Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод (бесплатные полные книги .TXT) 📗
В январе Наташа Корсакина получила ордер на комнату в новой квартире на Герцена. И поскольку квартира ещё не была заселена, то она предложила Александре перебраться вместе с ней и занять большую комнату. Тит с Ириной стали приходить к Александре, и мы часто валялись на ковре, и играли в карты. Это было очень смешно. Я с детства не играл в карты. И в принципе у меня карты вызывали протест. Но тут на самом деле не имело никакого значения во что мы играем – мы играли, и в этой игре самым главным был элемент собственно игры. У меня случился очередной день рождения, и, естественно, мы справляли его у Александры. Мы вместе напекли вкуснейших пирожков с капустой, и с тех пор корзиночка пирожков с капустой стала традиционным подарком Александры к моему дню рождения. В разгар веселья мы решили взять инструменты и поиграть для друзей, но я был слишком пьян, и у нас ничего не получилось. Потом мы справляли одновременно день рождения Ирины Титовой и Марьяны Цой. Справлять все праздники у Александры становилось традицией.
Вдруг на горизонте снова проявился Саша Сокуров. У него только что арестовали картину, которую он снимал по Бернарду Шоу, и осталась масса документального материала, который он нарыл в архивах. Он был обуреваем идеей сделать концерт «Аквариума» в ВТО и показать эту кинохронику. Мы согласились, но получилось немного притянуто за уши. Когда мы пошли фотографироваться для пригласительного билета, то Боб был категорически против того, чтобы фотографироваться с Дюшей. Но с ним уже нельзя было спорить. Мы пошли в Сен-Жермен и сфотографировались в роскошном подъезде, где было ужасно холодно. Я вообще не люблю фотосессии и всегда был против того, что нужно специально позировать и выбирать интерьер. Я никогда не видел такого выражения лица у Боба, которое он умудрялся делать, когда фотографировался. Сокуров взялся срежиссировать весь концерт, сам составил программу из тех песен, которые он слышал в записи, и предложил их сыграть в определенной последовательности, предполагая проецировать кинохронику поверх нас. Мы никогда так не играли, и Боб был категорически против, но я уговаривал его согласиться. Получилось нелепо, что-то было явно не то, хотя кому-то понравилось. Боб потом говорил, что ему было трудно петь и с ним нельзя было не согласиться. За пультом сидел Саша Ляпин, что само по себе было уже интересно. После этого Сокуров предполагал снять фильм про Глинку с музыкой Глинки и «Аквариума». Он привел своего знакомого баса, который должен был петь романсы Глинки в сопровождении «Аквариума». Но это уже был явный перебор, и каким-то образом все само собой заглохло. Вообще, в это время стали появляться люди, которые стали давать оценку тому, что мы делали, и, как правило, сильно перегружать его значимостью. Так появился писатель Житинский, который стал очень сильно влиять на Боба. Поскольку последний оказался падок на мнение авторитетов.
В это же время мне позвонила одна американка, которая приехала от Фалалеева, и представилась как американская певица Джоанна Стингрэй. Боб встретился с ней и её сестрой Джуди, и они приехали ко мне на Восстания. Джоанна подарила нам свою сольную пластинку, и это было очень любопытно – мы впервые видели и держали в руках пластинку, подаренную настоящей американской певицей. Сестры были чрезвычайно общительными и милыми, и, коль скоро, мы всегда очень легко шли на контакт, то мгновенно с ними подружились. Мы сводили их на восхитительный концерт «Странных игр» в ДК им. Дзержинского, протащили их по всем возможным тусовкам, и они уехали в полном восторге от происходящего в России. Тогда, естественно, никто не мог предположить, какую роль Джоанна сыграет в судьбе многих русских музыкантов.
Весной мы получили приглашение сыграть акустический концерт в Союзе композиторов. Это было любопытно, поскольку, выступая в таких консервативных местах, всегда присутствовал элемент конфликта, который стимулирует творчество. И конечно же концерт был противоречивым, но живым. В это время «Рок-клуб» приобрел комплект аппаратуры «Vermona». Она была не самого Hi-Fi качества, но по крайней мере это был полный комплект всего необходимого. В Союзе композиторов, естественно, не было своей аппаратуры, и для выступления там мы хотели попросить малый комплект аппаратуры в «Рок-клубе». Почему-то все это легло на меня, и мне пришлось вступить в длительную тяжбу с директором ЛМДСТ – гарантийными письмами и прочим. Аппарат удалось вырубить лишь в последний момент, и я так натаскался, что, когда надо было уже выходить на сцену, у меня дрожали руки.
