Клеопатра - Шифф Стейси (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
В тот вечер, как, впрочем, и в последующие, Клеопатра приказала накрыть двенадцать пиршественных столов. Вокруг них расставили тридцать шесть мягких скамеек, покрытых дорогими коврами. На столах красовалась изящная золотая посуда, украшенная драгоценными камнями. Царица не упустила случая предстать перед гостями во всем своем блеске. Отказавшись от любимого жемчуга в пользу египетских самоцветов, – агата, лазури, сердолика, аметиста, граната, малахита, топаза – она надела золотое ожерелье, оплела руки тонкими браслетами, вдела в уши тяжелые серьги. При виде такой красоты Антоний утратил дар речи. Клеопатра кротко улыбалась. Ах, у нее было так мало времени. В следующий раз выйдет лучше. После ужина она сообщила, что «ее гость волен взять себе в подарок все, что пожелает, и пригласила его прийти снова на следующий день с друзьями и приближенными». Римляне унесли с собой посуду, ковры и даже мебель.
На этот раз царица превзошла саму себя: по сравнению с этим, прежние ее пиры могли показаться вполне спартанскими. На четвертый вечер гости по колено утонули в розах. Работа цветочника обошлась в целый талант, что равнялось годовому доходу шести лекарей. На киликийской жаре цветочный аромат сделался дурманящим. К концу пира землю сплошь устилали растоптанные цветы. Клеопатра щедро одарила всех, кто был на пиру; римляне забрали с собой скамьи, ковры и посуду. Кроме того, каждому достался особый подарок: «Знатные мужи получили дорогие паланкины, остальные лошадей в серебряной сбруе». Чтобы гостям было проще все это дотащить, к ним приставили жилистых рабов?эфиопов. Античные авторы сходятся на том, что «великолепие египетского лагеря не поддается описанию», и дружно обходят его чудеса молчанием. Впрочем, Клеопатра была не единственной женщиной, стремившейся очаровать нового героя. «Цари искали встречи с ним [Антонием], а их жены, соперничавшие друг с другом красотой и дорогими подарками, готовы были пожертвовать своей честью ради его услады». Клеопатра оказалась самой изобретательной и щедрой из них. Шестилетний Цезарион на этот раз остался дома.
Плутарх отдает должное «неотразимым чарам» и «дару убеждения» царицы, но только Аппиан задумывается о том, что в действительности происходило в Фарсале. Какими словами оправдывалась Клеопатра? Она палец о палец не ударила, чтобы отомстить убийцам Цезаря, зато поддержала Долабеллу, предполагаемого заговорщика и человека, из?за которого Антоний развелся с женой. Удивительная преданность, не правда ли? Однако царица и не думала унижать себя многословными оправданиями. Вместо этого она с надменным видом перечислила собственные заслуги перед Антонием и Октавианом. Да, Клеопатра действительно поддержала Долабеллу. И продолжала бы поддерживать, если бы не шторм; она сама распоряжалась сбором припасов и снаряжала флот. Зато Кассий так и не получил от нее помощи. Царица не испугалась угроз, не позволила заманить себя в ловушку и довела бы дело до конца, если бы шторм не разметал ее корабли. Лишь тяжелый недуг помешал ей снарядить флот заново. Когда Клеопатра оправилась от болезни, Марк Антоний уже победил при Филиппах. Египтянка держалась невозмутимо, вела беседу легко и непринужденно, и была – как Антоний мог убедиться еще во время ее первого появления в образе Афродиты – просто безупречна.
Собеседники наверняка затронули и финансовый вопрос: не зря же Клеопатра устраивала такой шикарный прием. Показная роскошь была способом привлечь внимание человека, нуждавшегося в деньгах. Римская казна была пуста, а триумвиры уже пообещали каждому солдату по пятьсот драхм, то есть двенадцатую часть таланта. Под их началом было тридцать легионов. Преемник Цезаря и победитель при Филиппах был просто обязан продолжить парфянскую кампанию, и Антоний намеревался поступить именно так. Парфяне поддерживали заговорщиков. Они зарились на чужую землю и досаждали соседям. Пришло время посчитаться за унижение пятьдесят третьего года, отомстить за полководца, не вернувшегося с берегов Тигра. Его отрубленную голову парфяне использовали как реквизит в постановке Еврипида. Одиннадцать легионов вырезали до единого человека. Выдающиеся военные успехи на чужой территории должны были упрочить положение Марка Антония дома. Но мечта о Парфии никак не могла стать реальностью без участия Клеопатры, единственной правительницы, способной оплатить военную авантюру такого масштаба.
