушно признали, что у меня «волокно». Что это такое, ответить мне не мог никто. Фельдшер Дюня осмотрев палец, сказал, что у меня панариций. Лишь много позже я узнал, что все были правы в определении диагноза. Панариций в народе называют волосень, волос. Раны на пальце заживали долго, несмотря на чудодейственную стрептоцидовую мазь, вкусно пахнувшую рыбьим жиром.

Ровно через два года я попытался определить силу стартера миниатюрного трактора ДТ 14, на котором мой дядя Ваня Гавриш развозил на ферме корма. Захватив изо всех сил ремень, соединяющий шкивы двигателя и динамы, я нажал на ручку стартера.

Даже не почувствовав сопротивления, ремень затянул ногтевую фалангу моего многострадального пальца под шкив, оставив размозженную рану и расколов наискось мой ноготь. Два дня палец я никому не показывал, а потом снова был выставлен спасительный диагноз — волокно.

Как и в первый раз, выручила безотказная стрептоцидовая мазь. До сих пор ногтевая фаланга на правой руке шире левой, а ноготь украшен продольным хребтом и мелкими волнами. А ведь ремень мог затянуть под шкив кисть, а то и гораздо больше.

Вспоминая сейчас драматические события моего детства, я могу с достаточной степенью достоверности утверждать, что подавляющее число леденящих душу происшествий пришлись на период от десяти до тринадцати лет. После тринадцати, особенно, когда я стал учиться в седьмом, тогда выпускном классе сельской школы, интерес к острым приключениям угас как-то самостоятельно, без понуканий и репрессий.

Увлечение фотографией, а потом радиоконструированием, постоянное общение со взрослыми рабочими и техниками в лаборатории КИП и автоматики сахарного завода отодвинули актуальность былых приключений куда-то далеко, на самый задний план.

Мой старший, Олег, будучи в детстве болезненным ребенком, рос в атмосфере сверхизбыточной опеки как со стороны нас, родителей, так и бабушек и дедушек. Оберегая его от частых простуд, трудностей и опасностей детского и подросткового периода, я часто лишал собственного ребенка возможности испытать неповторимую многогранность ярких ощущений, свойственных каждому периоду становления личности. Уже позже, как говорится, он сделал себя сам.

Вполне осознанно, когда моему младшему — Жене минуло десять, я дал ему возможность испытать все прелести и трудности детских и подростковых увлечений. Он вдоволь насытился конструированием луков и рогаток, возможно и самопалов, увлекался фотографией, плаванием, ловлей раков и рыбалкой, поимкой тритонов, ящериц и ужей.

Всех пресмыкающихся лично я не переношу до сих пор. Когда вижу любую змею, мгновенно забываю, у кого должны быть желтые пятна на голове: у ужа или гадюки?

Женя путешествовал на велосипеде в любую погоду, ночью и днем, по дорогам и бездорожью. Вдоволь испытал прелести как летней, так и зимней рыбалки. Он был центром и душой многочисленного собачьего окружения, которое царит в нашем дворе по сей день.

Сейчас он далеко. Недавно, общаясь по скайпу, он сказал:

— Папа, как я благодарен тебе за то, что в детстве я наелся всех мальчишеских увлечений досыта. Спасибо, что ты дал мне такую возможность.

Я промолчал. А еще, я где-то прочитал… Каждый мужчина — случайно выживший мальчик.

Самопалы или непедагогическая глава

По логике изложения «Самопалы» следовало бы включить в «Отголоски войны», тем более, что в «Наши игрушки» сама суть никак не вписывается, как говорят, по определению. Но в процессе написания «исторических материалов» оказалось так много, что их пришлось выделить в отдельную главу.

Мое близкое знакомство с самопалом и «боевое крещение» произошло в девятилетнем возрасте во дворе двоюродного брата Тавика. Когда я пришел к Тавику, у него уже были его одноклассники — ныне живущий в России Валентин Натальский (Валенчик), ныне крымчанин Виктор Грамма, безвременно ушедший от нас Андрей Суфрай (Дюсик) и самый старший — ныне покойный Сева Твердохлеб, всю жизнь проработавший железнодорожником.

Наклонившись над табуреткой, они что-то обсуждали, споря между собой. Приблизившись, я увидел большой самопал, изготовленный из толстой трубки. Длина его была не более двадцати сантиметров, но широкий толстостенный ствол внушал уважение.

Оказывается, заряженный «серкой», соскобленной внутрь ствола с целого коробка спичек, самопал не стрелял или, как принято говорить на языке «оружейников,» не брал. Набивали в запальное отверстие сбоку серку, несколько раз вводили в отверстие раскаленную иглу. Оставалось последнее средство — разобрать самопал и раскалить трубку на примусе. Но для этого необходимо буравчиком вынуть туго забитый бумажный пыж и выколотить горох. В противном случае раскаленной трубке грозил разрыв на примусе. Но буравчика не было.

Отложив в сторону самопал, друзья стали заряжать другой, уже не раз испытанный. Я же взял самопал и, осваивая ремесло оружейника, обломал спичку, вставил ее в ложе. Прижав к запальному отверстию, чиркнул спичечным коробком, как это делали мои старшие товарищи. Не успел я отвести руку, как самопал выстрелил. Сева, стоящий в двух метрах от меня, схватился за лицо. Остальные мгновенно повернулись ко мне. На их лицах была растерянность и удивление.

— Вот легкая рука! — вырвалось у Андрея Суфрая.

На Севу еще не обращали внимания. Все были рады, что отпала необходимость в полной разборке самопала.

В это время застонал Сева. Все повернулись к нему. Все лицо Севы было разукрашено мелкими круглыми красно-фиолетовыми кровоподтеками от гороха, которым был снаряжен самопал. Несмотря на обилие гороха, глаза Севы остались целы. Правда, две горошины ударили в двух-трех сантиметрах от глаза. Растерянность сменилась истерическим смехом. Убедившись, что глаза целы, все хохотали, показывая пальцем на Севино лицо. Мне же было не до смеха. Я ждал возмездия. Но Сева пообещал расквитаться в другой раз.

Все время, пока кровоподтеки меняли цвет с фиолетового на зеленый, а потом на желтый цвет до полного исчезновения, Сева обещал мне разукрасить из самопала другое место. Но я уже был спокоен. В самопальном деле Сева был только зрителем.