Тогда же Коля Михайлов предложил выступить в его родном городе Кохтла Ярве, куда мы уже отправились в электрическом составе с полным комплектом этой аппаратуры, который нам дали под личную ответственность Коли. Конечно же на зал такого масштаба аппарат нужно было бы раз в пять мощнее, но в тех условиях и это было подарком. Концерта я не помню, но помню, что в гостинице была трехлитровая банка с водкой. И, хотя я почти не пил, на следующий день чувствовал себя отвратительно.
Где-то в это же время, хотя скорее всего значительно позже, состоялся Музыкальный ринг. Я не помню, кто с кем бился. Но скорее всего мы сами с собой. По счастью, это было ещё в ту эпоху, когда нам не навязали модель тупых американских talk шоу. И глупость была чисто советской, когда какие-то песни представлялись пародией на западную эстраду. Казалось, что ничего глупее представить себе невозможно, однако у этой группы был огромный потенциал, и она ещё не раз выставляла себя на посмешище.
Чуть позже мы сыграли бессмысленный дневной концерт в ДК Пролетарском, в Невском районе, после чего мы с Ляпиным поехали к Александре. Пришли Цой с Марьяной, мы весело выпивали и были в прекрасном расположении духа. И вдруг мне пришла в голову мысль, что я больше не хочу играть в этой группе. Она меня очень рассмешила. Я явно почувствовал, что все закончено, что мне просто следует уйти. Если бы ещё полгода назад мне кто-нибудь сказал бы, что я сам добровольно уйду из группы, игра в которой для меня была смыслом существования, я бы рассмеялся ему в лицо. Но тут я смеялся в лицо себе. Это было прекрасное ощущение освобождения. Но я ещё не был готов к тому, чтобы совершать действия.
День рождения Александры, как обычно, превратился в грандиозный праздник, который постепенно выкатился во двор. Окна её квартиры выходили в совсем узенький двор-колодец. Крыша противоположного дома была в нескольких метрах, и вдруг на ней появился Саша Ляпин. Он был абсолютно пьян и делал какие-то знаки, пытаясь привлечь внимание, находящихся в квартире. Всех просто парализовало, никто не знал как на это реагировать, он балансировал на краю крыши с бутылкой в руке. Спасти его могла только Александра, которая, пока все с ужасом смотрели на происходящее, вылезла на крышу, взяла Сашу за руку и спокойно увела его домой.
В нашей компании появился Виталий Калманов. Ещё во времена оно он участвовал в театре Горошевского и играл в спектакле «Невский проспект», но тогда наше знакомство не состоялось. Он жил в соседнем с Бобом доме на улице Софьи Перовской, и они с Бобом начали общаться семьями. В основном Боб с Людмилой ходили к нему смотреть видео. В том сезоне все читали Митьков, которых написал автор уже давно полюбившегося «Максима и Федора». В кругу Калманова были знакомые художники Вася Антонов, Маркин и Витя Тихомиров, которые появились и потянули всю ниточку, пока не появились собственно Митьки. Мы все перезнакомились, и я неожиданно узнал, что с Шинкаревым мы учились в одной школе, где он был на год младше меня. Этих людей было так много, что постепенно они вытеснили прежний круг общения. Не могу сказать, что это было плохо. Нет, все было так, как складывалось, но собственно идеология Митьков оказала пагубное влияние на то, что до этого времени называлось «Аквариумом». «Аквариум» был вещью в себе и не нуждался в коррекции. Однако, с появлением Митьков произошло заимствование дружественной идеологии. И, хотя сами по себе Митьки были большим умницами, «Аквариум» подцепил чисто внешнюю черту литературных Митьков. Появилась некоторая халява, все стало происходить под знаком ёлы-палы. Это не могло не сказаться на музыке, она стала упрощаться по форме. Началось это с тельняшек и чисто внешних атрибутов, но постепенно гармонично вошло во все сферы бытия. И «Аквариум» из интеллигентной группы превратился в рубаха-парней и постепенно стал превращаться в пародию на самого себя. Боб давно снискал славу мастера слова, но мне он всегда был интересен как мастер написания песни как таковой. И мелодия песни, её гармония, в сочетании с его голосом для меня имели первостепенное значение, а уже потом до меня доходил смысл песни и даже если не доходил, то всё равно завораживал. В этот же период песни стали превращаться в куплеты, которые можно петь на любой мотив и под любой аккомпанемент. К сожалению, у него это настолько вошло в его плоть и кровь, что и в последующие годы он понаписал десятки песен в одном размере и с одной мелодией. И, насколько бы глубокомысленными они ни были, для меня они потеряли всякий смысл.
