Огонь ради победы - Великолепов Николай Николаевич (библиотека электронных книг txt) 📗
Три дня пробыл в полосе 19-й армии. В стык между нею и 30-й армией враг наносил особенно мощный удар. Без сна и отдыха метался я от одной позиции к другой, выполняя задания начарта по максимальному использованию артиллерии для задержки наседавших вражеских колонн. И самый малый успех в те дни приносил огромную радость. Помнится, 101-я танковая дивизия полковника Г. М. Михайлова придержала противника в районе Холм-Жирковского. Стремясь усилить контрудар танкистов, И. П. Камера приказал мне вывести туда «катюши» 10-го гвардейского минометного полка. Повел колонну к переднему краю. Линия фронта оказалась нечеткой. «Катюши» по тому времени были весьма секретным оружием.
Пришлось поволноваться, опасаясь, что враг захватит боевую новинку. Но все обошлось. А удар реактивных минометов нанес немалый урон фашистам, заметно облегчил положение 101-й танковой дивизии.
И тем не менее наши войска вынуждены были отходить. В небе господствовал враг. Фашистские летчики порой так низко проносились над дорогой, будто хотели раздавить нас колесами.
Однажды неподалеку от деревни Харино мою машину атаковал с бреющего фашистский самолет. Едва мы с водителем выскочили на дорогу и в два-три прыжка свалились на дно большой воронки, как громыхнул оглушительный взрыв. Авиабомба упала рядом, разворотив переднюю часть автомашины. Вскоре мы встретили штабную «эмку» и пересели в нее, намереваясь, как и велел генерал Камера, возвратиться на командный пункт фронта в Касню. Однако проехать по Минскому шоссе севернее Вязьмы, оказывается, невозможно: город, объятый пламенем, уже заняли гитлеровцы.
Решено было объехать Вязьму с юга, но и здесь впереди нас уже прошли вражеские танковые колонны. Ночью к нам присоединились три грузовика. На одной полуторке — пограничники, на двух других — бойцы наземных служб 163-го истребительного авиаполка. Я принял командование над этой группой. Двое суток мы колесили по проселочным дорогам, пытаясь пробиться на восток. И всюду натыкались на вражеские танковые и моторизованные колонны.
Фашистские самолеты кружились над лесами, снижались над рощами и оврагами, поэтому днем приходилось укрываться в лесных массивах и высылать вперед разведку. С наступлением темноты выступали, стараясь проскочить к линии фронта, а она все дальше уходила от нас на восток.
На рассвете 8 октября мы остановились в лесу около Греково: кончилось горючее. Возвратившиеся из разведки бойцы доложили, что по дорогам идут фашистские войска. Выход был один: уничтожить машины, чтобы они не достались врагу, и в пешем строю выходить из окружения. К тому времени кроме пограничников и авиаторов в нашем отряде оказалось немало других бойцов и командиров, примкнувших к нам по пути.
С болью в сердце мы привели в негодность машины.
Я приказал построить отряд и составить поименный список. В нем оказалось 120 человек. Мы разбили людей на взводы, назначив в каждый командира, а те в свою очередь создали отделения. Коммунистов и комсомольцев распределили по взводам равномерно.
К вечеру отряд двинулся на восток. 7 суток длился наш тяжкий марш по территории, занятой фашистами. Не буду греха таить: временами становилось не по себе. Угнетала неизвестность. Но бережно храня у сердца партбилет, я сознавал ответственность за судьбу отряда, и это помогало преодолеть возникавшее иногда чувство страха и неуверенности. Шли, как и раньше, ночами, ориентируясь по компасу и звездам. Понять пережитое нами сполна может лишь тот, кто сам испытал такое.
Глубокий след в моей памяти оставила ночь на 9 октября. Обстановка, в которой не исключалась возможность оказаться в руках врага, требовала особой осторожности. На привале у деревни Желтовка я сжег имевшиеся у меня справки, записки. Кое-кто советовал уничтожить или закопать все документы, а также снять знаки различия. Я категорически отверг эти предложения.
Днем мы провели разведку. Результаты оказались неутешительными: повсюду гитлеровцы. Разведчики привели старика колхозника.
— Тут в верстах четырех от Дрожжина, — сказал дед, — есть болото дремучее. Я хорошо знаю те места, покажу. Иного пути нету.