В качестве ответного жеста Марк Антоний пригласил Клеопатру на свой пир. Разумеется, честолюбивому римлянину хотелось во что бы то ни стало «превзойти гостью в блеске и богатстве». Разумеется, у него ничего не вышло. Потом скажут, что египтянка обвела Антония вокруг пальца, и будут в известной мере правы: римлянам не стоило соревноваться с Птолемеями в устройстве роскошных празднеств, а у царицы не было равных в игре по чужим правилам. Антоний неловко пошутил по поводу «скудости и скромности» своего пира, и Клеопатра охотно посмеялась вместе с ним. Грубоватый римский юмор ничуть ее не смутил: «Услышав простые шутки, которые пришлись бы по вкусу солдатам, но никак не придворным, царица без всякого жеманства принялась отвечать в том же духе». Великой владычице и владелице несметных богатств ничего не стоило побыть своим парнем. Едва ли хоть кто?то из приближенных Клеопатры прежде видел такой свою госпожу.
Умение подстраиваться под обстоятельства и легко переходить с одного языка на другой было важным свойством натуры Клеопатры. Не менее ценным оказалось ее фантастическое везение. У царицы и Марка Антония нашлось много общего. Оба не могли согласиться с последней волей Цезаря и не желали признавать его законного наследника. Оба крепко уцепились за края консульской мантии. Антоний убеждал Сенат в божественном происхождении Цезаря, втайне надеясь, что потомком богов признают и его преемника; Клеопатра была не единственной участницей помпезного спектакля по мотивам древней мифологии. В отличие от большинства римлян, Антоний привык иметь дело с умными и талантливыми женщинами. Его родная мать, узнав, что сын сделался ее политическим противником, заявила, что предпочла бы умереть от его руки. Марку Антонию не составляло труда обсудить с женщиной вопросы финансов или управления государством, а встреча в Фарсале, несмотря на попытки Клеопатры превратить ее в красочную церемонию, очень быстро превратилась в неофициальные переговоры двух правителей. У Фульвии, помимо денег и связей, были и ум, и отвага, и красота. Ради нее Антоний бросил свою давнюю любовь, самую популярную в Риме актрису. Его жена была не из тех женщин, кто станет сидеть дома и прясть шерсть. О нет, она желала «командовать полководцем, управлять правителем». В ту зиму Фульвия не только замещала мужа в Риме, но и активно вмешивалась в общественную жизнь, так что «ни сенаторы, ни простой народ не смели ей перечить». Она вела переговоры с влиятельными политиками, отстаивая интересы супруга, выплачивала его долги и на собственные средства снарядила восемь легионов. Верная жена была готова постоять за дело своего мужа даже с оружием в руках.
Антоний воспринимал претензии Клеопатры на родство с богами как нечто вполне естественное. По дороге в Фарсал его славили – и царица об этом знала – как нового Диониса. Он, согласно легенде, когда?то с триумфом прошел по всей Азии. Бог безудержного веселья и покровитель виноделия по?своему роднил египтянку и римлянина: Птолемеи вели свой род от младшего из олимпийцев и были истовыми почитателями его таинственного культа. Отец Клеопатры добавил к списку своих титулов имя «Новый Дионис», перешедшее по наследству к ее брату. К царскому дворцу в Александрии примыкал театр Диониса; в сорок восьмом году Цезарь устроил в нем свой штаб. Что же касается Марка Антония, то ему следовало лишний раз подумать, прежде чем причислить себя к потомкам греческого бога. Необычайно популярный в народе, Дионис был причислен к сонму олимпийских богов совсем недавно и оставался в нем чужаком. Добрейший из олимпийцев, жизнерадостный златокудрый юноша был чересчур изнеженным и слишком уж восточным. Один из предков Клеопатры сослался на родство с Дионисом, оправдываясь за бегство с поля боя. Но хуже всего было то, что бог виноделия притуплял мужской ум, а женщин наделял сверхъестественной силой. Стань героем битвы при Филиппах не Антоний, а Октавиан, появление Клеопатры пришлось бы совсем некстати. Царица знала слишком много языков.
