Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Когда над селом появились штурмовики, движение прекратилось. Солдаты, задрав головы, следили за самолетами.
Штурмовик задымил — и вся колонна заорала, засвистела, заулюлюкала, раздались крики «хайль!», в воздух полетели пилотки.
Уже не хвост белесого дыма тянулся за «илом» — громадное пламя, как полотнище красного флага, охватило фюзеляж и крылья. Самолет снизился еще, прошелся над улицами и вдруг ударил по колонне из пулеметов. Кузова машин опустели в мгновение ока —солдатня горохом сыпанула на землю, бросилась в канавы.
— Не нравится!
— Дали вам перцу!
Это Юра и Володя кричали, но крик их, наверно, кроме меня, никому не был слышен.
Снова развернул свою пылающую машину бесстрашный летчик и устремил ее на колонну. Все свершилось в какие-то доли секунды: невиданный взрыв осыпал стекла в домах, нас — а мы ведь очень далеко находились — накрыло землей, песком, а на дороге, там, где стояли танки и машины, вспыхнул длинный угарный костер.
— Как Гастелло,— тихо сказал Юра.
О подвиге Гастелло мы услышали раньше, еще до прихода фашистов в Клушино, и часто спорили между собой: найдется ли другой человек, способный на такое.
По щекам у Володи Орловского катились слезы.
— Лучше бы он с парашютом прыгнул.
Юра быстро повернулся к нему.
— Чтобы к немцам попасть, да? Они бы его убили, и без никакой пользы.
На дороге, в костре, загрохотали взрывы — рвались бензобаки машин, боеприпасы. А мы стояли в стороне и в бессильной ярости сжимали кулаки. Мы должны, должны отомстить фашистам за гибель безымянного храбреца, но как это сделать, мы не знали.
Однако расплата наступила, и гораздо быстрее, нежели могли мы ожидать.
На рассвете следующего дня над селом снова появилась пятерка штурмовиков, может быть, тех же самых, что потеряли вчера товарища.
Не видимые в лучах солнца, не обнаруженные сразу немцами, они с бреющего полета обрушили на зенитные установки бомбы, снаряды, пулеметные очереди.
Зенитки не успели сделать ни единого выстрела. В считанные минуты все было смешано с землей.
Взбешенное командование фашистов (надо сказать, что позицию для зенитной артиллерии они выбрали очень удачно: разместили орудия на холме, в глубоких капонирах, тщательно замаскировали их, любая воздушная цель, появившаяся близ села, могла быть расстреляна ими почти наверняка) принялось чинить суд и расправу. Незамедлительно были арестованы три немецких солдата-связиста, а четвертым арестантом оказался Михаил Сютев — староста села. Их обвинили в том, что они якобы передали красным координаты зенитных установок.
На площади, близ бывшего сельсовета, застучали топоры: сооружали виселицу для казни обреченных. Казнь была назначена на утро.
Не знаю как — собственная ли сноровка выручила их, помощь ли пришла со стороны,— но поздней ночью Сютев и два немца бежали из застенка. Почему не бежал третий немецкий солдат, так и осталось неизвестным. Пристыженные каратели — виселица-то возводилась в расчете на четверых! — отменили публичную казнь и расстреляли его.
Несколько дней подряд специальные команды извлекали трупы убитых из полузасыпанных капониров, в которых размещалась прежде зенитная батарея, из-под обгоревших танков и машин на дороге. Немцы были злы как черти — наверно, не очень-то веселила их эта работа.
Трупы свезли на площадь, туда, где был захоронен когда-то комиссар Сушкин. И вскоре площадь — участок земли между церковью и школой, сельсоветом и магазином — забелела березовыми крестами с надетыми на них касками. Их было очень много, этих аккуратных, один к одному, крестов над могилами, в каждой из которых тоже было немало покойников.
Юра и Володя Орловский бегали смотреть, как хоронят гитлеровских солдат.
— Во дали наши! — восторженно рассказывал Юра за ужином.— Во всыпали фрицам!
