Вячеслав Тихонов(Тот, который остался!) - Захарчук Михаил (читать полную версию книги txt) 📗
В таких рассуждениях есть, разумеется, доля истины. Но вот я всегда говорил: самый дорогой для меня киногерой — тракторист Матвей, который родился в 1958 году в фильме Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове». Почему? Да потому что работа над этой ролью помогла мне обрести веру в себя, самому убедиться в том, что у меня есть возможности создавать разноплановые характеры.
Кстати, отмечу, что в кинематографе умным, вдумчивым единомышленником актера чаще всего становится хороший режиссер. Именно ему актер обязан преодолением трудностей, полным осознанием своих способностей.
Трудно переоценить то значение, что имели для меня встречи на Киностудии имени Горького с режиссерами Станиславом Ростоцким, Татьяной Лиозновой, на «Мосфильме» — с Сергеем Бондарчуком, Михаилом Швейцером, Самсоном Самсоновым, Сергеем Соловьевым. А еще мне очень многое дала работа в коллективе Московского театра-студии киноактера над целой чередой театральных образов, где моими партнерами были такие блистательные профессионалы и замечательные люди, как Эраст Гарин, Николай Крючков, Борис Тенин, Лидия Сухаревская, Валентина Телегина. Они учили нас, молодых, трепетно-благоговейному отношению к сцене, к зрителю. Дыхание зала, живые глаза зрителей необходимы актеру. Это прекрасно, что на земле существует своеобразный и неповторимый творческий организм — Московский театр-студия киноактера. Здесь мои коллеги располагают возможностями, которых нет нигде в мире. Кинематографисты учатся чутко улавливать мгновенную реакцию зрительного зала на тончайшие нюансы драматургии, режиссуры, собственной игры.
Но, возвращаясь к кинематографу, повторюсь: считаю первой своей картиной «Дело было в Пенькове». Ее снимал удивительный режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий. Мы вместе учились во ВГИКе, но он был старше — война помешала ему пойти учиться сразу после школы. Каким-то образом я в эту картину попал. Если бы не было «Пенькова», не было бы и Штирлица — я бы, наверное, просто ушел из кино: меня режиссеры «не видели». А именно на этой работе я, можно сказать, завершил свой «инкубационный период». Он продолжался довольно продолжительное время отчасти и потому, что я и сам еще не был готов к настоящей, хорошей работе, отчасти же и потому, что в прежних моих ролях не хватало действенной драматургии, драматургии, как бы высвобождавшей те безусловные ценности, которые заложены в актере, но о которых он до этого момента и сам мог не подозревать. Такая драматургия присутствовала в повести писателя Сергея Антонова, по которой был поставлен фильм. Она давала богатый психологический игровой материал.
Несмотря на всю сложность этой работы, у меня вдруг появилось незнакомое мне прежде чувство внутренней легкости. До сих пор мне как-то не удавалось быть инициативным, выходить за пределы чужой воли. Здесь же я впервые почувствовал раскованность. Над ролью Матвея я работал и дома, и на площадке и ничуть не стыдился показывать Ростоцкому все, что находил в себе для этого образа. Меня и впрямь захватила полностью, до нервного потрясения судьба деревенского парня, в котором явственно ощущался незаурядный характер, угадывалась яркая и сильная личность. Мне хотелось его играть. Остроконфликтная ситуация сценария, драматургическая насыщенность действия давали для этого необходимую свободу, расширяли диапазон психологического и физического движения перед камерой. Я испытываю чувство глубокой благодарности к Ростоцкому за его режиссерский такт, за умение доверять актеру, который вдруг «почувствовал» роль и старается найти новые краски».
Надо сказать, что и Ростоцкий всегда очень высоко отзывался о Тихонове, считал их встречу на киносъемочной площадке во многом судьбоносной. Человек необычайного режиссерского дарования, обладающий вдобавок ко всему еще и жизненной мудростью, Станислав Иосифович сразу распознал в Вячеславе Васильевиче внутреннее, врожденное обаяние, которому, как и аристократизму, и чувству юмора, нельзя научиться ни в каких вузах, а можно только с ним родиться.
