Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания - Анчаров Михаил Леонидович (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Май 1982 г.
Эта запись давняя была, потом мне уже совсем расхотелось писать. А уже весна — май, скоро день рождения Олега, был бы ему всего 41 год!
Много гадости лезет со всех сторон: и в виде советов, и в виде поступков, и в виде людей.
Самые милые и близкие и те все время советуют что-то не то.
4 мая 1982 г.
Как бы это суметь <сделать>, чтобы прошлое взяло бы власть над настоящим. Чтобы я перестала страдать и «нюни распускать», а чтобы я вспоминала и радовалась, что так много хорошего было в моей жизни. Сколько жизней передо мной, в которых не было и нет ничего хорошего и интересного. И прошлое тускло, и настоящее тускло. Но обычно люди этого не понимают. И это их счастье. А те, кто понимает, что и как у них было, те страдают безмерно. Но у некоторых страдания вызывают к жизни какие-то спавшие способности, появляется энергия и желание как-то запечатлеть — хоть и в несовершенной форме — ту счастливую или просто интересную и разнообразную жизнь. Я пыталась это сделать, но не получается. Не хватает силы воли, веры в свои возможности, наконец, мешает просто инертность — мое самое отрицательное качество характера.
И я не умею жить без интереса и тепла к себе. А сейчас этого нет совсем. Мы с Лизочкой обледенели сердцами и потускнели. Ей еще нужна жизнь, нужен друг, дом. А мне нужно все, что нужно ей.
Целый день я одна. И нет в Москве человека, которому я была бы интересна и чем-то полезна.
Чужой город — суетливый и хамский. Даже телефона нет, куда хотелось бы позвонить.
Я все жалуюсь, жалуюсь, но ведь бумаге же! А бумага все терпит.
25 мая 1982 г.
Да, низко пало наше искусство, особенно наша эстрада. Если София Ротару и Алла Пугачева — это любимицы публики, при всей их вульгарности и пошлости, так чего уж там!
У Пугачевой хоть немножко пробивается талант, который она старательно «забивает» своей особенной вульгарностью. Ну а «ротатор» (как ее называл Олежечка) — это уж вообще черт знает что!
А наши эстрадные мальчики?
Вот Раймонд Паулс — это фигура. И держится он верно, не фальшивя и зная себе цену.
Есть, конечно, эстрада и высокого класса, вероятно, но по телику не показывают, а достать билет трудно, да и не хочется к людям, когда их много.
Только для Аркадия Райкина мы с Лизой сделали исключение, были на его концерте и получили большое удовольствие. Хотя смешно не было! Он стал трагиком.
А бедные обыкновенные актеры! Они же нищие! Шофер автобуса получает больше, чем актер, в 2,5 раза! Конечно, у шофера работа ответственная, а актер — так… «кривляется», как говорит наша П.П. А что ему делать? И иногда хорошие актеры вот так прозябают: не повезет сразу, и уже не выбиться.
Вероятно, это не только у нас, но у нас особенно трудно. Зарплата идет, но какая?!
Наш Олег — уж такой любимый актер был, такой красивый, пластичный, необыкновенный, а тоже беспокоился: почему его маститые режиссеры не приглашают? А маститым подавай пусть менее талантливого, зато более сговорчивого. Они не знали, что, когда Олег работает, он всех «заражает» и вытаскивает картину!
Вот он и ездил от кинопропаганды на встречи со зрителями, чтобы заработать, не снимаясь в дерьме. А на встречах говорил не то, что положено. И стал «наверху» опальным.
Сегодня его день рождения: ему был бы 41 год. А его нет уже второй год!
30 июля 1982 г.
Видела во сне Олежечку. Он был далеко от меня — я почти не различала черт его лица, но это было его лицо, и он смотрел на меня. Было почему-то очень тихо, ни один звук не доносился до меня: ни вокруг меня, ни оттуда, где был он. И он сказал мне очень медленно и тихо: «Я спокоен, Оля… Я — спокоен».
Я хотела подойти поближе, но характерным своим жестом руки, которую я видела ясно, он меня остановил. Потом вдруг я увидела совсем близко его лицо — на одно мгновение, и оно тут же исчезло. Я проснулась; мне стало больно и горько — зачем я проснулась?