Прочно бытовало в Клушине, применительно к оккупантам, это словечко — «фрицы»; Юра подхватил его на улице и конечно же накрепко усвоил.
— Вот дали так дали! — повторял он то и дело, и возбуждение его было таким естественным, что заражало всех.
Отец, пряча улыбку, задумчиво сказал:
— Все правильно, Юрок, все своим чередом идет. В тысяча восемьсот двенадцатом году, когда французы из Москвы отступали, они тоже многих своих похоронили в Клущине. А мы на том месте школу построили. Теперь немцы рядышком своих вояк положили. А мы, придет час, и на этом месте что-то выстроим, для жизни и существования полезное...
Я тоже не выдержал — сходил полюбоваться на березовую рощу из крестов. И легко и грустно было мне, когда возвращался я с нового немецкого кладбища. Легко потому, что убедился, как могут громить гитлеровцев наши войска. Убедился в этом и понял, что пробьет такой час — и не останется на нашей земле ни одного живого фашиста... Грустно же потому, что вспомнил вдруг и светловолосого красавца командира, взорвавшего себя гранатой вместе с гитлеровцами, и сгоревшего летчика-штурмовика, и ополченцев из разгромленной дивизии, тех самых, что однажды в поле наткнулись на нас с Володей Беловым. Нелегкой ценой давались победы. Да и победы ли пока?
Грустно и потому еще было, что какой-то фашистский подлюга бросил гранату в памятник комиссару Сушкину — на месте могилы теперь лежали искореженные решетка и обелиск.
Юра ничего не говорил об этом — быть может, над могилой комиссара надругались после того, как он был на кладбище. Промолчал и я, не сказал ему — не хотел расстраивать.
А может, он видел все и, в свою очередь, не хотел расстраивать меня?
Сбылось давнее пророчество отца.
Ныне на центральной площади села и следа не осталось от березовых крестов. На месте бывшей церкви стоит совхозный клуб — просторное, очень четких форм здание.
Восстановлен и памятник на могиле комиссара Сушкина. По-прежнему смотрит он с фотографии в мир, бесстрашный большевик времен революции и гражданской войны. Я подхожу к обелиску, долго стою в задумчивости. Тонкая щеточка усов, мягкие глаза мечтателя и высокий лоб мудреца...
Кажется, ничего не изменилось, ничто не тронуто временем.
Нет, изменилось, как много изменилось! Он тут же, на широкой сельской площади, рядом с памятником комиссару, в каких-нибудь пятнадцати — двадцати шагах, Юрин бюст.
Ленинградские рабочие изготовили его и передали в дар землякам первопроходца Вселенной.
Они — мраморное изваяние космонавта и скромный обелиск над могилой комиссара — открыты всем ветрам всех четырех сторон света и стоят на скрещении дорог.
ГЛАВА 10
Юра воюет с чёртом
Про сахар и аккумуляторы
Так вот, одна часть ушла, другая сменила ее. В нашем доме разместили мастерскую по ремонту аппаратов связи и зарядке аккумуляторов. Ведал всем этим хозяйством баварский немец, некий Альберт. Изверг из извергов был, но с особо изощренной жестокостью относился он к детям. Мы его сразу же нарекли Чертом. А Юра немедля начал против Черта тайную «партизанскую» войну.
Они играли в саду — Ваня Зернов, Володя Орловский, Юра и Бориска. Был один из тех последних дней осени, когда солнце светит неожиданно ярко и тепло, хотя в преддверии скорой зимы дождевые лужицы уже затянуты тонкой корочкой льда, а последние, багряные, случайно уцелевшие листки без труда снимает с ветвей и самый легкий порыв ветра.
Они играли в мячик, сшитый мамой из тряпок: бросали его друг в друга, и тот, кого осалили, немедля выбывал из игры до следующего кона. Тяжелый тряпичный мяч не чета резиновому: когда попадает в кого-то из мальчишек — не отскакивает упруго, а сразу падает на землю. Но ребята и этой игрушке рады: где же взять настоящий?
Чаще других водить приходилось Борису: он моложе ребят, меньше их ростом, не так верток и умел.
