Спасенный светом. Что вас ждет после смерти - Бринкли Дэннион (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Передо мной возникали один за другим все неприглядные случаи из моего детства, а их было немало. С пятого по двенадцатый класс я участвовал по меньшей мере в шести тысячах драк. Я заново переживал каждую из этих потасовок с той разницей, что теперь был потерпевшим.
Я чувствовал не удары, которые наносил противникам, а испытываемое ими унижение. Многие из тех, с кем я дрался, это заслужили, но другие были невинными жертвами моего гнева, и сейчас меня заставляли их боль ощущать.
Я чувствовал горе, которое причинял моим родителям. Я рос неконтролируемым и гордился этим. Хотя они ругали и наказывали меня, я давал им понять, что их действия ровно ничего не значат. Отец и мать часто умоляли меня взяться за ум, и каждый раз я их разочаровывал. При этом я похвалялся перед друзьями тем, как обижаю родителей. Теперь я ощущаю их душевную боль, причиняемую поведением сына.
В моей школе в Южной Каролине родителей учеников, получивших двенадцать замечаний, вызывали для беседы, а учеников, получивших тринадцать замечаний, временно исключали. За три дня пребывания в школе я получил сто пятьдесят четыре замечания. Теперь таких учеников называют «гиперактивными» и применяют соответствующие меры, но тогда нас считали просто скверными и ни на что негодными мальчишками.
Когда я был в четвертом классе, рыжий мальчик по имени Курт каждый день подкарауливал меня возле школы и грозился избить, если я не отдам ему деньги, которые мне выдавали на завтрак. Я боялся и отдавал Курту деньги.
Наконец я устал ходить голодным целыми днями и рассказал обо всем отцу. Он показал мне, как сделать дубинку из пары нейлоновых чулок моей матери, насыпав в них песок и связав концы. «Когда он снова к тебе пристанет, вздуй его как следует», — посоветовал мне отец. Мой отец не имел в виду ничего плохого — просто он показал мне, как защищаться от старших ребят. Проблема заключалась в том, что после того, как я поколотил Курта и отобрал у него деньги, у меня развился вкус к дракам. С того момента единственное, чего мне хотелось, это причинять другим боль и быть «крутым».
В пятом классе Я провел опрос среди моих друзей и выяснил, кого они считают самым «крутым» парнем в округе. Все назвали крепкого мальчишку по прозвищу Бутч. Я отправился к нему домой, постучал в дверь и спросил у его матери, дома ли он. Когда Бутч вышел, я стал бить его и бил до тех пор, пока он не свалился на крыльцо, а потом я убежал.
Меня не интересовало, с кем я дерусь и сколько ему лет. Мне хотелось только пустить моему противнику кровь.
Однажды в шестом классе учительница потребовала, чтобы я прекратил драться. Я отказался, тогда она схватила меня за руку и потащила в кабинет директора. Как только мы вышли из класса, я вырвался и сбил ее с ног апперкотом. Пока она зажимала кровоточащий нос, я сам отправился к директору. Родителям я объяснил, что я не возражал идти туда, но я не хотел, чтобы меня тащила за руку учительница.
Мы жили по соседству со школой, и когда меня временно исключали, я мог сидеть на крыльце и наблюдать за ребятами на спортивной площадке. Однажды, когда я сидел там, группа девчонок подошла к забору и стала меня дразнить. Я не собирался этого терпеть. Вернувшись в дом, я взял дробовик брата, зарядил его солью, вышел на крыльцо и выстрелил девчонкам в спину, когда они с визгом убегали.
К семнадцати годам я считался одним из лучших драчунов в старших классах. Чтобы поддержать репутацию, я дрался почти ежедневно. Когда мне не удавалось избить кого-нибудь из соучеников, я находил жертву в других школах.
По крайней мере раз в неделю мы устраивали драки на автостоянке возле школы. Парни проезжали 50 киллометров, чтобы принять участие в этих драках и поглазеть на них. Но многие боялись вылезать из машин, потому что, расправившись с противником, я часто, просто для забавы, поколачивал зрителей.