Ростоцкому предлагали несколько кандидатов на главную роль Морозова, прежде всего — Сергея Гурзо, очень раскрученного на ту пору однокашника Тихонова по ВГИКу и уже дважды лауреата Сталинской премии. Можно даже сказать, что руководство студии прямо-таки продавливало этого актера.
Когда Станислав Иосифович все же отбился от легко узнаваемого, примелькавшегося Гурзо, то же руководство вдруг предложило ему Петра Алейникова. Это уже была звезда советского экрана первой величины, но и от нее упертый Ростоцкий сумел отбояриться, настоял на Тихонове.
Это был его первый революционный шаг. Он создавал собственную кинематографическую реальность, шел вопреки устоявшимся шаблонам, ломал их. Режиссер не хотел видеть советских колхозников только с лицами Алейникова, Андреева и Крючкова. Равно как и сельские женщины в его представлении не должны были быть похожими исключительно на Валентину Телегину, сыгравшую в фильме самогонщицу Алевтину Власьевну.
Поэтому Ростоцкий отказался брать на роль Ларисы Морозовой Нонну Мордюкову. Слов нет, она отлично справилась бы и с образом, и с драматургией фильма. Только ее мгновенная узнаваемость не входила в изначальную режиссерскую задумку. Нужна была не плакатная Уля Громова, а действительно красивая девушка.
Такой оказалась Светлана Дружинина. На всякий случай скажу, что она выпускница хореографического училища, танцевавшая вместе с Марисом Лиепой.
Третий главный персонаж картины — зоотехник Антонина (Тоня) Андреевна Глечикова, прибывшая в село после вуза. Изначально Станислав Иосифович видел в этой роли свою молодую жену Нину Меньшикову. Собственно, под ее данные был прописан и сценарий.
Однако супруга режиссера забеременела, и тогда возникла дебютантка Майя Менглет. Она приехала на съемочную площадку, села на свой деревянный чемоданчик и молча наблюдала за всем происходящим. Режиссер понял, что именно такой и должна быть трепетная, незащищенная Тоня.
Так сформировался классический любовный треугольник из красивых двух девушек и просто неотразимого парня. Чего Ростоцкий и добивался, мечтал об этом еще на стадии подготовки сценария по повести одного из лучших советских мастеров короткого литературного жанра Сергея Петровича Антонова.
Этот блестящий кудесник малой формы со временем тоже станет писать киносценарии. Самые известные среди них — «Порожний рейс», «Знойный июль», «Жил певчий дрозд», «Полеты во сне и наяву». Но в начале пятидесятых он понятия не имел обо всех кинематографических сложностях и тонкостях, поэтому целиком положился на режиссера Ростоцкого. Тот написал великолепный сценарий, который исподволь, под сурдинку, как бы переворачивал устоявшееся представление о советской деревне и о людях, в ней проживающих.
Все три главных героя картины настолько не вписывались в традиционные клише, что режиссеру, дабы ублажить сонм критиков, приходилось натурально «огрублять» актеров, выбранных им, делать их в чем-то неуклюжими, даже какими-то брутальными.
Ну что вы хотите, уважаемый читатель, если даже один из ближайших помощников Ростоцкого в доверительном разговоре посетовал:
«Станислав Иосифович, ох и намылят наши с вами холки начальство и критики за нашу красивую троицу. И вы знаете, в чем-то они будут правы. Вот я уже который месяц живу в деревне, а никого даже похожего хотя бы на того же Тихонова не встретил».
Режиссер почесал затылок и рассказал своему помощнику притчу.
Один художник расписал только что отстроенный храм сюжетами на библейские темы. Всех ангелов он изобразил в легких сандалиях.
Архиепископ, принимавший работу, издевательски заметил:
«Сын мой, где же ты видел ангелов в сандалиях?»
На что иконописец резонно возразил:
«Можно подумать, что вы, ваше святейшество, видели ангелов босыми».
Однако Ростоцкий на всякий случай распорядился коротко постричь Тихонова, осветлить ему волосы, а брови широко разделить на переносице. Так вот он «упростил» лик главного героя.