Не мешкая, отряд тронулся вперед. Я шел вслед старику и, признаться, еле поспевал за ним: так проворно скакал он с кочки на кочку. Однако вскоре ноги стали проваливаться в трясину, а грязная жижа — заливать за голенища. Сзади уже послышались нелестные реплики в мой адрес. А тут еще, как назло, в небе появился «мессершмитт». Росло томительное чувство тревоги. Но наш проводник шел уверенно и спокойно, порой оглядываясь и бросая мне ободряющее слово. До сих пор жалею, что не записал тогда фамилию этого самоотверженного человека.
И вот болото позади. Однако начались ранние сумерки.
— А теперь, сынки, держитесь на село Федулино, — сказал старик, указывая на северо-восток. — Так вы обойдете Угру слева. Через реку-то совсем худо теперь брод держать.
Увы, Угру нам миновать не удалось. Разведчики, ходившие к Федулино, обнаружили там фашистские танки и сильное сторожевое охранение на дорогах. Тогда я послал три группы разведать переправы. Вернулись назад только две группы. Одна выяснила, что мост есть лишь у Знаменки, но это намного южнее избранного нами маршрута, к тому же на мосту усиленная охрана. Вторая разведгруппа с помощью колхозников нашла брод.
Отряд двинулся к броду. Как доложил разведчик, дно здесь илистое, противоположный берег крутой, но глубина средняя — с головой вода не накроет.
Посоветовавшись со взводными, я приказал всем раздеться донага, обмундирование завернуть в шинель, при переправе узел и оружие держать над головой. Ночь была холодная, темные воды Угры пугали таинственностью, кто-то, не сдержавшись, крепко и громко ругнулся. И тут же справа и слева вдоль берега взвились осветительные ракеты, затрещали выстрелы.
Вступив босыми ногами в студеную воду, я почувствовал, как все тело пронзили иглы, а спину свела судорога. Тихо скомандовал: «За мной!» Команду, может быть, и не все услышали, но примеру последовали.
Уже почти у берега я провалился в яму и, хотя вытянул до предела шею, все же хлебнул воды. Боязнь намочить партбилет и пистолет с тремя последними патронами вызвала такое напряжение сил, что мне удалось удержать в руках увесистый узел, намочив только нижнюю часть его.
И вот один за другим бойцы вышли на берег, охваченный налетом заморозка. Впереди был лес, он и дал нам желанный приют.
Реку Угру, которая в том районе Смоленщины делает крутую петлю, пришлось преодолевать еще раз. Мне никогда не забыть той переправы.
Путь наш теперь лежал на северо-восток, наперерез шоссе Гжатск — Юхнов, словом, на Москву. Поблизости от районного центра Темкино отряд расположился в лесу на большой привал. Мы порядком продрогли и обессилели. Но подкрепиться было нечем: скудные запасы продовольствия давно иссякли, и приходилось довольствоваться грибами да овощами, собранными на брошенных огородах. Бойцы, высланные для осмотра лесной опушки, заметили, что кто-то прячется за стволами деревьев. Задержанный оказался местным пареньком. Лет пятнадцати, худой, с хмурым лицом и запавшими глазами. Потрепанное пальто было, видимо, отцовским, полы его почти касались земли. За пазухой у парня оказался топор, а в кармане — большой нож.
Выяснилось, что два дня назад фашисты, ворвавшиеся в деревню, на глазах у мальчика убили его отца и мать, а самого выбросили на улицу. Ночью он пробрался к дому, захватил одежду, разыскал топор и теперь бродит по лесу, выслеживает оккупантов-одиночек.
Мы хотели взять парня в отряд. Я обещал, что, как только перейдем линию фронта, направим его в глубокий тыл — учиться или определим воспитанником в воинскую часть. Мальчик внимательно слушал, порой улыбался, но снова и снова упрямо твердил:
— Отсюда не уйду. Здесь буду мстить.
И еще двое суток наш отряд с неимоверными трудностями пробивался к линии фронта. О, как пригодились при переходе сохранившиеся у меня карта и компас. С ними я не расставался. И сейчас, тридцать шесть лет спустя, эта карта перед глазами, на ее обороте читаю полустершуюся карандашную запись: «…16-го пограничного отряда: комроты старший лейтенант Ерохин, политрук Кузьмин, командир взвода лейтенант Мищенко и с ними двенадцать пограничников; 163-го истребительно-авиационного полка: военный инженер 2 ранга Ильин и с ним десять человек». Это первоначальный состав нашего отряда.