В те дни в старших классах еще существовала рассовая сегрегация, и у нас бывали настоящие сражения между черными и белыми.
Чемпионом среди черных был верзила по имени Ланди. Никто не хотел с ним драться после того, как он разделался с белым чемпионом за две минуты. Даже я старался избегать его, зная, что в драке с ним мне не победить. Однажды мы столкнулись возле лотка с гамбургерами. Я хотел уйти, но он преградил мне дорогу и сказал:
— Встретимся завтра утром на стоянке.
— Хорошо, — согласился я, а затем, когда он повернулся, чтобы отойти, я с такой силой ударил его в правое ухо, что он минут десять не мог открыть глаза. Ланди корчился на земле, и я пару раз изо всех сил пнул его ногой в грудь.
— Завтра у меня дела, — объяснил я. — Поэтому мне пришло в голову проделать это сегодня.
Я знал, что мне не одержать над ним верх в честной драке, поэтому и ударил его сзади.
Вот как проходила моя учеба в старших классах.
Двадцать лет спустя, во время встречи соучеников, один парень сказал моей подружке:
— Знаешь, чем он был знаменит? Тем, что мог избить любого парня или увести у него девчонку, а иногда сделать и то и другое одновременно.
Я не мог с ним не согласиться. К окончанию школы я был именно таким. И дойдя до этого момента в обозрении моей жизни, я почувствовал стыд за свое поведение. Теперь я ощутил ту боль, которую причинял другим. Когда мое мертвое тело лежало на носилках, я заново переживал каждый момент своей жизни, все эмоции и побудительные причины моих поступков.
Глубина чувств, которые я испытывал в процессе этого обозрения, удивляла меня. Я не только мог ощущать эмоции моего собеседника или противника, как свои собственные, но и чувства других людей, реагирующих на происходящее. Я находился в цепной реакции эмоций и понимал, как сильно мы влияем друг на друга. К счастью, не все из этих инцидентов были так уж плохи.
Например, однажды мой двоюродный дед и я ехали в машине и увидели, что какой-то мужчина избивает козу, у которой голова каким-то образом застряла в изгороди. Он колотил ее веткой по спине изо всех сил, пока несчастное животное не начало блеять от боли. Я остановил машину и перепрыгнул через канаву, и прежде чем фермер успел обернуться, сбил его с ног ударом в затылок и стал дубасить его, покуда мой дед меня не оттащил. Потом мы освободили козу и уехали.
Заново переживая этот случай, я радовался унижению фермера и спасению козы, чувствуя, что она говорила мне спасибо на своем языке.
Но я не всегда был добр к животным. Я видел себя, хлещущего собаку за то, что она изжевала ковер в нашей гостиной. Переживая этот инцидент, я чувствовал, как собака хочет сказать, что любит меня и не собиралась сделать ничего дурного. Я ощущал ее боль и страдание.
Позднее я понял, что люди, которые били животных или были к ним жестоки, должны осознать чувства этих животных, заново обозревая свою жизнь.
Я также открыл, что важны не столько сами поступки, сколько причины, по которым ты их совершаешь. Например, заново переживая драку, затеянную мной без всякого повода, я чувствовал куда больший стыд, чем видя перед собой драку, навязанную мне противником. Самую большую боль причиняет вред, нанесенный тобой просто ради забавы. Если существовал повод, который ты считал обоснованным, боль не так сильна.
Это стало особенно очевидным, когда обозрение дошло до моей службы в армии и в разведке.
На протяжении нескольких секунд я заново переживал начальную военную подготовку, где я научился направлять свой гнев в русло, соответствующее моей новой роли солдата. Наблюдая себя на специальной тренировке, я видел, как формируют мой характер, приучая убивать. Это был период вьетнамской войны, я снова очутился в душных джунглях Юго-Восточной Азии и занимался тем, что мне нравилось больше всего — дракой.
Во Вьетнаме я был недолго. Я служил в разведывательном подразделении, которое действовало главным образом в Лаосе и Камбодже. Я наблюдал в бинокль за передвижениями вражеских войск. Но основная моя работа заключалась в «планировании и устранении враждебных политиков и военных». Короче говоря, я был убийцей.