Я надеваю перед зеркалом платье — темно-вишневое. Олег стоит в стороне и смотрит. Я его скорее чувствую и знаю, что он смотрит, чем вижу. Когда я надела платье, я поняла, что оно состоит из двух. Верхнее я сняла, и смотрю на себя опять в зеркало. И слышу голос Олега: «Нет, нет, это платье будет Лизино, а твое — то». И, так и не увидев его, я проснулась.
Я гуляла с Диком и смотрела на звезды. Одна звезда, очень яркая, как-то привлекла мое внимание, и я вдруг спросила громко (рядом был только Дик): «Где ты, на какой звезде, мой Олежечка?»
А ночью я увидела сон: много народу, среди них я услышала голос Олега, он наклонился ко мне, к уху, и сказал: «Я на Орионе». Я проснулась — еще звучал его голос, как эхо.
29 октября 1982 г.
Посмотрела на свою люстру, в которой должны гореть 5 лампочек, а горит всего две.
Олежечка не любил перегоревших лампочек, и сразу их заменял.
А мне вот сейчас все равно, пусть горит хоть одна. Ужасно тяжело жить, когда даже не хочется заменить перегоревшую лампочку, хотя лампочки есть у Олежечки в шкафике. Может быть, еще им и купленные. Хозяйственный был, любил дом и уют.
30 октября 1982 г.
Эту книжечку и еще какие-то хорошенькие канц<елярские> принадлежности подарили Олегу, когда он выступал в «Аэрофлоте» на концерте. Он не успел ничего в ней записать — не дожил…
1 ноября 1982 г.
Какая разнообразная жизнь была при Олеге. Разлуки, когда он и Лиза уезжали, встречи, тревоги, радости, смех, огорчения — и опять радости…
У нас было хорошее трио: главную партию вел Олег, и как было талантливо все, что он делал. Мало кто знал, как талантлив он был у себя дома, и как умел нас приобщить к своему таланту. Разве я могла представить себе Лизу такой хозяйкой, такой аккуратной — с таким изяществом и вкусом она вела дом.
Она была уютной, спокойной, вязала, плела, украшала квартиру. Олег это любил, и он очень любил ее. Но, когда он срывался, особенно первое время, Лиза отходила в сторону, а я, наоборот, подходила к нему… Ах, как жалко было его! Как он менялся, как страшна была эта его болезнь!
И все-таки, все-таки он шел к выздоровлению. Он и дом свой очень полюбил, и стал сам увлеченно работать, и это спасло бы его. Но… здоровье уже было так подорвано, и случайная смерть все разрешила по-своему. Бедный наш мальчик!
2 января 1983 года.
Встречали этот год дома. Вот уже третий год мы встречаем без Алечки. Но 1981-й — мы утром с ним увиделись, и он немножко побыл с нами — до 3.III. А 1982-й и 1983-й — он даже во сне не приснился.
Почему так не подвластны нам наши сны. Это очень большое упущение! Одно дело вспоминать, другое — увидеть; хоть и странно, часто непонятно, но все-таки иногда, редко-редко видим своих дорогих ушедших. Не бывает вечера, чтобы я долго с ним не разговаривала, не вспоминала, а снов не вижу.
Вот смотрю на фотографию Олега каждый вечер, ложась спать. Как мы можем без него жить? Пусть бы страдал, пил, но был!
А вот сегодня весь вечер я с ним. Лизочка уехала за город с Люсей, а я сижу и — редкая возможность — плачу и разговариваю с ним. Смотрю одновременно хоккей, курю его сигарету, смотрю на его кресло, которое теперь занято Диком. За что мне столько смертей? Таких неожиданных, несправедливых.
Как тяжко Лизе. Да, память иногда — тяжелый груз. Особенно страшно вспоминать мертвые лица дорогих людей. Я не видела мертвую Таню, мертвого Диму. Алеша, мама, папа, Олег… С этими воспоминаниями надо бороться.
Однажды Олежечка сидел в кресле — кудрявый, красивый, и я ему сказала, что он похож на Байрона. Он немножко задумался, а потом скорчил такую рожу, не прибегая к пальцам, ничего как будто не делая; это он умел удивительно — владел каждым мускулом своего лица. А как он любил смеяться! До слез!
